Брат Олдред привязал кожаную подушку к седлу и восхищенно воззрился на деревянное седло Рагны с медными заклепками. — Красиво, конечно, но разве лошади не больно? — Ничуть, — твердо ответила Рагна. — Дерево прочное, груз ложится ровно, а вот мягкое седло натирает лошади спину. — Слышал, Дисмас? — осведомился Олдред у своего пони. — Тебе такая штука нравится? Рагна заметила на лбу пони белую отметину, очертаниями смахивавшую на крест. Эта отметина удачно подходила животному, на котором ездил монах. — Дисмас? — переспросил отец Луи. Рагна объяснила: — Так звали одного из разбойников, распятых вместе с Иисусом[16]. — Я знаю, — проговорил Луи. Вот опять! Хватит корчить из себя умную. — Этот Дисмас тоже разбойничает, — признался Олдред, — падок на еду. — Ясно. — Судя по всему, священник не одобрял употребление такого имени в шутливой манере, но больше он ничего не сказал и стал молча седлать своего мерина. Они выехали из замка. По дороге вниз по склону Рагна опытным взглядом осмотрела корабли в гавани. Она выросла в порту, а потому сызмальства научилась различать лодки и прочие суда. Сегодня преобладали рыбацкие лодки и прибрежные суда, но в доке она заметила английский купеческий корабль — видимо, тот, на котором собирался уплыть Олдред; а поблизости виднелись мгновенно узнаваемые с любого расстояния хищные очертания боевых ладей викингов. Повернули на юг и спустя несколько минут оставили за спиной дома небольшого городка. Ровную местность обдувал стойкий морской бриз. Знакомая дорога вела мимо коровьих пастбищ и яблоневых садов. — Теперь, когда ты узнал нашу страну, брат Олдред, что ты можешь о ней сказать? — спросила Рагна. — Я заметил, что у знатных людей здесь, кажется, принято иметь одну жену, без признанных наложниц. В Англии же допускается сожительство и даже многоженство, что бы ни говорила церковь. — Таким мало кто хвастается, — возразила Рагна. — Здешняя знать отнюдь не святая. — Не сомневаюсь в этом, но тут, по крайней мере, люди осознают, что грешно, а что нет. Еще я нигде в Нормандии не видел рабов. — В Руане есть невольничий рынок, но все покупатели там — чужестранцы. У нас рабства почти не осталось. Наше духовенство осуждает рабовладение, в основном потому, что многих рабов принуждают к блудодейству и мужеложству. Отец Луи негромко хмыкнул. Наверное, он не привык к тому, что молодые женщины рассуждают о блуде и мужеложстве. Рагна укорила себя — она допустила очередную ошибку. Олдред же ничуть не удивился и продолжил свой рассказ. — С другой стороны, ваши крестьяне — это сервы, им нужно разрешение господина на вступление в брак, на перемену занятия или на то, чтобы переселиться в соседнюю деревню. А в Англии все крестьяне свободны. Рагна задумалась над его словами. До сих пор она как-то упускала из виду, что норманнские порядки приняты не повсеместно. Доехали до поселения Лешен. Рагне бросилось в глаза, что трава на лугах стоит высоко. Значит, крестьяне через неделю или две ее скосят и станут собирать сено на прокорм скоту по зиме. Мужчины и женщины, трудившиеся в полях, бросали свои дела и махали руками дочери графа. — Дебора! — кричали они. — Дебора! Рагна помахала в ответ. — Я верно расслышал, госпожа? — уточнил Луи. — Они зовут тебя Деборой? — Да, такое у меня прозвище. — Откуда оно взялось? Рагна усмехнулась. — Потерпи немного, ты все узнаешь. Копыта семи лошадей стучали довольно громко, и люди выглядывали из домов. Рагна увидела знакомую женщину и натянула поводья. — Эллен, правильно? Жена пекаря? — Она самая, госпожа. Да благословят тебя небеса крепким здоровьем и счастьем. — Как твой маленький сын, который упал с дерева? — Он умер, госпожа. — Соболезную. — Люди говорят, что мне ни к чему горевать, ведь у меня еще трое сыновей. — Глупцы, кто бы они ни были! — воскликнула Рагна. — Потерять ребенка — нет для матери горя страшнее, и не имеет значения, сколько еще у нее детей. Слезы катились по покрасневшим от ветра щекам Эллен. Женщина протянула руку. Рагна нежно сжала ее пальцы, а Эллен поцеловала руку девушки. — Ты понимаешь меня, госпожа. — Разве что немного, — отозвалась Рагна. — До свидания, Эллен. Поехали дальше. — Бедняжка, — проговорил со вздохом Олдред. — Отдаю тебе должное, госпожа, — сказал отец Луи. — Эта женщина будет благословлять тебя до конца своих дней. Рагна мысленно скривилась. Очевидно, Луи подумал, что она проявляет показную доброту лишь для того, чтобы заручиться расположением крестьян. Ей захотелось спросить священника, знакомо ли ему подлинное сострадание, но на сей раз она совладала с собой и укоротила свой язычок. — Но я до сих пор не понимаю, почему они зовут тебя Деборой, — продолжал Луи. Рагна загадочно улыбнулась, но объяснять не стала. Пусть сам разбирается. — Я заметил, что у многих здесь такие же чудесные рыжие волосы, как у тебя, госпожа Рагна, — произнес Олдред. Девушка гордилась своими золотистыми с рыжеватым отливом кудрями. — Это кровь викингов, — ответила она. — Если поискать, здесь найдутся те, кто до сих пор говорит на северном наречии. — Норманны отличаются от всех, кто обитает во франкских землях, — вставил Луи. Его слова можно было бы принять за похвалу, но Рагна догадывалась, что священник подразумевал иное. Через час они прибыли в Сен-Мартен. Рагна остановила лошадь на окраине деревни. Горстка мужчин и женщин трудилась на огороде, и среди них девушка углядела Герберта, местного старосту, иначе рива. Она спешилась и прямо по траве двинулась в его сторону, а спутники последовали за нею. Герберт поклонился Рагне. Выглядел он не слишком привлекательно — кривой нос, зубы настолько изогнутые, что он был не в состоянии полностью закрыть рот. Граф Хьюберт назначил Герберта старостой за его несомненный ум, но Рагна сомневалась в том, что этому человеку стоит безоговорочно доверять. Люди в огороде оставили свои дела и собрались вокруг Рагны и Герберта. — Чем вы заняты сегодня, Герберт? — Мелкие яблоки обрываем, госпожа, чтобы другие наливались соком. — Значит, будет хороший сидр? — Наш сен-мартеновский сидр крепче многих, по милости Всевышнего и нашими стараниями. Половина деревень Нормандии поспорила бы с Гербертом, но Рагна не стала говорить это вслух. — А что вы делаете с незрелыми яблоками? — Скормим их козам, чтобы козий сыр стал слаще. — Кто у вас в деревне лучший сыровар? — Рене. — Герберт ничуть не замедлил с ответом. — Она берет овечье молоко. Другие крестьяне замотали головами, и Рагна это заметила. — А вы что скажете? Сразу двое или трое проговорили хором: — Торкиль.