Ирине вообще нравился такой стиль, что-то среднее между хиппи и тургеневской девушкой, когда дешевые и броские украшения сочетаются с шалями и кружевами, но по должности она не могла его себе позволить, а красивой богемной журналистке он очень шел. — Но сегодня я и вправду не по вашу душу, — улыбаясь, продолжала Багирова, — я готовлю большую статью про Бориса Витальевича и надеюсь, что вы мне в этом поможете. — Боюсь, это невозможно. — Не хотите помочь прессе? — Хочу, — зачем-то соврала Ирина, — очень хочу, но это прямо запрещено законом. Да и зачем я вам, ведь процесс открытый, все, что нужно, вы видите и так. — Ах, Ириночка Андреевна, дорогая… Ирина вздрогнула. Она ненавидела эту форму обращения, когда уменьшительно-ласкательное имя сочетается с отчеством. Гадость просто, лучше бы журналистка вилкой по тарелке скребла, и то приятнее! Но мода, увы, приживается, пока только у женщин, но скоро и мужики, не дай бог, начнут друг друга называть Толечка Иванович, Павлушенька Михайлович, Борюсик Витальевич… Фу, противно! — Мой замысел в том, чтобы через призму процесса над Смульским показать новое мышление в действии, что это не просто очередные лозунги, а действительно началась коренная перестройка нашего общества, — воскликнула Багирова с воодушевлением, которое вполне можно было бы принять за искреннее, — даже название уже придумала: «Перестройка начинается с себя»! — Отличное название. — У такого человека, как Борис Витальевич, был миллион возможностей избежать уголовного преследования, ведь не секрет, что до сих пор для того, чтобы следственным органам побеспокоить номенклатуру, требуется санкция руководства и парторганизации. Смульский мог бы воспользоваться этой феодальной привилегией, но поступил как честный человек. Вы не находите, что такая позиция заслуживает уважения? — Ну конечно! — Искренний, благородный человек, даже ради собственного спасения не захотел прибегнуть к тому, с чем боролся! — Евгения экзальтированно всплеснула руками. — Не так уж много знает история примеров подобной стойкости. Ирина кивнула. — Вот этому я и хочу посвятить свою статью. Самое главное для успеха перестройки — это понимать, что правила и законы одни для всех, а не для всех, кроме тебя. — Совершенно верно. — И вот такой яркий пример. Жаль, конечно, что пострадала девушка… — Ну как пострадала, — усмехнулась Ирина, — раз уж мы перестраиваемся и называем вещи своими именами, давайте так и скажем, что Смульский ее убил. — Вот-вот. Лучше бы, конечно, он стал участником ДТП или мужской драки… — Тут я вам ничем не могу помочь, — снова перебила Ирина. Багирова горестно покачала головой: — Да я понимаю. А жаль, история заиграла бы тогда новыми красками. — Уверена, вы и так сумеете очень выгодно ее подать. — На том стоим, Ириночка Андреевна. Но момент скользкий, все же любит у нас общество видеть в юных девушках невинных жертв. — Порывшись в сумочке, Багирова достала красно-белую пачку «мальборо» и пластиковую зажигалку с веселым рисунком. — Прошу вас. — Здесь нельзя курить, — отрезала Ирина. — Как угодно, — журналистка поджала губы, но сигареты убрала, — я говорю, что девочки в нашем понимании все ангелы небесные, страдают от рук грубых мужиков, но если бы вы знали, сколько этот ангел выпил крови из Леночки! — Из кого? — не поняла Ирина. — Из жены Бориса. Виктория же ее терроризировала! Тут от просто назойливого человека устаешь, не знаешь, как избавиться, а когда тебе каждый день названивают с угрозами и оскорблениями, это со стороны кажется ерундой, а в самом деле изматывает страшно! Ирина подалась вперед. Неужели сейчас она получит первое мало-мальски объективное подтверждение, что Смульская все же не лгала? — Она вам что, жаловалась? Вы знакомы? — Да, мы хорошие приятельницы, и что такого? — Ничего, все в порядке. Так она делилась с вами? — Ах, если бы я только знала, что вытворяет эта негодяйка, уж я бы приняла меры, будьте спокойны! Простите, простите, я понимаю, что о мертвых либо хорошо, либо ничего, но как подумаешь, чего пришлось натерпеться Леночке! А я вижу, ходит как в воду опущенная, сама на себя не похожа, но думаю, мало ли… — То есть вы узнали о проблемах вашей подруги только постфактум? — К сожалению, да. Ирина вздохнула, понимая, что вытянула пустышку, но на всякий случай уточнила: — То есть до этого инцидента она ничего вам не рассказывала? — Нет, но это надо знать Леночку! Само благородство! Никогда не обременяет близких своими проблемами, а в последнее время их навалилось на нее ого-го сколько! Ириночка Андреевна, я вас прошу… Знаю, Фемида слепа, но ради женской солидарности один глазик чуть-чуть, может, приоткроет? Ирина молча развела руками. Интересно, действительно ли Багирова готовит духоподъемный очерк «Перестройка начинается с себя» или это только предлог втереться в доверие и уломать судью на оправдательный приговор. Впрочем, какая разница… — Вы должны понять, — стрекотала Багирова, — что это была в сущности самозащита. — В сущности да. — Ну так и надо оправдать. Человек имеет право защищать свои границы, верно же? — С определенными оговорками. Багирова молитвенно сложила ладони: — Поймите, я не за Борю даже переживаю, хотя он очень хороший человек и не заслуживает нескольких лет тюрьмы из-за секунды утраченного самообладания, на что его методично провоцировала эта девка! — Подождите секундочку, — попросила Ирина, и журналистка послушно замолкла. — Давайте уточним последний раз: когда вам стало известно о выходках, как вы ее называете, этой девки? До или после убийства? — Ну уж убийства… Я бы не стала так называть. — До или после? — Да после, в том и беда. Если бы до, я бы что-нибудь придумала. Для начала устроила бы им новый номер телефона, у меня знакомые на АТС, уже бы полегчало. В деканате меда у меня тоже есть связи, и по комсомольской линии. Прижучили бы так, что будьте спокойны. «Все ты верно говоришь», — вздохнула Ирина. — Но это надо знать Леночку, — упрямо повторила Багирова, — все везет на себе, и не пикнет, не пожалуется. Боря парень хороший, но безалаберный, ему лишь бы блистать, а какой ценой это дается, он и не знает. Родился с золотой ложкой во рту, все подносили на золотом блюдце, к вершинам за ручку вели, а Леночка не такая. Тоже из хорошей семьи потомственных врачей, но там к воспитанию подходили серьезно. Подстраховывали, наверное, втайне от детей, но вообще им приходилось всего самостоятельно добиваться. Знали вкус побед и поражений. Ничего она просто так не получала в жизни… Может, хоть сейчас, в вашем, так сказать, лице, Фемида с Фортуной договорятся. — Забавная метафора. — Так что? Малюсенькую поблажку сделаете, как женщина женщине? Скажу по секрету, Борю мне не очень жаль, пусть бы посидел, подумал, как при живой жене строить глазки малолеткам, но ведь для Леночки судимый муж это будет такой удар! Такое пятно на репутации, что не отмоешь! Хорошо если на своей должности удержится, но про повышение можно будет навсегда забыть. Разве это справедливо? — Конечно нет, — вздохнула Ирина, — но любое преступление меняет судьбу не только жертвы и преступника. Страдают родные и близкие с обеих сторон, иначе никогда почти не бывает. — Так давайте примем во внимание, что Смульский не закоренелый преступник, а если мы отнесемся к нему чуть мягче, чем положено, то спасем Леночку, невиновного человека, от совершенно незаслуженного наказания. Ирина улыбнулась. Есть у людей такая хорошая манера, когда они уговаривают тебя что-то сделать, то настойчиво употребляют «мы», хотя делать станешь лично ты, а они будут стоять в стороне, скромно сложа ручки. И в случае неудачи сядут, умрут или покалечатся не какие-то там мы, а конкретно ты. «Примем во внимание» — говорит так, будто собирается сидеть вместе с Ириной в судейском кресле. — Жизнь и так ее не щадила в последнее время, — напирала Багирова, — все как-то в одну точку сошлось. На работе неприятности, сами знаете, в высших сферах вечно интриги… — Нет, бог миловал, — улыбнулась Ирина. — Ах, Ириночка Андреевна, и дай бы бог не знать этого никому, но чем выше власть, тем острее за нее борьба. Леночка прекрасный врач и талантливый организатор, но кому это интересно, если можно освободить сладкое место и посадить туда своего человечка? Арест Бори сильно пошатнул ее позиции, а тут еще погибла лучшая подруга, которая всегда готова была замолвить за нее словечко в высоких кабинетах. Представляете, мужа хватил инфаркт прямо за рулем, она даже не успела ничего сделать. «Нет, не может быть, — вяло подумала Ирина, — опять совпадение, зачем оно, к чему?» — Вы имеете в виду Петровского? — уточнила она, хотя уже знала ответ. — Ах, вы тоже в курсе? Ну да, что я удивляюсь, муж был известный психиатр по уголовникам. — Можно и так сказать, — пробормотала Ирина. — Что, простите? — Ничего, ничего, — она растянула губы в любезной улыбке и поднялась, давая понять, что аудиенция окончена, — не хочу скромничать, но раз вы часто пишете на тему правонарушений, то знаете, верно, что я самая снисходительная судья в городе Ленинграде? Евгения улыбнулась: — Знаю даже, что вас называют мисс Оправдание. — Первый раз слышу, — соврала Ирина, — в общем, не беспокойтесь, в этот раз, как и всегда, я приму во внимание все обстоятельства дела. Проводив журналистку, она взглянула на часы и обнаружила, что уже время обеда, можно с чистой совестью бежать в гастроном за молочным коктейлем. А можно и не бежать, а спокойно прогуляться, насладиться хотя бы одним часиком погожего летнего дня, не размышляя о том, имеет ли значение дружба психиатра Петровского и Елены Смульской. Скорее всего, не имеет. Ленинград — город маленький, все люди высокого полета или знакомы между собой, или родственники. Особенно в медицине, где приняты трудовые династии и семейные традиции. Бедный Петровский просто делал свою работу и пользовал не одного только Кольцова, так что ж теперь, каждого психа проверять на причастность к убийству Вики Ткачевой? Хорошие отношения Петровского и Смульской — просто очередная шумовая информация. И нечего голову ломать.