— Я пришел сюда прямиком из Оутенхэма. — Что ты там делал? — Покупал камень для нового здания пивоварни в Дренгс-Ферри. — Долина Оутен теперь в моем владении. — Знаю. Потому-то я и попросил о встрече. Госпожа, мне кажется, что тебя обманывают. — Прошу, продолжай. Эдгар кратко поведал о Габе и его счетных палках. — Я не могу ничего доказать, но уверен, что тебя тайком грабят. Наверное, тебе лучше проверить самой. — Разумеется. Если все так, как ты говоришь, то староста Дудда обманывает меня не только в этом, должны быть и другие доходы, которые он утаивает. Самому Эдгару такое в голову не приходило. Рагна точно наделена даром управлять другими людьми, сказал он себе, как он сам наделен даром творить предметы и здания из дерева и камня. Его уважение к ней еще больше возросло. Она задумчиво произнесла: — А что другие жители деревни? Я никогда там не бывала. — Ну, есть старик по имени Серик, я имел с ним дело. По-моему, он будет разумнее большинства остальных. — Полезные сведения, благодарю. А как вообще твои дела? — Она вдруг заговорила более воодушевленно — и в то же время с легким надрывом в голосе: — Ты уже в том возрасте, когда мужчины женятся. Есть у тебя на примете какая-нибудь девушка? Эдгар даже опешил. Он же рассказал ей на свадьбе о Сунгифу, так почему она столь беззаботно расспрашивает его о сердечных делах? — Я не собираюсь жениться, — коротко ответил он. Рагна ощутила перемену его настроения: — Прости. На мгновение я забыла, насколько ты серьезен для человека твоего возраста. — Думаю, у нас это общее. Она промолчала. Эдгар сам испугался собственной дерзости, однако все обошлось. — Верно, — тихо проговорила Рагна. Именно в этот миг душевной близости юноша осмелился признаться: — Олдред рассказал мне об Инге. Прекрасные черты Рагны исказила гримаса боли и тоски. — Для меня это было настоящее потрясение, — не стала лукавить Рагна. Наверняка она настолько откровенна далеко не со всеми, Эдгар почувствовал себя особенным. — Прими мои сожаления, госпожа. Мне крайне досадно, что тебя ввели в заблуждение мои земляки-англичане. В глубине души он сознавал, что ему не так жалко, как должно было следовать из его слов. Почему-то мысль о том, что Уилвульф оказался негодным мужем и обманул свою молодую жену, не вызывала у него такого недовольства, какое ей полагалось бы вызвать. Эдгар отбросил эти недостойные размышления. — Вот почему я так зол на мастера Габа из каменоломни, госпожа. Но ты же не думаешь теперь, что мы, англичане, все одинаковы, верно? — Конечно, я так не думаю. Но замужем я только за одним из вас. Эдгар дерзнул задать смелый вопрос: — Ты все еще его любишь? Она ответила, не колеблясь: — Да. Юноша искренне удивился, и удивление, видимо, отразилось на его лице, потому что Рагна прибавила: — Знаю, знаю. Он обманул меня, он не хранит мне верность, но я люблю его. — Понятно, — пробормотал Эдгар, хотя ничего не понял. — Тебе ли удивляться? — проронила она с тем же надрывом. — Ты вообще любишь мертвую женщину. Это было жестоко, но ведь разговор уже давно свернул на откровенность. — Полагаю, ты права, — сказал он. Похоже, Рагна решила, что исповедей на сегодня достаточно. Она вдруг встала: — Прости, у меня много дел. — Был рад тебя повидать, госпожа. Спасибо за сыр. — Эдгар повернулся к двери. Неожиданно Рагна взяла его за руку и задержала: — Благодарю за вести с каменоломни в Оутенхэме. Я это запомню. Эдгар ощутил прилив удовлетворения. К несказанному изумлению юноши, Рагна подалась вперед и поцеловала его в щеку. — До свидания. Надеюсь, мы скоро увидимся снова. * * * Утром Олдред и Эдгар вышли проводить воинов элдормена. Олдред до сих пор бился над загадкой Дренгс-Ферри. Он не сомневался в том, что местные что-то скрывают, и все спрашивал себя, почему обычные деревенские жители столь враждебно относятся к чужакам. Да потому, что они хранят некую тайну — все, кроме Эдгара и его семьи, которые непричастны к этой тайне. Монах был полон решимости докопаться до сути. Эдгар волок мешок с известью, который он собирался нести на плечах следующие два дня. — А ты силен, юноша, — уважительно сказал Олдред. — Лично я вряд ли проходил бы с таким мешком и пару часов. — Справлюсь как-нибудь, — буркнул Эдгар. — В любом случае этот мешок стоил того, чтобы поговорить с Рагной. — Ты любишь ее. Карие глаза Эдгара сверкнули так, что сердце Олдреда забилось быстрее. — Ну, не в том смысле, который ты, кажется, подразумеваешь. — Эдгар покачал головой: — И это хорошо, ведь графские дочери никогда не выходят замуж за сыновей корабелов. Олдреду очень хотелось признаться в том, что уж он-то искушен в превратностях несбывшейся любви, однако он прикусил язык. Вовсе ни к чему, чтобы столь явное выражение его привязанности к Эдгару смутило их обоих. Оно могло положить конец их дружбе, а дружба — единственное, на что он мог рассчитывать. Монах покосился на Эдгара и с облегчением отметил, что юноша сохранял на лице привычную безмятежность. С холма раздался шум, затопали копыта, люди захлопали в ладоши. Звук нарастал, и вот показались первые воины. Во главе отряда выступал крупный серый жеребец, в глазах которого царило безумие. На жеребце, в красном плаще, восседал элдормен Уилвульф, скрывший, впрочем, свое лицо под забралом блестящего шлема, увенчанного птичьим пером. Присмотревшись внимательнее, Олдред разглядел, что этот шлем выкован из нескольких металлов и что на нем вырезаны некие затейливые узоры, которые было невозможно разобрать на расстоянии. Должно быть, этот шлем предназначался для смотров и прочих церемоний, а в битву Уилвульф, скорее всего, надевал что-то менее ценное. Следом за элдорменом ехали бок о бок его брат Уигельм и сын Гарульф, за ними двигались простые воины, одетые не столь вычурно, но все же добротно и тоже в яркие цвета. За конными шагали толпой пешие воины — молодые крестьяне и бедные горожане в обычных поношенных темных рубахах; большинство держало в руках самодельные деревянные копья, а кое-кто и вовсе вооружился кухонным ножом или маленьким топориком. Все они надеялись добыть оружие в битве и вернуться домой с мешком награбленных драгоценностей или с парой ценных пленников, которых можно будет продать в рабство. Воины пересекли площадь, махая горожанам, которые все хлопали и хлопали в ладоши; затем они скрылись в северном направлении. Эдгару было на восток. Он взвалил мешок на плечи, попрощался с монахом и ушел. Олдред вернулся в аббатство. Пришла пора службы третьего часа, но тут его позвали к настоятелю Осмунду. Как обычно, у настоятеля находился и казначей Хильдред. «Что теперь?» — мысленно спросил Олдред. — Я сразу перейду к делу, брат Олдред, — сказал старый настоятель. — Я не хочу вражды с епископом Уинстеном.