– А если мы найдем доказательства? Тогда ты поможешь нам, верно? – не отстает Бонни. Вздох Мари свидетельствует о ее нечеловеческом терпении. – Если у тебя будут доказательства, я попытаюсь что-нибудь сделать. Послушай, мне надо идти. У меня распланированы дела на всю вторую половину дня. Похоже, Бонни не заметила неодобрения в голосе Мари, потому что энергично кивает головой и восклицает: – Спасибо, доктор Лер. Спасибо за помощь. Мари замечает меня и идет навстречу. – Что это было? – с любопытством спрашиваю я. Девушка с трудом подавляет стон. – Несколько месяцев назад сюда переехал какой-то парень. Он купил участок Дэнсона, расположенный вниз по дороге от Хэтчеттов. Видимо, он разводит ездовых собак. – Она оборачивается, чтобы проследить за тем, как маленькая, сгорбленная женщина забирается в старый пикап «Додж». – Бонни утверждает, что он жестоко с ними обращается. – А ты ей веришь? Мари пожимает плечами. – Кто знает? Всякое бывает. Но сын Бонни тоже разводит ездовых собак, и что-то мне подсказывает, что дела у него в последнее время идут неважно, так что конкуренция – это последнее, что им нужно. К тому же этот новый парень выиграл какую-то большую гонку на собачьих упряжках там, откуда он родом, и подал заявку на участие в Iditarod. – Разве не ее сын выиграл гонки в этом году? Кажется, у каждого живущего в округе есть родственник, принимающий участие в ежегодном всемирно известном заезде на собачьих упряжках. – Он занял второе место. Но на следующий год – фаворит. – Мари бросает на меня многозначительный взгляд. – Может стать им, если новичок ничего не испортит. Я присвистываю. – Драма с высокими ставками в собачьем мире Аляски. – Верно, – смеется Мари, снимая варежку, чтобы откинуть с лица прядь длинных шелковистых волос. – И Хэтчетты пытаются втянуть в свои разборки меня, поскольку знают, что я не могу пройти мимо, услышав о жестоком обращении с животными. И даже сейчас при одном этом предположении улыбка пропадает с ее лица. – Значит, ты поедешь к этому парню, чтобы все проверить? Девушка протестующе вскидывает руки. – Да, судя по всему, поеду. Мой отец как-то назвал Мари крестоносцем, который летает из поселения в поселение и лечит животных, что могли бы остаться без медицинской помощи. В то время она была просто подругой Джоны, а Джона – задиристым йети, твердо вознамерившимся запихнуть меня в обратный самолет до Торонто. Но как только я познакомилась с красивой блондинкой-ветеринаром, сразу поняла, что, друзья они или нет, она безумно влюблена в Джону. Проблема заключалась в том, что я уже тоже успела его полюбить. С тех пор у нас с Мари были свои взлеты и падения, основанные на любви к одному и тому же мужчине. И хотя нам никогда не быть лучшими подругами, мы стали настолько искусны в дружеских танцах друг вокруг друга, что иногда начинаю думать, что все это искренне. Смотрю на двойные двери общественного центра Трапперс Кроссинг, увенчанные вывесками с вечнозелеными венками и пожертвованными белыми гирляндами. «Бесплатные украшения – лучшие украшения», – с радостью провозгласила Мюриэль, всегда отличавшаяся бережливостью. – Ты не видела Мюриэль, когда была внутри? – Ты имеешь в виду сержанта? – На пути к своему грузовику уточнила Мари. – Она здесь с шести. А когда я уходила, уговаривала Тоби пригласить Эмили на ужин. Я издала протяжный стон. – Думаешь, это еще один пункт в ее списке? – Пока мое имя там не значится, она может сводить его с кем угодно, кого сочтет приемлемым. Качаю головой. Хотя Мари не говорит об этом прямо, думаю, мысль о том, что Мюриэль может стать ее свекровью, сыграла не последнюю роль в том, что их отношения с Тоби так и не вышли за рамки двух свиданий. Господь свидетель, ведь это отпугнуло бы любого здравомыслящего человека. Бедный Тоби может остаться холостяком всю жизнь, если не уедет отсюда. Двигатель грузовика Мари с ревом заводится. – Передавай Джоне привет от меня, – кричит она, прежде чем захлопнуть дверь. Плотнее закутываюсь в куртку и иду к двойным дверям, дрожа от холода. Однажды Мюриэль назвала общественный центр центральным узлом города. Лучшего определения для него и не придумаешь. Помимо посещения фермерского рынка и работы над организацией зимнего карнавала, я провожу в этих старых стенах так много времени, что мерцание флуоресцентных ламп и затхлый запах стали мне настолько привычными, что уже почти успокаивают. Вхожу в просторный зал, где играет «Тихая ночь», и кипит бурная деятельность. Тоби и один из местных по имени Бенджамин раскладывают круглый обеденный столик, а Эмили и еще два волонтера ставят вокруг него стулья – по десять на один стол. Рядом с пятиметровой рождественской елкой и вокруг колоритного кресла Санты Тедди и фотограф расставляют различные реквизиты. По всему залу можно заметить прямоугольные столы, на которые будут выставлены товары для негласного аукциона. Они уже наполовину заняты всевозможными пожертвованиями – от подарочных корзин до носков ручной вязки и нарисованных горных пейзажей. В центре всего этого хаоса возвышается моя коренастая соседка в своих неизменных закатанных джинсах – ввиду длины ее невысоких ног – и фланелевой рубашке на пуговицах, которая едва обтягивает ее могучую грудь. Я всегда могу сказать, как давно она мыла голову, потому что сейчас ее кудри плотно облепляют седую голову. – Здравствуйте, Мюриэль, – окликаю я. Услышав мой голос, она оборачивается и демонстративно смотрит на часы. – Рада видеть, что ты все-таки смогла присоединиться к нам, Калла. Я уже давно научилась не обращать внимания на ее резкий характер. В словах Мюриэль нет злобы. Она такая, какая есть. – Извините. Мама Джоны решила заняться сегодня выпечкой, и мне пришлось перерыть все шкафы. Не хотелось, чтобы она бежала в магазин, когда в этом нет необходимости. – О, – Мюриэль кивает, словно соглашаясь с моим оправданием за опоздание, – и как у всех там дела? – Отлично. – Не считая того, что Джона хочет придушить своего отчима, но я не собиралась обсуждать с Мюриэль наши семейные драмы. – Они все еще обустраиваются. – Помню праздники с моими свекрами. Каждый год это был сплошной стресс. – Женщина качает головой. – Мать Тедди была еще той штучкой. Более властного человека в жизни не встретишь, скажу я тебе. Мужу повезло, что у меня столько же терпения, сколько и у него, иначе мы бы вообще не поженились. Неподалеку раздается звонкий смех. Это Тоби, услышавший наш разговор. – Что там смешного? – Глаза Мюриэль сужаются, глядя в сторону сына. – Ты хочешь мне что-то сказать? Я изо всех сил стараюсь не выдать своего веселья. – Так, с чего мне начать, Мюриэль? Она смотрит в свой блокнот, водя скрученным пальцем по левому краю. – Начни с сервировки столов. – Отлично. Это мне хотя бы по душе. – Скатерти в кладовке в дальнем помещении. Цветочные композиции – в больших зеленых контейнерах в углу. И не надо с ними изощряться, – предупреждает она. – Три свечи на стол, не больше… Нет! Только не этот фон! – кричит она Тедди. Тот останавливается и хмуро смотрит на заснеженный пейзаж за креслом Санты, почесывая свою настоящую длинную белую бороду. – А что не так с этим? – Мы использовали его в прошлом году. – Я и не знал. – Ты был на этом вечере! – Мюриэль фыркает и устремляется к нему, зажав блокнот под мышкой. – Мы чередуем их. В этом году должен быть фон с камином. И как бы мне ни было жалко Тедди, по крайней мере, теперь Мюриэль оставит в покое меня, слишком отвлекшись на него. – Они ссорятся по этому поводу каждый год, – замечает Тоби, весело ухмыляясь и передвигая ближайший от меня стол на несколько сантиметров влево. – Он каждый год ставит не тот, что нужно. Я хмурю брови. – Вот прям каждый год? – Каждый, – щебечет Эмили и улыбается Тоби, когда проходит мимо. Тоби посмеивается. – Так как у тебя дома обстоят дела на самом деле? – Он замечает выражение моего лица и кивает. – Джона выглядел не в духе сегодня утром. – Он узнал кое-какие новости, которые не очень-то его обрадовали. Я пересказываю Тоби историю о здоровье Астрид и то, что Джона ощущает вину, что ей пришлось лететь к нам. – Вот черт. – Она говорит, что в этом нет ничего страшного, но… – Я пожимаю плечами.