Матушка твердо вступила на их землю, остальные последовали за ней. — Сами видите, будет хороший урожай овса, — не преминул заметить Дегберт. Эдгар, не отличавший овес от любого другого зернового растения, устыдился того, что принял посадки за простую траву. — Сорняков тут не меньше, чем овса, — проговорила матушка. Не пройдя и половины мили, они добрались до построек на вершине невысокого холма. Сразу за постройками расчищенная земля заканчивалась, прямо к берегу реки спускался лес. — Даже садик полезный имеется, — нахваливал Дегберт. Насчет сада он слегка преувеличивал. Взору предстала пара-тройка чахлых яблонь и несколько кустов эзгиля[10]. Плоды этого кустарника вызревали по зиме, однако люди их почти не ели, зато ими порой питались свиньи. Терпкая мякоть этих плодов становилась приемлемой на вкус после морозов или когда плоды перезревали. — Платить будете так — четыре жирных поросенка на Михайлов день, — закончил Дегберт. Вот и все, понял Эдгар: они осмотрели все хозяйство. — Тридцать акров, говоришь? — насупилась матушка. — Землица-то скверная. — Вот почему мы берем за нее так мало. Эдгар догадывался, что матушка ведет переговоры. Он много раз видел, как она торговалась с заказчиками и поставщиками. Обычно у нее хорошо получалось, но теперь она очутилась в невыгодном положении. Что она могла предложить? Дегберт, конечно, хотел найти тех, кто возьмется обхаживать эту землю, и, быть может, желал угодить своему родичу-епископу, но, с другой стороны, он явно не нуждался в той небольшой плате, которую сам назначил, и вполне мог сказать Уинстену, что матушка отказалась от дара епископа, сочтя, что затея не стоит трудов. Словом, торговаться было непросто. Они осмотрели дом. Тот стоял на деревянных столбах, вкопанных в землю, а стены между столбами были сплетены из веток и обмазаны глиной. Тростник на полу успел заплесневеть, от него мерзко воняло. Квенбург была права: в соломенной крыше зияли дыры. Их, конечно, можно залатать… — Развалюха, — коротко подытожила матушка. — Вы быстро все поправите. — Не уверена, что быстро. Понадобится валить деревья в лесу и таскать сюда. — Справитесь, — нетерпеливо отмахнулся настоятель. При всей своей раздражительности Дегберт сделал им важную уступку. Он фактически позволил им рубить деревья, не обмолвившись об оплате. Бесплатная древесина — это было здорово. Меньшая из построек пребывала в откровенно плачевном состоянии. — Того и гляди рухнет, — сказала матушка. — Женщина, зачем тебе сарай прямо сейчас? — возмутился Дегберт. — Вам все равно нечего там хранить. — Ты прав, мы разорены, — отозвалась матушка. — Так что нам нечем будет заплатить в Михайлов день. Дегберт нахмурился, но спорить было бесполезно, и он это понимал. — Будете мне должны, — решил он. — Отдадите пять поросят на Михайлов день в следующем году. — А на что мне купить свиноматку? Этого овса едва хватит, чтобы прокормить моих сыновей зимой. На продажу ничего не останется. — Так ты отказываешься от хозяйства? — Нет, я просто пытаюсь тебе втолковать, что от тебя потребуется больше помощи, иначе тут все окончательно захиреет. Мне нужно послабление по оплате и нужна свиноматка. А еще мешок муки в долг — еды-то у нас тоже нет. С ее стороны это было дерзостью. Землевладельцы ждали, что платить будут им, а не наоборот. Но порой жизнь вынуждала их помогать крестьянам, и Дегберт должен был это знать. Настоятель скривился, но явно предпочел не выказывать себя глупцом. — Хорошо, — сказал он. — Я одолжу тебе муку. Платить в этом году не придется. И свинью тебе пригонят, но ты отдашь мне самку из первого помета сверх назначенной платы. — Думаю, я должна согласиться. — Матушка всячески показывала, насколько тяжело далось ей это решение, но Эдгар почти не сомневался, что она заключила выгодную сделку. — Наконец-то я вернусь к своему обеду, — сварливо проворчал Дегберт. Похоже, и он догадывался, что его обвели вокруг пальца. Настоятель повернулся и двинулся было обратно в деревню, но матушка его окликнула: — Когда мы получим свинью? — Скоро, — ответил он, не оглядываясь. Эдгар поглядел на их новый дом. Тот выглядел печально, однако юноша чувствовал себя на удивление хорошо. Им предстояло бросить вызов судьбе, и это было намного лучше, чем отчаяние, навалившееся на него раньше. — Эрман, иди в лес и набери дров, — принялась распоряжаться матушка. — Эдбальд, ступай в ту таверну и попроси у них уголек из очага. Обольсти ту девчонку с переправы, ты сможешь. Эдгар, проверь, получится ли наспех залатать крышу. Нам ведь пока некогда чинить как следует. Все, мальчики, вперед. А завтра начнем пропалывать поля. * * * За следующие несколько дней Дегберт так и не удосужился пригнать свинью. Матушка словно забыла о его обещании. Она пропалывала овес, призвав на подмогу Эрмана и Эдбальда: все трое корячились, сгибаясь пополам, на длинном и узком поле, а Эдгар тем временем чинил дом и сарай — древесину приволокли из леса, — вовсю орудуя топором викинга и теми ржавыми плотницкими инструментами, что остались от предыдущего хозяина. В отличие от матушки, Эдгар беспокоился. Дегберт показался ему человеком, доверять которому можно не больше, чем его двоюродному брату епископу Уинстену. Юноша опасался того, что Дегберт увидит: они обустроились — и решит, что обещание выполнять не обязательно. Тогда семейству придется изыскивать где-то средства на плату землевладельцу, а если они этого не сделают, выжить будет очень и очень затруднительно, доказательством чему является участь некоторых неосмотрительных горожан Кума, знакомых Эдгару. — Не терзай себя, — успокоила сына матушка, когда Эдгар поделился с нею своей озабоченностью. — Никуда Дегберт от меня не денется. Даже худшие священнослужители должны посещать церковь. Оставалось лишь надеяться, что она права. Услышав колокольный звон воскресным утром, все четверо направились в деревню. Эдгар прикинул, что они пришли последними, ведь им было добираться дальше прочих. Церковь оказалась квадратной колокольней, с восточной стороны которой было пристроено приземистое здание. Все сооружение клонилось под собственным весом, и было ясно, что однажды оно упадет. Чтобы войти внутрь, пришлось протискиваться мимо бревна, подпиравшего свод церковных дверей. Догадаться, почему свод осыпается, не составляло труда. Скрепленные раствором камни выстраивались в линии, которые все должны были указывать на центр воображаемой окружности, как спицы в правильно изготовленном колесе, но в этой арке камни лежали как попало. Поэтому свод со временем стал осыпаться — и выглядел, надо признать, уродливо. Службы проводили в нижнем помещении колокольни. Из-за высокого потолка казалось, что прихожан всего горстка. Около дюжины взрослых и несколько маленьких детей ожидали начала службы. Эдгар кивнул Квенбург и Эдит, тем единственным двоим из местных, с кем он успел познакомиться. На одном из камней в стене была вырезана какая-то надпись. Эдгар не умел читать, но догадался, что здесь кто-то похоронен — возможно, знатный человек, построивший церковь как место своего последнего пристанища. Узкий проход в восточной стене вел в святилище. Эдгар заглянул туда и увидел алтарь с деревянным крестом и роспись с ликом Иисуса. Дегберт стоял у алтаря с несколькими другими священниками. Прихожане куда больше интересовались новыми лицами, нежели службой. Дети открыто разглядывали Эдгара и его близких, а их родители украдкой посматривали на новоприбывших и тут же отворачивались, негромко делясь с соседями своими наблюдениями. Дегберт провел службу настолько быстро, что Эдгару подобная спешка показалась откровенно неуважительной, притом что он не считал себя человеком сильно набожным. Впрочем, торопливость пастыря, быть может, и не имела значения, поскольку прихожане все равно не понимали латинских слов молитвы; но в Куме Эдгар привык к более размеренному служению. Так или иначе, не ему судить, главное — искупить грехи и получить прощение. Вообще вера Эдгара не то чтобы занимала. Когда люди принимались обсуждать, какой досуг ожидает мертвых на небесах или есть ли у дьявола хвост, юноша испытывал скуку: никому не дано узнать правду обо всем этом при жизни на земле. Ему нравились вопросы с однозначными ответами, например, какой высоты должна быть мачта корабля. Квенбург встала рядом и улыбнулась. По всей видимости, она решила быть милой. — Загляни в мой дом как-нибудь вечерком, — проговорила она. — У меня нет денег на эль. — А просто соседей навестить? — Там поглядим. — Эдгар не хотел выказывать недружелюбие, однако вечер в компании Квенбург его не прельщал. По завершении службы матушка решительно направилась к священнослужителям. Эдгар не отставал, а Квенбург последовала за ним. Матушка окликнула Дегберта, прежде чем тот успел улизнуть. — Нам нужна та свинья, которую ты сулил пригнать. Эдгар гордился своей матерью, решительной и бесстрашной. Вдобавок она крайне удачно подгадала время. Вряд ли Дегберт на глазах у всей деревни пожелает прослыть человеком, который не держит данного слова. — Обратись к Толстухе Беббе, — коротко ответил настоятель. — Кто такая Беббе? — спросил Эдгар у будто прилипшей к нему Квенбург. Та указала на толстую женщину, что терлась возле бревна на входе. — Она приносит в церковь яйца, мясо и другую снедь. Сама выращивает. Эдгар передал это описание матушке, и та подошла к Беббе. — Настоятель велел мне потолковать с тобой насчет свиньи. Румяная и дружелюбная Беббе не стала отпираться.