Она повернулась к сопровождающим. — Заберите телеги, — распорядилась она. Шериф кивнул, подтверждая ее слова. Командовал воинами Уигберт, невысокий, жилистый и суровый на вид, вспыльчивый и вечно нарывавшийся на драку. Его помощником был широкоплечий верзила Годвин, и обыкновенно люди пугались именно Годвина, но из этих двоих он был дружелюбнее и спокойнее, а вот Уигберта следовало бояться по-настоящему. — Это мои повозки, — возразил Уинстен. — Ты получишь их обратно, но не сегодня, — ответила Рагна. Среди людей епископа преобладали слуги, а не воины, и потому многие поспешно отступили, едва Уигберт с Годвином шагнули к телегам. Жители деревни продолжали стоять на коленях. — Рагна, подожди, прошу тебя! Эй, люди, вы согласны покориться какой-то женщине? Деревенские не откликнулись. Они вовсе не собирались вмешиваться в господскую распрю. Склонять колени можно перед кем угодно, это все мелочи, важно-то другое — кому придется платить подати. Рагну нисколько не смутил выпад Уинстена. — Разве ты не слышал, епископ, о великой принцессе Этельфледе, дочери короля Альфреда, владычице всей Мерсии? — Олдред уверял, что большинство простолюдинов помнит об этой замечательной женщине, которая умерла всего восемь десятков лет назад. — Она стала одной из величайших правительниц этого острова! — Но она была из англов! — крикнул Уинстен. — А ты… — Епископ, ты сам готовил мой брачный договор. Ты давно знал, что долина Оутен должна перейти в мое владение. Когда ты прибыл в Шербур и встретился с графом Хьюбертом, неужто ты не догадывался, что находишься в Нормандии и просишь у благородного норманна руки его дочери-норманнки? В толпе послышались смешки, и Уинстен покраснел от гнева. — Люди привыкли нести подати мне, — сказал он. — Отец Драка подтвердит. Епископ со значением посмотрел на деревенского священника. Тот выглядел испуганным и кое-как выдавил из себя: — Слова епископа правдивы. Рагна усмехнулась: — Отец Драка, кто владетель долины Оутен и деревни Оутенхэм? — Миледи, я всего лишь бедный деревенский священник… — Но тебе же ведомо, кто владеет твоей деревней, так? — Да, миледи. — Тогда ответь на вопрос. — Миледи, нас известили, что отныне долиной владеешь ты. — Так кому люди должны платить подати? — Тебе, миледи, — пробормотал Драка. — Громче, будь добр, чтобы все тебя слышали. Священник осознал, что выбора у него нет: — Люди должны платить подати тебе, миледи. — Благодарю. — Рагна оглядела толпу, помедлила и сказала: — Встаньте, прошу вас. Люди подчинились. Отлично, ее слушаются, но это только начало. Она спешилась и подошла к столу. Все молча глазели на нее, гадая, что будет делать дальше. — Ты Итамар, верно? — спросила она у помощника Уинстена. Пока дьякон хлопал глазами, она выхватила пергаментный свиток из его руки. Застигнутый врасплох, он не оказал ни малейшего сопротивления. В свитке, и вправду составленном на латыни, значилось, какими податями облагаются хозяйства деревни, и список содержал множество нацарапанных вручную дополнений — это явно имена сыновей и внуков тех, кто поселился в Оутенхэме когда-то и кого занесли в список изначально. Рагна решила, что будет полезно похвастаться своей образованностью. — До кого ты успел дойти с утра? — спросила она Итамара. — До пекаря Вильмунда. Она провела пальцем по списку и прочла вслух: — Вильмундус Пистор[32]. Здесь сказано, что он должен платить тридцать шесть пенсов в четверик. — В толпе изумленно зашептались, дивясь тому, что Рагна не просто умеет читать, а знает латынь. — Вильмунд, покажись. Пухлый молодой мужчина с белыми следами муки в черной бороде выступил вместе с женой и сыном-подростком. Все они держали в руках кошельки. Пекарь медленно отсчитал двадцать пенни цельными монетами, а его жена набрала еще десять половинками. — Как тебя зовут? — обратилась к ней Рагна. — Регенхильд, миледи, — ответила она настороженно. — А это твой сын? — Да, миледи, его зовут Пенда. — Славный паренек. — Спасибо, миледи, — Регенхильд несмело улыбнулась. — Сколько тебе лет, Пенда? — Пятнадцать, миледи. — Ты высокий для своего возраста. — Ну да, — Пенда покраснел. Он отсчитал шесть пенни четвертинками, теперь вся подать была выплачена. Эти трое вернулись в толпу, явно довольные тем вниманием, которым их удостоила знатная дама. Пусть она всего-навсего проявила к ним интерес как к людям, а не только к источнику доходов, они запомнят этот день на долгие годы. Рагна повернулась к старосте Дудде и, притворяясь, будто ничего не знает, попросила: — Расскажи-ка мне об этих палках с насечками. — Они от Габерта, мастера с каменоломни, — объяснил Дудда. — Каждая палка — это отдельная покупка, а один камень из пяти принадлежит нашему господину. — То есть мне. Дудда угрюмо кивнул: — Так нам сказали. — Кто из вас Габерт? Худой мужчина со шрамами на руках выступил вперед и закашлялся. Палок на столе насчитывалось семь, лишь одна из них была с пятью зарубками. Рагна взяла эту палку как бы невзначай. — Поведай мне, Габ, какую сделку ты записал вот тут. — Покупателем был паромщик Дренг, миледи. — Габ говорил хрипло и постоянно кашлял — без сомнения, надышался за много лет пыли в каменоломне. Словно пытаясь понять запись, Рагна проговорила: — Итак, Дренг купил у тебя пять камней. — Верно, миледи. — Габ смотрел исподлобья, словно гадая, что у нее на уме. — Я должен отдать тебе цену одного из них. Она повернулась к Дудде: — Правильно? Староста помялся, будто предчувствуя неприятности, но не понимая, откуда те могут исходить. — Да, миледи.