Эдгар чуть не рассмеялся вслух. Очень хотелось спросить, неужели валлийцы настолько жестоки, что убивают даже новорожденных младенцев, но юноша промолчал. Покосился на Блод, но та как будто не услышала оскорбления своих сородичей. Старший путник кивнул и продолжил: — Они проникли так далеко, как никогда раньше. Люди недовольны, ворчат по этому поводу. Дескать, лучше бы элдормен позаботился сначала о своих подданных, а уж потом бы женился. — Все-то людишкам неймется! — Дренг фыркнул. Ему не нравилось, когда простолюдины осуждали знать. — Возомнили себя невесть кем! — Нам говорили, что валлийцы дошли до Тренча. Эдгар вздрогнул, да и Дренг явно изумился. — Это же всего пара дней отсюда! — воскликнул он. — Вот-вот. Хорошо, что нам в другую сторону, с нашим-то ценным грузом. Эдгар закончил есть и вернулся к работе. Каменная пивоварня росла быстро, один ряд камней ложился поверх другого. Вскоре настанет пора класть стропила под крышу. Дренгс-Ферри нечего противопоставить валлийцам, думал юноша; да и нападение викингов не отразить, если тем взбредет в голову подняться так высоко по реке. С другой стороны, разбойники вполне могут счесть, что в крохотной деревушке поживиться нечем — они ведь не знают о Катберте и его ювелирной мастерской. Вообще в Англии стало опасно жить: викинги на востоке, валлийцы на западе, а такие люди, как Дренг, — на самом острове. Через час путники снова навьючили груз на лошадь, и Эдгар переправил их через реку. Когда он вернулся, то наткнулся на Блод, которая пряталась в недостроенной пивоварне. Рабыня рыдала, а ее платье было в крови. — Что стряслось? — спросил Эдгар. — Эти двое мужчин заплатили за то, чтобы меня поиметь, — выговорила она сквозь слезы. Эдгара передернуло. — Прошло меньше двух недель, с тех пор как ты родила! — Он не знал в точности, как долго женщине после родов надо воздерживаться, но понимал, что нужен хотя бы месяц, а то и два, чтобы оправиться от последствий родовых мук. — Потому-то и было так больно… Второй отказался платить целиком — мол, я испортила ему удовольствие своим плачем. Теперь Дренг хочет меня побить. — Боже милосердный! — Эдгар вздохнул. — И что ты намерена делать? — Я убью его до того, как он прикончит меня. Эдгар не верил, что она в состоянии это сделать, но деловито уточнил: — Как именно? Блод, подобно всем местным старше пяти лет, носила нож, но ее нож был маленьким, детским, и ей не разрешалось точить лезвие как следует. Таким ножом никого не зарежешь. — Встану среди ночи, возьму со стены твой топор и вспорю Дренгу брюхо. — Тебя казнят. — Зато я умру счастливой. — Вот что, Блод, — задумчиво произнес Эдгар. — Почему бы тебе не сбежать? Улизнешь, когда все заснут, они же напиваются под вечер и не просыпаются до утра. Сейчас самое время, валлийские налетчики всего в двух днях пути отсюда. Днем будешь скрываться, а за две ночи доберешься до своих. — А что насчет «лови-держи»? Эдгар кивнул, признавая правоту рабыни. Так было принято называть общую погоню за беглыми преступниками. По закону все мужчины были обязаны преследовать любого человека, совершившего преступление в пределах сотенного округа. Отказавшихся принуждали возместить ущерб, причиненный преступниками, — как правило, выплатить стоимость украденных товаров. Поэтому местные редко отказывались от погони, не желая расставаться с деньгами, да и вообще приятно же поразвлечься. Если Блод сбежит, Дренг объявит погоню; скорее всего, беглянку быстро изловят. Впрочем, у Эдгара имелся ответ. — Когда ты удерешь, я отведу паром вниз по течению, причалю где-нибудь к берегу и пойду обратно пешком. Люди заметят пропажу и решат, что ты уплыла на пароме, так же всяко быстрее, чем на своих двоих, верно? Поэтому искать тебя станут у реки на востоке, а на самом деле ты пойдешь в противоположном направлении. Измученное лицо Блод озарилось надеждой. — Ты и вправду веришь, что я смогу сбежать? — Не знаю, — честно ответил Эдгар. * * * Лишь позже Эдгар сообразил, что он натворил. Помогая Блод сбежать, он становился соучастником преступления. Всего несколько дней назад он выступал на сотенном суде и требовал соблюдения закона. А теперь сам собирался его нарушить. Если его поймают, пощады от соседей не жди, в лучшем случае его будут считать лицемером. Придется отрабатывать, чтобы вернуть Дренгу цену рабыни, обречь себя на многие годы долгов. Или даже самому продаться в рабство. Тем не менее он не мог отказаться от своего слова. Не мог и не хотел. Его возмущала жестокость Дренга по отношению к Блод, и он впредь не собирался этому потворствовать. Наверное, есть на свете кое-что поважнее главенства закона. Просто нужно провернуть все так, чтобы его не поймали. С самого сотенного суда Дренг пил больше обычного, и этот вечер не стал исключением. К сумеркам он уже говорил невнятно, а жены ему все подливали и подливали: когда он напивался допьяна, то частенько бил мимо цели. С наступлением темноты ему удалось расстегнуть пояс и закутаться в накидку, а затем бесчувственное тело распростерлось на тростнике на полу. Лив тоже не чуралась выпивки. Эдгар подозревал, что она нарочно столько пьет, чтобы Дренг не воспылал к ней страстью. Юноша никогда не видел, чтобы эти двое обнимались. Для плотских утех Дренг выбирал Этель, когда бывал достаточно трезв, а это случалось нечасто. Этель засыпала медленнее, и Эдгар долго прислушивался к ее дыханию, ожидая, пока оно станет ровным и размеренным. Ему вспомнилась ночь четырехмесячной давности, его собственный побег из семейного дома в Куме. Он снова ощутил боль утраты, на мгновение воскресив в памяти захватывающие мечты о будущем вместе с Сунни. Каким же мрачным оказалось это будущее без нее… Лив и Дренг захрапели — Лив тоненько, Дренг с громовыми раскатами на каждом вздохе. Наконец и дыхание Этель стало ровным. Эдгар бросил взгляд на Блод, лежавшую у дальней стены. В отблесках углей было видно, что ее глаза открыты и она ждет призыва к действиям. Пожалуй, хватит тянуть. Эдгар сел. Дренг тут же пошевелился. Юноша снова лег. Дренг перестал храпеть, перевернулся, с минуту дышал спокойно, а затем кое-как поднялся на ноги. Взял кружку, наполнил ее из ведра водой, выпил и вновь разлегся на полу. Вскоре его храп возобновился. Теперь уже точно пора, сказал себе Эдгар. Он сел, и Блод сделала то же самое. Оба осторожно встали. Эдгар вслушивался в звуки, издаваемые спящими, ловил каждое изменение. Снял со стены топор, тихонько шагнул к двери и оглянулся. Блод не торопилась. Более того, она склонилась над Дренгом. Эдгар ощутил мгновенный приступ страха. Неужто она все же намерена прикончить своего мучителя? Думает перерезать ему глотку и уйти? Тогда Эдгар станет сообщником убийцы. Рядом с Дренгом валялся его пояс, на котором висели ножны с кинжалом. Этот кинжал он использовал повсюду, в том числе для нарезки мяса, и лезвие было длиннее и острее, чем у ножа Блод. Эдгар затаил дыхание. Блод ловко извлекла кинжал из ножен; Эдгар больше не сомневался, что она вот-вот нанесет смертельный удар убийце своего ребенка. Но рабыня выпрямилась с кинжалом в руке. Сунула оружие за веревку, которой подпоясывалась, и беззвучно скользнула к двери. Эдгар подавил вздох облегчения. Наверное, Блод решила позаимствовать кинжал Дренга как меру предосторожности на случай, если встретит ночью в лесу кого-то опасного. Ведь ее собственный крохотный ножик ни от чего рабыню не убережет. Юноша медленно приоткрыл дверь. Та негромко скрипнула. Он поманил Блод, и рабыня протиснулась наружу, а за ней последовал Бриндл. К счастью, пес был достаточно умным и понимал, когда нужно помалкивать. Эдгар в последний раз оглянулся на спящих. К своему ужасу, он увидел, что глаза Этель широко открыты, и взгляд устремлен прямо на него. Сердце в груди пропустило удар. Он уставился на Этель. Что она сделает? Оба долго не шевелились. Быть может, женщина набиралась храбрости, чтобы закричать и предупредить Дренга. Но в итоге не сделала ничего. Эдгар вышел из дома и тихо закрыл за собой дверь. Он постоял неподвижно, ожидая криков тревоги, но ночную тишину нарушал разве что тихий плеск воды в реке. Этель, видимо, решила их отпустить. Юноша снова облегченно вздохнул и взял в руки топор. Небо частично затягивали облака, из-за которых изредка выглядывала луна. Река блестела в лунном свете, но деревня казалась погруженной во мрак. Беглецы поднялись на холм между домами. Эдгар боялся, что соседские собаки услышат их и залают, но этого, по счастью, не произошло: то ли псы узнали их шаги, то ли уловили знакомый запах Бриндла. Так или иначе, никто не стал поднимать тревогу и учинять переполох. Когда миновали церковь, Блод неожиданно свернула к кладбищу. Эдгар встревожился. Что она опять задумала? Трава на могиле ее ребенка еще не выросла. На свеженасыпанной земле был выложен крест из гладких камней — должно быть, это сделала сама Блод. Она встала на колени у изножья креста и сложила руки в молитве. Эдгар было тоже стал молиться, но заметил краем глаза, как кто-то выходит из дома священников. Юноша коснулся руки Блод, предупреждая рабыню. Это оказался старый отец Деорвин. Он вслепую прошел несколько ярдов, присел и задрал полу ночной рубахи. Беглецы застыли, боясь пошевелиться. Они вовсе не были невидимыми, оставалось лишь надеяться, что темнота в достаточной степени укроет их от глаз старика, чье зрение с годами наверняка ослабло. Как и всех детей, Эдгара сызмальства учили, что дурно подглядывать за тем, как облегчаются другие люди, но теперь он настороженно пялился на Деорвина и молил небеса, чтобы старику не вздумалось поднять голову. Деорвин, словно вняв этой молитве, целиком сосредоточился на своем занятии и не тратил время на изучение тьмы вокруг. Наконец он опустил подол рубахи и медленно повернулся. На мгновение его взгляд скользнул по Эдгару и Блод, и юноша весь сжался, но Деорвин как будто ничего не заметил и с кряхтением скрылся в доме.