Ее грудь опять начала вздыматься в преддверии всхлипов. Шерстяной платок сполз с полного плеча, она поправила, не глядя. – Вы совершенно уверены, что это та самая статуэтка, что пропала из комнаты вашей соседки? Заботкина покосилась на фотографию и кивнула. – Вы ее нашли? Где? Зайцев не ответил. И тогда Заботкина заговорила снова: – Она купила их парой. Я так и сказала вашему товарищу. Который потом приходил. Она испугалась, что сказала не то и не тому «товарищу»: – Он удостоверение показал. Такой, на финна или на эстонца похож. Только с русской фамилией. Разве он вам не сказал? – всполошилась Заботкина. – Все в порядке. Я просто уточняю факт, – мягко успокоил ее Зайцев. Что факт не дошел до него, так как он сам сел в тюрьму, он, разумеется, Заботкиной сообщать не стал. – А не могла соседка ваша ее, например, подарить? Или продать? Без вашего ведома. – Она передо мной не отчитывалась во всем, конечно, – Заботкина принялась теребить конец вязаного платка. – Но, я думаю, нет. Нет. – Вы точно помните, что она их купила? – Конечно. На аукционе общества А… А… «Аполлон»? Ах, нет, «Аполлон» – это журнал такой был. «Антиквариат»? Или все-таки «Аполлон»? – Заботкина посмотрела на него своими водянистыми глазами сквозь толстые стекла. – А, – с энтузиазмом подхватил Зайцев, – значит, вы с вашей подругой – любительницы искусства. Что же, часто вы там бывали? Лет семь-восемь назад, насколько помнил Зайцев, на аукционах нередко распродавали безделушки и картины из дворцов, особняков, богатых квартир. То, что не погибло во время революции, но и не пошло в пролетарские музеи. Потом поток несколько ослаб. Но не иссяк вовсе. На аукционы собиралось множество коллекционеров и просто таких, кому охота было поглазеть на еще недавно закрытый для них мир богатых, знатных или хотя бы знаменитых. Обыватели. «Говноеды», – называли их опытные антиквары. Зайцев представил себе двух старых дев, Заботкину и Баранову: две нелепые фигуры в шляпах горшочком. Сентиментально вглядываются в осколки чужой красивой жизни. Провожают взглядом уплывающие вещицы. А тем временем аукционные девицы все выносят и выносят лоты. Покачиваются бирочки. Фаина Баранова протягивает вверх руку в заштопанной перчатке. Падает молоточек. Удача! – фарфоровая парочка досталась ей. Заботкина слегка порозовела. – Вы тоже любите прекрасное? – с чувством спросила она. Зайцев кивнул: – Люблю. Вы часто бывали на таких аукционах? – Ну, я ходила только за компанию с ней. Я больше музыкой интересуюсь, – тихо добавила она. Конец фразы звучал несколько вопросительно: «а вы?» – словно приглашая. Зайцев внимательно посмотрел на нее. У Заботкиной заалели кончики ушей. – У Фаины были знакомые иностранные граждане? – Что вы! Нет! – вскрикнула Заботкина, отшатнувшись и прижимая пухлую белую руку к груди. В глазах ее метнулся ужас. Контакты советских граждан с иностранцами уже начали привлекать неодобрительное внимание партии, советской прессы, а главное ОГПУ. – Откуда у нее родственники за границей? – всполошилась Заботкина. – Только сестра в Киеве. Возможно, Фаина Баранова, одинокая сентиментальная женщина средних лет, отнюдь не все рассказывала своей некрасивой чувствительной подруге и соседке. Парочка пастушков говорила, что надежды Фаине Барановой были не чужды. Зайцев кивнул. – Да я не сомневаюсь. Посмотрите на эти фотографии, Ольга Бенедиктовна. Зайцев положил рядом снимки женщин с Елагина. Заботкина низко наклонилась. Потом выпрямилась. – Они больны? – осведомилась она. Видимо, ретушер, «открывший» глаза трупам, все же не сумел придать лицам живость. В наблюдательности Заботкиной было не отказать, отметил Зайцев. – Вам кто-нибудь из них знаком? Та медленно проползла носом от одной фотографии к другой. Снова выпрямилась. – Нет. Я их никогда не видела. А если видела, то совсем коротко, потому что я таких не помню. Если только в кооперативе, где Фаиночка служила, спросите. Может, они по кооперативной линии. Заботкина была не так уж глупа. Зайцев на миг подумал, как несправедлива жизнь: заключила ее в это полное сырое тело, и кому теперь какое дело до ума и души Ольги Заботкиной, если губы у нее цвета сырой котлеты? Он попробовал быть не как все – и ей улыбнуться. Но тоже не смог. Ему стало досадно. – Спасибо, товарищ Заботкина, – проговорил он, вставая. Больше с ней говорить было не о чем. В кооперативе, где работала Баранова, он уже был, убитых на Елагином там не опознали. Мысленно он уже называл убитую Фаину Баранову Пастушкой. Теперь предстояло проверить Пастушка. 2 В октябрьской мороси здание «Русского дизеля» выглядело угрюмым, тяжело осевшим у мостовой, как больное чудовище. От желтого электрического света внутри сразу устали глаза. – Гражданка, – с напором произнес Зайцев, сверкнув раскрытым удостоверением: – вы, наверное, не в своем уме. Я вам тут что, накладные выписывать приехал? Уголовный розыск с вашим директором поговорить хочет. И ждать у следствия времени нет. Быстро сюда директора. Секретарша чуть скосила глаза в удостоверение. Дрогнули жирно накрашенные губы и модно выщипанные брови-ниточки. В приемной при словах «следствие» и «уголовный розыск» повисла морозная тишина. Посетители поджали портфели к себе поплотнее, на лицах смесь любопытства и опаски. – Обождите, товарищ, – бросила секретарша, вставая и оправляя юбку. – Я спрошу директора. Зайцев не стал дожидаться, пока она выпростает свои ноги, стараясь не зацепить шелковым чулком деревянный конторский стул. Он быстро обошел ее стол и толкнул дверь уже знакомого ему кабинета. – Товарищ, вы зачем? Вам назначено? – сердито залопотал своим пролетарским говорком красный директор, поднимая лобастую, но совершенно недоходную голову от газеты. Соседний стол был пуст. – Мне с товарищем Фирсовым поговорить надо. Сзади дробно застучали копытца-каблучки. – Леночка, все в порядке. Я приму товарища, – крикнул через плечо Зайцева красный директор. За то время, что они не виделись, он словно успел слегка облезть. Уже не катался веселым колобком из образцовой комедии фабрики «Совкино». Он подошел к двери, послушал. Тихо задвинул замок и обернулся к Зайцеву. – А кто им интересуется? – тихо спросил он. – Уголовный розыск. – Видите ли… Его… э-э-э… нет. Зайцев начал терять терпение. – Вот и разыщите товарища Фирсова. Скажите, его следователь в кабинете дожидается. – Он… э-э-э-э… выбыл. – В командировке? Где? Как с ним связаться? Красный директор удивленно на него вытаращился. – Вам лучше знать, – вымолвил он. И не успел Зайцев задать вопрос, как тот понизил голос до шепота и ответил: – Товарища Фирсова сегодня утром арестовали. «Вы разве не знали?» – спрашивало его лицо.