— Именно так. Узел в животе Бена слегка ослаб. Если бы только Уэсли не выстрелил, Бен выпотрошил бы адского пса. — Но... почему? Почему Уэсли стрелял? — Ах. Алек сказал, что Сара кричала Уэсли, чтобы тот убил адского пса. Чтобы спасти ее. Как раз перед тем, как он потерял контроль, она начала кричать: — Стреляй. Стреляй. Стреляй. Должно быть, в этот момент Бен подлезал под адского пса. — Я слышал ее. Неудивительно, что Уэс потерял концентрацию. — Клянусь Богом, что за бардак. — А при чем тут ее крики? — спросила Эмма. Она гладила его по ноге, словно пытаясь утешить детеныша. На самом деле это сработало. — В определенном возрасте мужчины—оборотни испытывают потребность в продолжении рода и восприимчивы к эмоциональным женщинам, — сказал Калум. — Стремление произвести впечатление на женщину может пересилить даже инстинкт выживания. — Значит, он не умер бы, если бы… — Краска сошла с лица Эммы, оставив ее кожу молочно—белой. — Самка стала причиной смерти молодого самца? Калум кивнул. — Она не могла предвидеть результата. Тем не менее, некоторые женщины упиваются подстрекательством мужчин к насилию. Бен кивнул. Калум положил палец на поднос. — Если ты не съешь этот завтрак, это сделаю я. Этот жест и угроза пробудили в нем медвежьи инстинкты. С тихим рычанием Бен придвинул поднос поближе и принялся за еду, вновь обретя аппетит. Эмма слабо усмехнулась. — Нами действительно правят животные инстинкты, не так ли? — Часто больше, чем мы готовы признать, — печально сказал Калум. — Если бы Уэсли предупредили о последствиях криков женщины, находящейся в опасности, он, возможно, поступил бы иначе. — Да, — медленно согласился Бен. — Он был смышленым парнем, хотя и мечтал стать героем. Роль приманки раздражала его, так что ее подстрекательство вполне соответствовало его собственным стремлениям. — Да. Ты прав. — Калум поднялся. — Ритуал для Уэсли состоится на закате, — Калум склонил голову в сторону Эммы. — Если бард захочет спеть, этот подарок будет оценен по достоинству. Но это не обязательно. Эмма отрицательно покачала головой. Но почему? Когда Калум ушел, Бен внимательно посмотрел на нее. Ее золотистые ресницы густой бахромой падали на щеки, когда она смотрела на свои руки, лежащие на коленях. Ее распущенные волосы шелковистой массой ниспадали на плечи. Клянусь Богом, она была неотразимой женщиной. Это невозможно было понять. — Я думал, барды любят петь. Ее мягкие карие глаза были несчастны. — Я не была знакома с Уэсли. Как я смогу воздать ему должное в песне? — А барды знают всех, о ком поют? — Ну, нет… — между ее бровями появилась складка. — Они задают вопросы. Узнают все об этом человеке от друзей, семьи... и врагов. Узнают, что люди думают о жизни и смерти оборотня. — А ты не можешь этого сделать? — Это было бы... не идеально. Не за такое короткое время. А этой маленькой женщине нужно, чтобы все было безупречно. Люди из его команды часто проявляли странную обязательность. Оборотни, как правило, обладали лучшим балансом, поскольку животные не были одержимы совершенством, а только результатами. — Мать не считает «совершенство» идеалом, медвежонок, — мягко сказал он. Его слова попали в цель с почти слышимым хлопком. Высказав свою точку зрения, он двинулся дальше. — Разве барды не создают прощальные песни в сжатые сроки? Текст написан только на одну мелодию, не так ли? — Мелодия «Возвращение к Матери». Да. Пока еще нет. — Знаешь, он закричал, когда понял, что пуля попала в меня. И он продолжал стрелять, хотя и знал, что это только привлечет внимание адской гончей. В ее глазах промелькнуло понимание. — Он отвлек от тебя адского пса. — Да. В ее глазах блеснули слезы, а челюсть медленно сжалась. — Он заслуживает от меня большего, чем молчание. Бен ждал, позволяя ей самой решать свою судьбу. Затем она прищурилась, глядя на него. — Ладно. Поскольку я задаю вопросы людям, как вы относитесь к тому, что произошло? Дьявольщина. Он полагал, что поворот был справедливым, но, клянусь рогами Херне, лучше бы она этого не спрашивала. — Я опечален гибелью людей. Ее янтарный взгляд стал настолько острым, пока не проник сквозь его защиту. — Это еще не все. Гадство. Он сам её толкнул на это. Теперь он был обязан дать ей ответы. Но он гораздо охотнее выпустил бы себе кишки собственными когтями. — Клянусь Богом, я до сих пор чувствую себя так, будто облажался. Может, если бы я посоветовал ему что—нибудь получше, он бы остался сосредоточенным. Или если бы я позволил ему совершить убийство так, как он хотел, вместо того, чтобы следовать плану, когда он становится добычей. Или, если бы я двигался быстрее, возможно, я убил бы адского пса до того, как он выстрелил. Ее взгляд смягчился. Если она скажет, что жалеет его, он швырнет поднос в стену. — Это не поможет тебе сочинить песню, медвежонок. То, что я чувствую, касается не его; все дело во мне. — И это слишком, слишком близко к чувству вины, которое он испытывал за то, что убил собственную мать своим рождением. — Я понимаю твоё чувство вины, — сказала она ровным тоном. — Однако… Как вежливый мужчина, Алек мог умерить свои суждения, чтобы пощадить тебя. Но, согласно местному мнению, кахир по имени Оуэн говорит все, что думает. Если бы Оуэн думал, что ты можешь сделать что—то еще, он бы сказал. Бен моргнул. Очевидно, Оуэн был не единственным, кто мог быть прямолинейным. — Никто не мог предвидеть, что какая—то женщина прикажет Уэсли стрелять, или что он подчинится ей. — Я должен был догадаться. Он знал Сару. Спаривался с ней на последнем Собрании. — Мужчина против адской гончей заставил бы Сару трепетать. Она отлично умеет настраивать самцов на драку. Эмма побледнела, и ее руки сжались на коленях. Вероятно, она заново переживала свою собственную близкую смерть от адской гончей. — Тебе лучше поторопиться и взять интервью, — подсказал Бен. — Я так и сделаю, если ты поешь и перестанешь чувствовать себя виноватым за то, что не мог изменить. — Она встала и, к его удивлению, наклонилась вперед и обняла его за талию. И, клянусь Матерью, она обняла его самым теплым, самым утешающим объятием, какое он когда—либо получал. *** Сидя рядом с Беном во втором ряду внедорожника Райдера, Эмма закрыла глаза, желая, чтобы этот день поскорее закончился. Позади них, в третьем ряду, тихо дремала Минетта. По дороге Райдер разговаривал с братом об их строительных проектах. Его мрачный, прокуренный голос почему—то успокаивал, может быть, потому, что теперь он был ее другом. «Друг», должно быть, одно из самых красивых слов в языке. И как забавно было то, что она думала, что не нравилась ему, а оказалось, что он просто не доверял женскому полу? Может, она научится не делать предположений. Бедняжка Минетта, у нее такая плохая мать. О, Эмма понимала, как опустошительно чувствовать себя никому не нужной. Пока Эмма была у Бена, Минетта получала всю любовь, какую только мог вынести детеныш. Машина подскочила на ухабе, и Эмма стиснула зубы, когда бандаж царапнул ее по ноге. Ее мышцы уже болели от усталости после всех предыдущих прогулок. Хуже того, она чесалась от металла в этой дурацкой машине. Происходя от фейри, которые терпеть не могли железо, Даонаины как правило, избегали городов и... ненавидели машины. На самом деле, прямо сейчас она чувствовала себя сварливее, чем бездомный гном. Близость Бена не помогала. Его плечи были такими широкими, что он задевал ее при каждом покачивании машины. Его рука была твердой и теплой, и она сделала успокаивающий вдох.