Ноги гудели. Начинала болеть голова. Уже зайдя в квартиру, я вдруг вспомнила, что в холодильнике остался только Ленкин картофельный суп – единственное полноценное блюдо. Остальное находилось в виде остатков, упакованных в контейнеры или обернутых в фольгу. Глядя на некоторые продукты, я даже вспомнить не смогла, когда в последний раз обращала на них внимание. Внешне они выглядели довольно пристойно, но внутри вполне могла зародиться жизнь. Нужно было идти в магазин. Вот интересно, можно ли отнести двадцать один час пополудни к позднему вечеру? По идее да. Но я бы так не сказала. Людей на сумеречных улицах Тарасова было больше, чем днем. Всевозможные торговые точки прямо-таки кишели посетителями. Уличные кафе были забиты под завязку. Из каждого освещенного угла звучали либо смех, либо музыка. Гуляли все, от мала до велика. Все дело было в необычайной жаре. Вечером, когда она спадала, появлялся шанс вспомнить, что такое легкий прохладный ветерок, а то уже и забывать стали, что это такое. Разумеется, в супермаркете тоже было людно. Мне повезло урвать последнюю тележку, не из тех, которые большие и неудобные, а ту, что поменьше. Это позволило мне удачно лавировать в толпе, не рискуя сбить кого-то с ног. Закупилась я быстро. В очереди тоже долго стоять не пришлось, потому что попалась очень бойкая кассирша. И очень вежливая. Каждому покупателю желала всего доброго, не забывая, однако, спросить о наличии дисконтной карты. Уже дома, раскладывая по полочкам покупки, я вспомнила, что так и не позвонила Кирьянову. Теперь-то было уже поздно. Не хотелось выдергивать его из уютной семейной обстановки. Но сам он, кстати, тоже не пытался связаться со мной. А поговорить нам все же следовало. Разумеется, Киря решил появиться именно тогда, когда я решила принять душ. Пришлось отложить водные процедуры. – Какие у тебя дела? – спросил он. Я передала ему наш разговор с домоуправом Егором Гореловым. Ничего не утаила, выложила все, как на духу. Услышав о том, что Горелов питал чувства к погибшей Елене Соломко, Кирьянов выдвинул следующее предположение: – А ты не думаешь, что он мог посодействовать Елене? – В смысле, помочь ей выброситься из окна? – Ревность, все такое, – предположил Киря. – Вот ты с ним разговаривала на эту тему. Как думаешь, он способен? Я прокрутила в голове то, что касалось Горелова, и то, что коснулось меня. Маловероятно, что он столкнул Елену с подоконника. Он ее любил, и давно. Ее бывшего мужа презирал, это да. Дал понять, что при личной встрече с ним с трудом бы удержал себя в руках. Для Елены был готов на все, но не получил от нее заветного «да». В ее квартире вел себя очень церемонно, не хозяйничал. Про Вику отзывался с теплотой. Ревность, вероятно, присутствовала, но я не почувствовала в нем желания добиваться Елены самым решительным способом. – Я не думаю, что он как-то причастен к ее гибели, – сказала я. – В конце концов, он мог бы проколоться у нее дома, но этого не произошло. – Ну, я не знаю, – протянул Кирьянов, – ты ведь сказала, что он когда-то воевал, а перестройка сломала ему жизнь. Такие вот вояки частенько и оказываются теми, на кого, как ты говоришь, нельзя подумать. – В момент гибели Елены его не было дома, – вспомнила я. – Сказал, что ходил в магазин вернуть долг. Я проверю. – Проверь, – разрешил Кирьянов. – Значит, вы с ним потом пошли в квартиру Елены Соломко? – Пошли. Я подробно описала ему все, что обнаружила на кухне Елены. Наличие воды на кухонном полу в доме жертвы его нисколько не смутило. – У меня жена, вон, когда торопится, все роняет! – вспомнил он. – И даже когда не торопится. Может нести вазу с фруктами в комнату и по пути рассыпать половину по полу. Про чай даже не говорю. Да это сплошь и рядом случается. – Ты свою драгоценную в расчет не бери, пожалуйста, – попросила я. – Тут другое. Ни о каком мытье окон речи не было. Горелов сказал, что Елена до ужаса боялась высоты и мыла окна крайне редко. Ну вот такая фобия у человека, прекрасно ее понимаю. Кроме того, мне удалось поболтать кое с кем. Женщина из соседнего дома в момент падения Елены возвращалась с прогулки. Она заметила странную вещь: похоже было, что Елену вытолкнули насильно. Об этом говорит положение тела за секунду до падения, а еще моя свидетельница запомнила, что Елена была на кухне не одна. Она с кем-то разговаривала. Этого человека не было видно, но Елена явно общалась с ним на повышенных тонах. Кирьянов слушал меня очень внимательно. – Офигеть, – пробормотал он. – А со стороны выглядит как неосторожность, приведшая к летальному исходу. – Я обнаружила в доме черный ход. Он заброшен, это подтвердили местные. Осмотрела его. Так вот, им недавно пользовались. Я забрала материал из скважины, но просто уверена, что это машинное масло. Замок недавно вернули к жизни. Возьмешь мазок на экспертизу? – Покажи, – потребовал он. Я пошла на кухню, достала из морозилки пакетик, извлекла ватную палочку со следами смазки и отнесла Кирьянову. Он потянул носом воздух, покрутил палочку перед глазами. – Машинное масло, и никакой экспертизы не нужно. Думаешь, это как-то связано с жертвой? – Вполне вероятно, что замок смазал убийца. И воспользовался он черным ходом потому, что не хотел, чтобы его видели. – Значит, кто-то свой. Тот, которого могут запомнить соседи и после опознать, – решил Кирьянов. – Не знаю, не знаю, – не согласилась я. – Чужого тоже могу запомнить. – Чужого легче вычислить, – согласился Киря. – Но, с другой стороны, его труднее поймать. Хотя все это пока что мысли, не более. – Этого человека тоже видели? – Да ладно. Кто? – Дочь той самой женщины, которая гуляла с собакой. Но девочка совсем маленькая, не смогла его описать. Был замечен выбегающим через черный ход, который до сегодняшнего дня считался забытым. И случилось это сразу же после того, как Елена выпала из окна. – Ты точно все проверила? – Показания свидетелей, Вов. «Провисов» нет. – Значит, такая картина у нас вырисовывается: в момент трагедии жертва находилась дома не одна. Кто-то, с кем она успела пообщаться, с вероятностью в девяносто девять процентов выбрасывает ее с высоты пятого этажа, а потом спешно покидает место преступления через черный ход, который он заранее подготовил для отступления, как то: смазал замок. После этой тирады Кирьянов умолк. Но у меня было еще кое-что. – Он знал, что Елена будет дома одна. Ее дочь Вика отсутствовала. Сначала была у меня, а потом отправилась к своему психиатру Нине Тимофеевне Грузанковой, вместе с которой и вернулась домой почти сразу же после того, как потеряла мать. – Убийственно интересно, – заметил Кирьянов. – Осталось найти мотив. Ну, и убийцу заодно. – Председатель дома Горелов угостил меня телефоном подруги Елены Соломко. Думаю подкатить к ней, – сказала я. – Может быть, она прояснит ситуацию. – Давай, давай. – А у вас что по этому делу? – А ничего, – вздохнул Кирьянов. – Тело в морге. Экспертиза еще не готова. В квартиру пострадавшей идти смысла нет – несчастный случай налицо. Думаю, дело будет закрыто. – Поняла. Я должна распутать клубочек и принести тебе все улики? – Если соберешь этот клубок, – сказал Кирьянов. – И я на связи, если помнишь. Чем могу. Как всегда. Пошел я, Тань. Башка трещит ужасно. Моя головная боль тоже никуда не делась. Взглянула я на Ленкин суп, махнула рукой и легла спать. * * * Юлия Ветрова сразу ответила на мой звонок. И без лишних вопросов согласилась поговорить. Договорились встретиться у нее дома. Юлия оказалась невысокой полненькой женщиной. В доме вкусно пахло карамелью. Оказалось, что Юля недавно вынула из духовки бисквит. – Я это для Вики делаю, – объяснила она, когда мы расположились в комнате. – В больницу отвезу. Егор сказал, что она дома вряд ли скоро появится. – Вы от Горелова о смерти Елены узнали? Юлия кивнула. – Я не из тех, кто чуть что падает в обморок. Наоборот, собираюсь в кулак. Вот и вчера. Нет, не слушайте. Вру. Вчера я после этой новости в кулак собраться не смогла. Сидела и в одну точку смотрела. А потом подумала, что к Вике, получается, никто не придет. Мы с Еленой со школы дружим. У Вики же нет отца, бабушек или дедушек. Она меня знала как мамину подругу, называла по имени и на «ты». И я ее любила. Значит, я осталась у Вики одна. Я увидела на стене фотопортрет, сделанный, очевидно, в какой-нибудь фотостудии. Фотомодели расположились в три «этажа». Сверху я увидела лицо смеющейся Вики. Здесь она была совсем подростком. Под ним находилось лицо Юлии, а внизу в объектив улыбалась та самая «француженка», изображение которой я обнаружила вчера в комнате Елены. Юлия проследила за моим взглядом. – Да, это мы, – едва слышно сказала она. – Десять лет назад или около того ездили к морю, набрели на фотоателье, заказали портрет на память, но мастер сделал только один экземпляр. Елена отдала его мне. А я и отказываться не стала. Мои любимые девчонки всегда будут со мной… Чайку? – Нет, благодарю. – А я выпью. Она ушла на кухню. Я же подошла к портрету вплотную. Вику я увидела уже взрослой девушкой, и только теперь можно было увидеть, как сильно они с Еленой похожи. Старшая же Соломко при жизни была нереальной красавицей.