Но это не помогло. В воздухе витал его насыщенный мужской аромат, в котором сегодня отсутствовали обычные акценты дерева и кожи. Рядом с ним не было ни инструментов, ни дерева, и эта мысль приводила его в уныние. Вспомнив о его ране, она наклонилась вперед убедиться, что его плечо не задето. Нет, он поправил лямку на плече, и на его белой рубашке не было пятен. Когда она откинулась на спинку сидения, его темно—синие глаза встретились с ее. — Со мной все в порядке, о, целитель? — Смех вернулся в его голос. С ним действительно все будет в порядке. Когда ее тревоги рассеялись, на ее лице появилась непрошеная улыбка. — Выглядит хорошо. — Я поблагодарил тебя за заботу обо мне прошлой ночью? Она пожала плечами. — Я ничего не сделала. Не то что целитель. Я просто держала тебя за руку. — Ах, дорогая, ты сделала гораздо больше. Твое присутствие дало мне повод бороться с болью, бороться со смертью. Осознание того, что она помогла ему, согрело ее быстрее любого огня, но его ужасающие слова задели ее за живое. — Не умирай, — прошептала она. Солнечные морщинки возле его глаз разгладились, и он подвинулся обнять ее за плечи и притянуть к своему мощному телу. Она ахнула от удивления, но чувство безопасности удержало ее от движений. Он был таким большим, таким сильным. Во время Собрания ее держали мужчины. Но... это... это было по—другому. Было общее чувство нежности и уюта. Нечто такое, чего она никогда не испытывала... никогда. Медленно вздохнув, она закрыла глаза и прижалась ближе, и он издал урчащий звук удовлетворения. Он был так близок к тому, чтобы вернуться к Матери. Мысль о мире без этого большого гризли была просто невыносима. И целитель причинил ему такую сильную боль. Каждый раз, когда Донал все глубже погружался в рану, она могла поклясться, что чувствовала себя так, словно вместо этого целитель мучил ее. Каждый стон Бена вонзался копьем прямо в ее сердце. Да, ее сердце. Потому что с каждым днем, проведенным в его присутствии, она влюблялась в него все больше. Его громкий смех, его рокочущий голос, его нежность с ней и Минеттой, даже его легкая привязанность к брату. Святая Матерь, она любила его. Любовь. Сколько песен было написано об этом чувстве? Теперь она знала почему. Чувство было ошеломляющим, оно проникало в пустоты ее души и наполняло их золотистым теплом. И, в то же время, такая забота... причиняла боль... потому что, клянусь Богиней, у нее здесь не было будущего. В ее любимых песнях и сказках любовь была наградой за мужество, и хорошая женщина—оборотень в конце концов завоёвывала своих партнеров. Но Эмма не была хорошей женщиной—оборотнем. Вместо того чтобы спасать других, она стала причиной их смерти. В конце концов, любовь не станет ее наградой. Бен отвернулся бы от нее, узнай он, что она сделала. Нет, она должна просто дорожить предложенной им дружбой, и не стремиться к большему. Отодвинувшись от него на несколько дюймов, она отбросила сожаления и обратила свои мысли к тому, что должно было произойти. Обряд, посвященный возвращению к Матери. Она готова. В основном. Весь день, несмотря на усиливающуюся боль в ноге, она искала оборотней, которые знали молодого кахира. Она слушала, что произошло в ту безлунную ночь, узнавала о людях, вовлеченных в это дело, получила инструкции о молодых мужчинах. Если бы она знала больше на своем первом Собрании, то, несомненно, смогла бы предотвратить проблемы. Весь день она вспоминала о смерти Андре и Гэри. Рядом с ней Бен потерся спиной о сиденье и поморщился от боли в раненом плече. Оторвавшись от мрачных мыслей, Эмма прищурилась. — Перестань чесаться. Он взял ее за руку и пробормотал: — Ты чертовски мила, когда начинаешь командовать. — Что? — Спасибо, что беспокоишься обо мне, дорогая. — Он поднял ее руку, поцеловал и начал покусывать ее пальцы, посылая мурашки вверх по руке к ней... конечно, не к сердцу. — Ненавижу машины, — губы Бена изогнулись в улыбке, и Минетта, сидевшая на переднем сиденье, обернулась посмотреть, и он подмигнул ей. Райдер, сидевший за рулем, бросил на него удивленный взгляд в зеркало заднего вида. — И это говорит оборотень, которому принадлежит столько кранов и грузовиков, что это произвело впечатление на детеныша? — Теперь ты знаешь, почему я держу людей в бригадах. Чтобы они могли управлять этими чертовыми штуковинами. — Бен указал. — Поверни здесь направо. Райдер развернулся, проехал по небольшой лесной дороге мимо гуляющих по обочине оборотней и въехал на поросшую травой площадку, вырубленную в лесу. Он припарковался в конце вместе с несколькими другими машинами. — Похоже, вы, двое слабаков, не единственные калеки. — Выкуси, — проворчал Бен. Смеясь, Райдер открыл дверь Эмме. Она уставилась на него, затем выскользнула наружу — и чуть не упала, хорошо, что Райдер помог ей, подхватив под руку. — Полегче, милый медвежонок. Мы ведь теперь друзья, правда? Она не могла придумать ничего лучше, чем иметь его в качестве друга. —Да, — прошептала она и увидела, как на его лице медленно появляется улыбка. — Хорошо. Когда он коснулся ее щеки нежными кончиками пальцев, она поняла, что он все еще заставляет ее чувствовать себя неловко, но так, что она осознавала его размеры, его грациозную силу, его темный голос. Взглянув в его пронзительные черные глаза, она почувствовала, как глубоко внутри у нее зарождается дрожь. Когда он подвинул сиденье вперед, чтобы достать свою дочь с места, Эмма нахмурилась. Его извинения прошлой ночью стали неожиданностью, но, услышав о матери Минетты, она поняла его настороженность. Если мать была причиной того, что Минетта была такой тихой среди людей и вздрагивала, когда кто—то двигался слишком быстро, что ж, самка, должно быть, просто мерзкая. Райдер давно усвоил, что женщинам нельзя доверять. Как его друг, она сделает все возможное, чтобы научить его обратному. Он поставил Минетту рядом с ней, затем обошел внедорожник, чтобы открыть дверь Бена. Медведь—оборотень осторожно выбрался из машины, стараясь не задеть своими огромными плечами дверной косяк. Он выпрямился со вздохом облегчения. — Я мог бы дойти пешком, черт возьми. Эмма сочувственно улыбнулась. Гризли совсем не нравилось быть недееспособным. Никто так не считал, но Бен был настолько физически силен, что воспринимал свою ограниченность в движениях хуже, чем большинство. — Ворчливый старый медведь. Он фыркнул на нее. Райдер ухмыльнулся, доставая еду с переднего сиденья. Пока Райдер нес угощение, Эмма взяла Минетту за руку, и они пошли между двумя братьями в сторону поляны, где толпились люди. Широкие доски на козлах были покрыты разноцветными скатертями, чтобы обеспечить столы для огромного количества провизии. — Привет, Райдер. Бен. — Седой оборотень стоял рядом с несколькими другими мужчинами. — Я видел, что адский пес сделал с дверью Сары. У нас есть несколько вопросов по поводу усиления дверей. Райдер и Бен остановились. — Я отнесу запеканку на стол, — сказала Эмма. — Спасибо, Эмма. — Райдер передал запеканку и взял на руки дочь. С тяжелым блюдом в одной руке, опираясь на трость в другой, она направилась к столикам. — Эмма, что это у тебя? — Очевидно, отвечающая за еду, Энджи улыбнулась и протянула руку. — Что—то вроде запеканки. Райдер приготовил это сегодня утром. Энджи моргнула с явным удивлением. Мужчины часто готовили, но главные блюда всегда готовили женщины. — Я... я не готовлю, — сказала Эмма, ее голос был почти неслышен. Энджи фыркнула. — Не нужно вести себя так, будто ты убила эльфа. Нет закона, запрещающего обходить кухню стороной. — Я не... я имею в виду, что не могу. — Было больно признавать, что она была настолько некомпетентна в основных жизненных навыках. — Я просто не умею готовить. — О... Хм. Должна сказать, я ценю диктат Калума о том, что все оборотни — мужчины и женщины — должны быть обучены готовке. Но этот указ действует только на нашей территории. — Энджи внимательно посмотрела на нее. — А ты хотела бы научиться? — О да! Я бы очень, очень хотела. — Если бы она могла, то прыгала бы и прыгала, как жеребенок. И разве медведь, имитирующий лошадь, не выглядел бы глупо?