Коридор был абсолютно пуст. Я проходила мимо палат, и дверь в каждую тоже была закрыта. Что за непонятное затишье в таком по умолчанию неспокойном месте? Испарились все, что ли? Но это, конечно, было не так. За стенами шла своя жизнь. Едва слышно, но звучала человеческая речь. Значит, мне просто повезло оказаться в нужном месте в нужный момент. Самое время действовать. Не все я сделала, не все выяснила. Кабинет Нины Тимофеевны должен был находиться где-то здесь. Как она мне сказала? «Если что-то нужно, то мой кабинет в главном корпусе. Второй этаж, кабинет номер семь». Найти кабинет номер семь оказалось совсем не трудно. И табличка со знакомым именем выглядела для меня как свет в конце тоннеля. Только бы Нина Тимофеевна не закрыла дверь на замок. Дверь оказалась открытой. И тут повезло! Шмыгнув в кабинет и прикрыв дверь, я прижалась к стене и постояла так, прислушиваясь. Снова ни звука. И спрятаться, если что, негде. Кабинетик Грузанковой выглядел очень непрезентабельно. Он был небольшим, и в нем с трудом умещались небольшой письменный стол, два стеллажа с какими-то папками, древняя тумбочка и кресло, в котором при желании можно было расположиться на ночь. Вся мебель была не новой. На подоконнике красовалось раскидистое алоэ. На краю стола стоял старый телефонный аппарат. Я подошла к столу. Бумаги, бумаги, бумаги. Компьютером и не пахнет. Зато стопки блокнотов, нераспечатанные конверты с рекламными журналами и медицинские бланки. И что же мне здесь искать? Ведь не просто так я сюда пришла? Почему-то ноги понесли не на лестницу, а в кабинет лечащего врача Вики? Но зачем-то я ведь сюда пришла. На каком-то подсознательном уровне. Вот так оно и бывает. Сначала делаешь, а потом думаешь. Я подтянула к себе стопку блокнотов. Бегло просмотрела один, за ним второй, потом третий. Почти все они были лохматого года выпуска, с истрепанными страницами, которые, казалось, вот-вот рассыплются в пыль. Но заметки типа «отмена лечения» или «агресс с 14.10», расположенные напротив фамилий, очевидно, могли рассказать о пациентах много интересного. Специалистам. Мне же оставалось только догадываться. Кого-то выписывали, а кто-то терял надежду на выздоровление, и Грузанкова, похоже, предпочитала держать этот своеобразный архив под рукой. Напротив некоторых фамилий простым карандашом были написаны числа с разным количеством нулей. Кое-где карандаш уже стерся, но все равно числа угадывались. И что это такое, интересно? Расстояние от дома пациента до клиники в сантиметрах? Или количество кирпичей, которые он разбил о свою голову? Бегло просматривая записи в каждом блокноте, я подумала, что попросту теряю время. Мало того, что все было непонятно, но ведь оно мне еще и никак не помогало. Я искала что-то, что касалось бы состояния Виктории Соломко, и ничего не могла обнаружить. Поймав себя на мысли, что посещение кабинета Нины Тимофеевны было для меня формальностью или чем-то «на всякий случай», я вдруг наткнулась на Викину фамилию. Этот блокнот был поновее остальных. Дата, стоявшая напротив фамилии «Соломко», отправляла меня на месяц назад. Здесь были указаны названия аж четырех лекарственных препаратов с указанием дозировки. Нина Тимофеевна явно уделяла Вике много времени, потому что пометок напротив ее фамилии было больше, чем у других пациентов. Почерк Грузанковой был «врачебным», прочесть что-либо было очень проблематично. Схема лечения менялась каждые несколько дней. Напротив одной из дат увидела слово «гипноз». Вика говорила о том, что он ей не помогает. Интересно, Грузанкова сама практикует такой метод лечения или привлекает кого-то со стороны? Тут же я увидела те самые странные числа, написанные обычным карандашом. Здесь это было число «100 000». Рядышком, но уже шариковой ручкой, кто-то набросал телефонный номер. Он определенно относился к Вике, но вот каким боком? Рядом с ним я увидела цифры. Единица и нули. Много нулей. И что это может быть такое? Ну ладно. Телефонный номер определенно «завязан» на лечении или состоянии Виктории Соломко. Я полезла в карман за мобильником и ахнула. Я же оставила его в своей палате! Сунула под подушку, задремала, а потом о нем и не вспомнила. Плохо дело. Ой как плохо. На старый телефонный аппарат серого мышиного цвета, который занимал угол стола, я посмотрела с большим сомнением. Неужели работает? Гудок в трубке это тотчас подтвердил. Я набрала номер, который обнаружила рядом с фамилией Виктории. Времени на репетицию мне не дали. Если кто-то снимет трубку, то я должна буду сымпровизировать так, чтобы мне поверили. И обычное: «Извините, ошиблась номером» – тут не прокатит. Гудок оборвался почти сразу. – Нина Тимофеевна? – услышала я голос с сильным акцентом. – Угу, – произнесла я. – Я вас слушаю. Я услышала покашливание, подождала пару секунд и опустила трубку на рычаг. На мой звонок только что ответил Аарон. Тот, который Барнаби. Тот самый, который имел отношения с насмерть разбившейся Еленой Соломко, чья дочь в данный момент находилась в психиатрическом отделении клиники, которым заведует Грузанкова Нина Тимофеевна, которая, оказывается, знакома с Аароном. Дом, который построил Джек. Цепочка, которая сплелась самым неожиданным образом, вдруг с силой сжала мозг. Впору было хвататься за голову, но вместо этого я схватила в руки блокнот. Эти цифры… что они могут обозначать? И тут я поняла. Служебный телефон Кирьянова я знала наизусть, хоть и пользовалась им крайне редко. Набрав его и услышав знакомый голос, с облегчением вздохнула. – Вов, слушай, я в кабинете у Грузанковой. Тут конкретные доказательства того, что она брала взятки за липовые справки. Приезжай. – Как? Куда? – не понял он. – Ты ж только заселилась. Да когда ты все успела-то?! – Забери меня отсюда, Вова! – рявкнула я. – На каком основании? – Придумай что-нибудь. Просто так уйти, возможно, не получится. – Скоро буду. Уж чем-чем, а везением нужно пользоваться крайне аккуратно и осторожно. Оно, как свежий ароматный хлеб, имеет свой срок годности. Мое везение закончилось в тот момент, когда дверь кабинета открылась и на пороге появилась Нина Тимофеевна. Я бы могла ей рассказать что-то о том, что я захотела с ней увидеться, пришла в ее кабинет, а потом решила тут подождать. Все было бы именно так, но она застала меня совсем в другом виде. Одного взгляда на стол ей хватило для того, чтобы она поняла, что я тут что-то искала. И, возможно, даже нашла. – Татьяна? – растянула губы в улыбке Нина Тимофеевна. Улыбка вышла искусственной. Нина Тимофеевна сильно напряглась, обнаружив в своем кабинете новую пациентку. А если я здесь новенькая, то можно все-таки попробовать разыграть приступ топографического кретинизма. – Вас вот жду, – сказала я. – Я обедаю с подругой, это на другом конце территории клиники, – объяснила Грузанкова, садясь за стол. – Ох, ну и беспорядок тут у меня. Не помню, чтобы оставляла подобное. «Какое лицемерие, – подумала я. – Я хотя бы чуть-чуть разгребла этот завал». Нина Тимофеевна растерянно осмотрела стол, беспомощно разведя руки в стороны. Покачав головой, принялась медленно складывать разбросанные документы в стопки. – Столько хлама, – бормотала она под нос. – И все такое столетнее. Вы присаживайтесь, Таня. Расскажете о причине вашего прихода? Я следила за ее руками. Они ловко складывали один блокнот на другой, формируя пирамиду. Казалось, Нина Тимофеевна убирается на автомате, но на самом деле она искала. Искала и не могла найти. То, чего она лишилась, я успела спрятать за поясом джинсов. Но Грузанкова дурой не была. До того момента, когда она поймет, что заветный блокнотик у меня, а я совсем не нуждаюсь в консультации психотерапевта, оставалось очень мало времени. Но Нина Тимофеевна решила не сдаваться.