«Пошло», – понял он. – Они наполняют тебя близким, зовущим, столь желанным наслаждением. Коленки сгибаются, ножки слегка раздвигаются… Дыхание становится глубже. Ты расслабляешься и раскрываешься навстречу. Ты хочешь и ждешь. Ты очень хочешь. Тебя поглощает желание, оно становится непреодолимым. Дрожь и горячие волны желания наполняют тебя, пронизывая все тело, – кажется, он и сам заводился, – снизу доверху. Ты готова, хочешь и ждешь. И горячее наслаждение слегка прикасается к тебе, медленно входит и наполняет всю тело, – колдовал он. – Ах-амм… Ах!!! – вырвались в окно крики, которые, казалось, разбудили девятиэтажку. Взлетели уснувшие, было, голуби. Алекс отшатнулся и с изумлением взглянул на фею, улетевшую в Нирвану. Широко открытый рот, затуманенные, совершенно обезумевшие глаза. Ее раскрытые бедра ритмично поднимались, обнажая манящее, чуть раскрытое таинство. – Так я еще не там, – растерянно пробормотал гипнотизер, – мама моя дорогая, ничего же еще не было! Ни единого духасвятого прикосновения! Святоша я, хоть сейчас на икону – Далай Лама, я, Папа Римский – благородны мы во всем!!! Саня поочередно поцеловал соски, подул на них охлаждая, лег и прижал весом своего горячего тела, приподнялся и опять подул. – Еще, еще, – металась по кровати скрипачка. Он прижался бедрами и слегка коснулся ее сокровенного, нежно скользя по поверхности, едва погружаясь и сразу выходя, и снова скользя. Вверх, вниз. Чуть вглубь. Вверх, вниз. Ее громкий стон сорвал препоны, горячая плоть поднималась навстречу и звала, звала. Ритмично, но медленно, он начал погружаться в нее, постепенно наполняя собой. С каждым разом впиваясь в нее все глубже и жестче, соединяясь с ней, и сливаясь в единое целое. Животные стоны, хрипы, стенания. Теперь он уже не слышал ее крика, и не замечал своего: безумные ощущения стерли контроль, время и поглотили обоих. – Еще. Еще-е-о-о!!! – завывала девушка, разрывая темноту и спину. Говорят, у музыкантов сильные и чувственные пальцы. Нет, дорогие мои. Кто отвлекается на столь второстепенные признаки, скрывает главное – то, что у них действительно сильное и чувственное! То искусство, с которым скрипачка управлялась своим волшебным органом, иначе как высшим пилотажем назвать нельзя. Эммануэль. Бетховен и Бах в одном теле. Виртуоз. Йогиня запредельного уровня. Ведьма! Именно так. С большой буквы. Втягивая его в себя, она сжимала, пульсировала, засасывала в водовороты своей страсти, в прямом смысле слова выворачивая его наизнанку. Жильцы внимательно вслушивались в нюансы. Просыпалось желание. За стеной послышался глухой говор соседей, тихие споры, консенсус, и через минуту скрип кровати… Девушка поглощала его в себя, сводя с ума криками и новыми, никогда прежде не знакомыми ощущениями. Внутри нее все пульсировало, двигалось и перетекало. Ее бедра ритмично двигались навстречу, поднимали, затягивали, буквально всасывая его в себя. И уже он перетекал в нее. И становился частью ее самой. С каждой минутой все большей. Они купались в омуте страсти, не замечая, как омут поглощает их, и нет уже ничего кроме глубин его. Наконец, напряжение достигло предела, и взорвалось, рассыпаясь залпом затухающих горячих искр. Ошеломленная, задыхающаяся пара постепенно приходила в сознание, с удивлением обнаружив себя в полутемной комнате, а не на седьмом небе. По крупицам восстанавливалась память и дыхание. – Редкое совпадение, удивительное. Полное слияние и единение. У тебя потрясающий внутренний мир, – пришел в себя он. Студентка отпрянула от него, пронзительно взглянула ему в глаза ища подвох, не нашла, взгляд скользнул вниз и затуманился. – А у тебя – большое сердце. Впервые такое, знаю – не поверишь, но действительно – впервые. Извини, не удержала себя в руках… У меня давно никого не было. А в моем возрасте, нужно стабильность и постоянство. Плюс темперамент – пытаюсь, борюсь, но бесполезно все. – И не надо. Ты умопомрачительные фокусы вытворяешь – на всю жизнь в памяти останется… Неординарный талант, физические данные и потрясающий голос. В твоем возрасте? Сколько тебе лет, солнышко? – Знаю, самой стыдно квартал будить, но сделать с собой ничего не могу. А лет мне уже двадцать два, – серьезно отвечало Солнце. – Возраст немалый, – согласился любовник. – Стабильность, я думаю, мы тебе обеспечим. Мы ее уже двадцать лет в стране строим, у нас каждый дворник – специалист по стабильности. И вот тут… Когда казалось, все только закончилось, и не было сил на продолжение, и даже желание надежно спряталось под матрас… Набрав в рот коньяка, она опустилась, и медленно, чуть открыв и вытянув губки… Его обожгло, но затем… Что только не выделывал ее язычок: и вокруг бегал, и вдоль, и плясал кончиком, и, покусывая зубками, ходил волнами. Исчезли планы, ограничения, проблемы и мысли. Пропал мир. А после… Она поднялась, и бедра их вновь соединились и ритмично танцевали вместе, и волны страсти перетекали в них. Сжимались ягодицы и что там еще? Захватывали и втягивали его в бездну безумия. Их тела играли в унисон как мастером настроенные струны. Где кончалась она, и начинался он? Не ясно, да и неважно это. Жизнь искрила через них и праздновала вершину бытия, и билась кровать о стену, и в ответ вторили соседи и через стеночку, и сверху, и снизу. Множилась гармония. Уже в его мычания вслушивались чужие уши, рисуя красочные картины, пенсионеры матерились, включая телеки погромче. У правильных людей скрипело и стучало, и домовой оркестр дружно подыгрывал. Бешеную гонку сменил неторопливый променад. Подхватили инициативу и распоясались соседи, все громче выкрикивая страсть в ночь выходного дня. Уловив импульсы, возбуждались нейроны граждан за стеночкой, и от них, как круги по воде, расходились волны на квартал, и далее, далее. И каждое сближение вызывает новый крик во всю мощь музыкального горла, и эхо возбужденного дуэта множится за стеной. Кипит жизнь. Глава 4. Утро наступало долго. В очередной раз распались на половинки тела. Сквозь шторы засерело. Ночные иллюзии растворялись в неверном свете.