13 Конец октября 997 г. Олдред знал, что епископ Уинстен будет в ярости. Буря разразилась в день накануне свадьбы. Утром Олдреда вызвал настоятель, а послушник, пришедший за монахом, прибавил, что прибыл брат Уигферт из Кентербери. Опытный в таких делах Олдред сразу понял, что это должно означать. Послушник нашел его на крытой дорожке, соединявшей главное здание аббатства Ширинг с монашеской церковью. Именно там Олдред расположил свой скрипторий — по сути, всего-навсего три табурета и сундук с письменными принадлежностями. Когда-нибудь, мечтал он, скрипторий получит отдельное помещение с очагом, и добрая дюжина монахов станет днями напролет трудиться, копируя и украшая рукописи. Но прямо сейчас у него имелся единственный помощник, брат Татвин, да еще недавно присоединился прыщавый послушник по имени Эадгар; все трое сидели на табуретах и писали на наклонных досках, положенных на колени. Олдред отложил рукопись, давая той просохнуть, вымыл кончик пера в миске с водой и вытер рукавом своей накидки. Потом направился в главное здание и поднялся по лестнице снаружи на второй ярус. Там находился дормиторий, аббатские служки вытряхивали тюфяки и подметали пол. Монах пересек помещение и очутился в личных покоях настоятеля Осмунда. Надо отдать должное Осмунду, он ухитрился совместить в обстановке строгую деловитость и подобающее удобство. Узкую кровать у стены укрывал толстый тюфяк под несколькими плотными одеялами. Восточную стену украшало простое серебряное распятие, перед которым стояла молитвенная скамейка, а бархатная подушка на полу, изношенная и выцветшая, все же, несмотря на ветхость, надежно защищала старые колени настоятеля от холода с пола. В каменном кувшине на столе плескался не эль, а красное вино, рядом лежал кусок сыра. Осмунд вовсе не был одержим умерщвлением плоти, это становилось понятно с первого же взгляда на фигуру настоятеля. Пускай он, подобно остальным, ходил в грубом черном балахоне и брил макушку, как предписывалось монахам, лицо у настоятеля было круглое и румяное, а ноги он грел в обувке из пушистых беличьих шкур. Компанию Осмунду составлял казначей Хильдред. Знакомый расклад, хмыкнул про себя Олдред. Раньше это означало, что Хильдред не одобряет те или иные поступки Олдреда — прежде всего потому, что они сулили новые расходы, — и уговорил Осмунда сделать монаху душеполезное внушение. Впрочем, сейчас, пристально изучив худое лицо и впалые щеки Хильдреда, словно покрытые щетиной даже после утреннего бритья, Олдред осознал, что казначей утратил обычный самодовольный вид, который подразумевал расставленную ловушку. Как ни удивительно, казначей глядел на Олдреда едва ли не по-дружески. Кроме них двоих, в покоях присутствовал еще один человек — весь в грязи после долгого пути по осенней английской глубинке. — Брат Уигферт! — воскликнул Олдред. — Рад тебя видеть. Они вместе подвизались послушниками в Гластонбери, но тогда Уигферт выглядел иначе: с годами его лицо округлилось, щетина на подбородке стала гуще, а худощавое тело заметно располнело. Уигферт частенько заглядывал в здешние края, молва уверяла даже, что он завел себе любовницу в деревеньке Тренч. По поручению архиепископа он собирал десятину в пользу аббатства в Кентербери. — Уигферт доставил послание от Эльфрика, — пояснил настоятель Осмунд. — Славно! — откликнулся Олдред, старательно скрывая от остальных свою настороженность. Эльфриком звали архиепископа Кентерберийского, главу христианской церкви в южной половине Англии. Раньше он был епископом Рамсбери, расположенного недалеко от Ширинга, и Осмунд хорошо его знал. Настоятель взял со стола лист пергамента и прочел вслух: — «Благодарю за вести о непростых обстоятельствах, сложившихся в Дренгс-Ферри». Именно Олдред составил это донесение, хотя подписал его, конечно, Осмунд. Олдред подробно изложил все, чему невольно стал свидетелем: в каком жутком состоянии пребывает церковь, насколько небрежно проводятся службы и в какой роскоши обитают женатые священники. Вдобавок Олдред в частном порядке уведомил Уигферта насчет Дренга, который живет во грехе с двумя женами и шлюхой-рабыней при попустительстве своего брата, настоятеля Дегберта. Наверняка это донесение привело в ярость епископа Уинстена, когда ему стало о нем известно, ведь не кто иной, как Уинстен, посадил в Дренгс-Ферри Дегберта, который приходился ему двоюродным братом. Вот почему Осмунд решил жаловаться напрямую архиепископу Эльфрику, ибо беседовать с самим Уинстеном не имело смысла. Осмунд продолжил читать: — «Ты полагаешь, что разумнее всего будет избавиться от Дегберта и его клира, а вместо них населить монастырь достойными монахами». Это тоже предложил Олдред, вспомнив, что подобное уже имело место: сам Эльфрик сотворил такое по прибытии в Кентербери, прогнав ленивых священнослужителей и призвав монахов, радеющих о вере, а не о себе. Олдред сильно рассчитывал на то, что Эльфрик одобрит схожие перемены в Дренгс-Ферри. — «Я согласен с твоим предложением», — зачитал Осмунд. — Отличные новости! — Олдред широко улыбнулся. — «Новый монастырь станет подчиняться аббатству в Ширинге, а его приор будет подотчетен настоятелю Ширинга». Что ж, Олдред добился своего: священники в Дренгс-Ферри грешили напропалую, теперь их постигнет заслуженная кара. — «Брат Уигферт также доставит послание нашему брату во Христе Уинстену и известит оного о моем решении, ибо Дренгс-Ферри находится в ведении означенного брата». — Хотел бы я увидеть лицо Уинстена, — мечтательно проговорил Олдред. — Он вряд ли обрадуется, — отозвался Хильдред. — Это точно. — Но Эльфрик — архиепископ, Уинстену придется смириться. — Для Хильдреда иное было попросту немыслимо, ведь старшинство неоспоримо. Олдред хмыкнул: — Уинстен считает, что правила писаны для всех, кроме него самого. — Верно, — признал Осмунд, — но епископ очень хорошо разбирается в церковных порядках. Мне и в голову не приходит опасаться того, что он способен затеять ссору с архиепископом из-за такой глухомани, как Дренгс-Ферри. Вот стой на кону нечто большее, он мог бы заартачиться. Оставалось надеяться, что настоятель прав. Олдред повернулся к Уигферту: — Я отведу тебя к епископу. — Они спустились по лестнице и пошли через площадь, служившую центром города. — Благодарю за добрые вести! Этот ужасный священник меня изрядно разозлил. — Уж поверь, архиепископ возмутился ничуть не меньше, когда прочитал донесение. Они миновали собор Ширинга — характерную большую английскую церковь с маленькими окнами, расположенными высоко в толстых стенах. Поблизости стоял дом епископа Уинстена, единственная, кроме монастыря, постройка в два яруса в городе. Олдред постучал в дверь, им открыл молодой священник. — Это брат Уигферт, он прибыл из Кентербери с письмом от архиепископа Эльфрика епископу Уинстену. — Епископа сейчас нет, — ответил юноша, — но вы можете передать письмо мне. Молодого человека, как припомнил Олдред, звали Итамаром. Да, дьякон Итамар, доверенный помощник Уинстена. Детское лицо, пепельно-русые волосы, тоже наверняка замешан в местных темных делишках. Олдред строго посмотрел на юношу. — Итамар, перед тобой посланец господина твоего господина. Тебе следовало радушно его поприветствовать, пригласить в дом, накормить и напоить и осведомиться об иных пожеланиях, которые у него могут быть. Дьякон ожег монаха взглядом, исполненным негодования, но спорить не стал, поскольку Олдред был совершенно прав. — Прошу, входи, брат Уигферт, — сказал он, помолчав. Уигферт не пошевелился: — Как долго, по-твоему, епископ Уинстен будет отсутствовать? — Он вернется через час-другой. — Я подожду. — Уигферт повернулся к Олдреду: — Передам послание и сразу же приду. Думаю, заночую в аббатстве. Верное решение, подумалось Олдреду. В доме епископа постороннего вполне могли подстерегать соблазны, с которыми монахам не нужно сталкиваться. Они расстались. Олдред было направился в аббатство, но остановился. Уже давно он обещал навестить будущую жену элдормена Уилвульфа. Дама Рагна в свое время оказала ему гостеприимство в Шербуре, надлежало сделать для нее то же самое в Ширинге. Во всяком случае, он пожелает ей счастья в браке. Монах решительным шагом двинулся мимо лавок и мастерских. Быстро растущий город Ширинг возник как поселение, которое служило потребностям сразу трех источников власти поблизости — двора элдормена с его воинами и приближенными, собора и дома епископа со священниками и служками и аббатства с монахами и братьями-мирянами. Среди местных ремесленников встречались люди самых разных занятий: горшечники, ведерщики, мастера по изготовлению столовых ножей и прочей домашней утвари, ткачи и портные, шорники и мастера по сбруе, лесорубы и плотники, оружейники, которые ковали кольчуги, мечи и шлемы, мастера по лукам и стрелам, пастухи и доярки, пекари, пивовары и мясники, снабжавшие мясом всех остальных. Самым прибыльным занятием, впрочем, считалась вышивка. Сразу дюжина горожанок изо дня в день вышивала узоры из цветной шерсти на светлом полотне. Обыкновенно эти узоры воспроизводили библейские истории и сцены из жизни святых, но зачастую в них прокрадывались диковинные птицы и затейливые очертания непонятно чего. Эти полотна с узорами, а иногда и светлая шерсть в конечном счете становились облачениями священников и королевскими одеждами и продавались по всей Европе. Олдреда в городе хорошо знали, встречные с ним здоровались наперебой. Пришлось даже задержаться и коротко побеседовать с несколькими горожанами — с ткачом, который снимал дом у аббатства и задержал плату, с поставщиком вина для настоятеля Осмунда, который сетовал на прижимистость казначея Хильдреда, и с женщиной, которая просила монахов помолиться за ее больную дочь, — все знали, что молитвы целомудренных монахов более действенны, чем молитвы обычных священников. Когда наконец Олдред добрался до крова элдормена, то выяснил, что там вовсю идет подготовка к свадьбе. Площадку перед домом заполнили телеги, груженные бочками эля и мешками муки. Слуги расставляли снаружи длинные ряды столов, ибо никто не сомневался, что гостей пожалует немало и все в большой зале не поместятся. Мясник забивал животных, предназначенных к вертелу, а с крепкого дуба неподалеку свисала воловья туша, подвешенная за задние ноги: горячая кровь из могучей шеи стекала в подставленный бочонок. Олдред отыскал Рагну в доме, ранее принадлежавшем младшему из трех братьев-владетелей, Уигельму. Дверь была открыта. Рагну окружали трое слуг из Шербура — хорошенькая горничная Кэт, белошвейка Агнес и рыжебородый телохранитель по имени Берн. Еще в доме находился Оффа, староста Мьюдфорда. Олдред подивился на мгновение его присутствию, но тут же выбросил старосту из головы и шагнул к Рагне, которая вместе с двумя другими женщинами рассматривала шелковую обувь разных цветов. Чужестранка вскинула голову и широко улыбнулась, узнав Олдреда. — Добро пожаловать в Англию, — сказал монах. — Я пришел посмотреть, как ты обустроилась в своем новом доме. — Столько всего нужно сделать! — Рагна вздохнула. — Но это, конечно, приятные хлопоты. Олдред всмотрелся в ее оживленное лицо. Да, если верить воспоминаниям, она и прежде была красавицей, но память не могла передать истинного очарования, от нее исходившего. Почему-то в памяти не отложились ни особый цвет глаз, оттенка морской волны, ни изящный изгиб высоких скул, ни пышность золотистых волос, пряди которых выглядывали из-под темного шелкового платка. В отличие от большинства мужчин, Олдред не впадал в грех любострастия при виде женской груди, но даже ему было ясно, что Рагна чрезвычайно привлекательна. — Итак, скоро свадьба? Ты ее ждешь? — С нетерпением! — призналась она и мило покраснела. «Значит, все сладилось», — подумал Олдред. — Полагаю, Уилвульф разделяет твои чувства. — Он хочет сына. — Рагна зарумянилась пуще прежнего, и Олдред поспешил перевести разговор на другое, чтобы ее не смущать. — Наверное, Уигельм был недоволен, когда его выгнали из этого дома. — Где ему тягаться с невестой элдормена! — Рагна усмехнулась. — Кроме того, у него имеется семейный дом в Куме, его жена там живет, так что еще один явно был лишним. Олдред огляделся. Дом неплохой, деревянный, но далеко не такой удобный, каким мог бы быть. Деревянные дома требовали полной починки приблизительно через двадцать лет после постройки — и полностью разваливались через пятьдесят. Монах приметил кривую ставню на окне, скамью со сломанной ножкой и прореху в крыше.