Но ее иронии никто не оценил. * * * В дорогу они вышли на рассвете. Признаться, Тайка была не в восторге от того, что ей придется идти вдвоем с Яромиром. Она даже хотела взять с собой Пушка, но тот давно успел слинять из-за занавески и, небось, опять загулял с дикими коловершами. Ладно, в какой-то момент им все равно придется разделиться, и каждый отправится в свою сторону. Так, в полном молчании, которое нарушал только лай Вьюжки (старший симаргл, как и его сынок, обожал гонять птиц), они добрались до границы Мокшиных земель, Тайка перепрыгнула через Жуть-реку первой, огляделась… и не узнала болот. — Что за ерунда? — она протерла глаза. Их окружал непролазный темный лес. Небо заслонили огромные разлапистые сосны, а замшелые стволы, наваленные друг на друга, накрепко запечатали тропу. Над головой заухала неясыть, и из-за холмика, словно чертик из табакерки, выскочила востроносая болотняночка с торчащими в стороны бурыми косичками. — Тут ходу нет, — пискнула она. — Подите прочь! — Что у вас опять стряслось? — Тайка наклонилась к малышке, та вздрогнула и попятилась. — Ничего особенного. Хозяин волшебства на вас гневаться изволит. Неча тут ходить. Ищите теперь другую дорогу! — Это он из-за Марфы? Болотняночка кивнула, ее косицы смешно подпрыгнули: — Вы зело не печальтесь, царь у нас отходчивый. Месяцок-другой погневается и перестанет. — Но нам сейчас пройти надо, — Тайка оглянулась на Яромира, и тот, будто заправский фокусник, достал из кармана карамельку. Болотняночка облизнулась, но не сдалась: — Нет. Сейчас никак нельзя. Если пущу вас, он меня со свету сживет. — Ладно, мы уже уходим, — Яромир вручил малышке карамельку (та аж просияла) и потащил Тайку назад к реке. — Эй, а ну отпусти! — она вырвала руку. — Куда тебя несет? Мы же еще не закончили! — Закончили. Мокша упрям, как сто чертей. Сказал, что не пустит, значит — не пустит. Не перечь, а то хуже будет. Еще и девчонке достанется. — Не достанется! — Ну послушай ты меня хоть раз, — Яромир вздохнул. — Оба ручья впадают в Жуть-реку выше по течению. Идти вдоль самой реки долго: она петляет, да и тропка водить будет, иначе бы все, кому не лень, могли до живой и мертвой водицы добраться. А через болота можно срезать не только пешком, но и верхом. И никакой Мокша не подкопается: земля-то, может, и его, а воздух принадлежит только крылатым, — он похлопал симаргла по холке. — Полетели? — А Вьюжка двоих унесет? — Тайка заглянула в умные собачьи глаза. Симаргл улыбнулся ей, как умеют улыбаться только большие добродушные псы, и расправил крылья, приглашая садиться. Помнится, когда она ходила к Мокше впервые и заплутала на обратном пути, верный Вьюжка вытащил ее из болот и домчал до дома. В тот раз она так умаялась, что заснула и не запомнила самого полета: только ощущение мягкой шерсти под щекой. И теперь Тайка вдруг оробела. Ездить верхом она умела, и даже без седла, но то на лошади, по земле, не по небу же… да что там, она даже на самолете ни разу не летала! Яромир первым вспрыгнул на спину симаргла и махнул рукой: мол, чего задумалась, залезай давай. Тайка вздыхала и переминалась с ноги на ногу, меся ногами глину: — А куда садиться? Сзади или спереди? Она и ойкнуть не успела: дивий воин молча подхватил ее под мышки, будто пушинку, и усадил перед собой. Вьюжка слегка присел на задние лапы и без разбега взмыл в воздух прямо с места. В ушах свистело, и земля стремительно удалялась, у Тайки аж дух захватило, а к горлу подступил ком. — Не смотри вниз, — крикнул Яромир. — Только вперед! Она последовала его совету, и вскоре страх ушел бесследно, уступив место восторгу: с ума сойти, они в самом деле летели! Огромные белоснежные крылья хлопали за спиной, мимо проносились удивленные птицы, ветер трепал волосы, и Тайке отчего-то хотелось петь. — Прости, что не верил тебе, — неожиданно выпалил Яромир. Ей вздумалось обернуться, чтобы увидеть его лицо, но в полете это было не так-то просто сделать. — Все дело в твоем происхождении, — ему приходилось перекрикивать ветер. — У нас говорят: коли смешалась волшебная кровь с человеческой, жди беды. — Но почему? Тайка больше догадалась, чем почувствовала, что дивий воин пожал плечами: — Просто это довольно редко случается… А последним известным полукровкой был как раз Лютогор. Говорят, Кощей похитил его мать из вашего мира и дал ей съесть молодильное яблоко, чтобы та не старела и не умирала. — Прямо как моя бабушка, — ахнула Тайка. — Да. Поэтому и к царице Таисье многие из нас отнеслись с опаской. Царь Радосвет успокаивал недовольных как мог. Кого словом, кого златом, кого и кулаком вразумлял. Но даже сейчас осталось много несогласных. Тайка поежилась. Она-то думала, что в Дивьем царстве у бабушки нет никаких забот, сплошное счастье. Потом выяснилось, что у них с царем не всегда все гладко. А теперь, выходит, еще и с народом нелады… — А ты? — Что я? — Признал царицу? Или ты тоже из этих, несогласных? Дивий воин медлил с ответом. Болота давно остались позади. Внизу проносились леса и расчерченные на квадраты поля, петляли полноводные русла рек, то тут, то там мелькали круглые зерцала озер. Тайке в голову закралась мысль, что они должны были уже давно долететь до истоков Жуть-реки, а вместо этого все кружат и кружат где-то в воздухе между явью и дивью. Впрочем, для разговоров по душам места лучше не придумаешь: не сбежать, не уклониться, можно только промолчать. Что Яромир, собственно, и сделал. Когда Тайка решила, что ответа уже не дождется, он наконец вздохнул и признался: — Не стану скрывать, сперва я тоже был против. Царь Радосвет — мой добрый друг, я всегда желал ему только счастья и опасался, что эта глупая любовь к смертной женщине погубит его. Но увидев радость в его глазах — впервые за долгие годы, — я не стал перечить. Просто не смог. А потом еще долго корил себя за эту слабость. Но теперь думаю, что это он был прав, а я сглупил. Нельзя судить людей за происхождение — поступки человека намного важнее его крови. Тайка улыбнулась. Может, не такой уж и вредный этот Яромир, как кажется на первый взгляд? — Тогда больше никаких секретов, идет? Вьюжка заложил особенно крутой вираж, и Тайка вцепилась в Яромира, а тот, обхватив ее покрепче, кивнул: — Идет. Запомни еще вот что: если Лютогор полезет к тебе в голову, не пускай его в свои мысли. Пой. — Петь? Но что? — Да что в голову придет. Главное — его колдовскую песню своей заглушить. Уцепиться за знакомые строки и не дать ему повести мелодию. У нас так вся дружина против него ходила: с песней. Жаль, не сразу сообразили. Ну и, как ты понимаешь, полной защиты это все равно не даст. Но у тебя воля сильная, может, и сдюжишь. Тайка нервно хихикнула: — Спасибо за науку. Надо будет заранее продумать… э-э-э… репертуар. Слушай, а как я вообще узнаю этого вашего Кощеевича? Я же его никогда не видела. Мне что, теперь каждому незнакомцу на всякий случай песни петь? — Увидишь кого-то темноволосого, черноглазого да остроухого — точно он. У навьего народа уши такие же, как и у дивьего. А еще у Лютогора узор приметный на плече есть: змей там нарисован двуглавый; все кощеево племя этот знак носит. — Понятно, значит, сначала буду задирать незнакомцам рукава и только потом петь, — фыркнула Тайка. — Отличный план, нечего сказать. — Не волнуйся, ты его узнаешь, если встретишь, — Яромир похлопал Вьюжку по боку, и тот спустился пониже, а то уж прямо совсем к облакам решил податься. — Но лучше бы вам никогда не встречаться. — Нет уж, теперь я сама хочу взглянуть ему в глаза. А то столько разговоров! Лютогор то, Лютогор се… Все Дивнозёрье на уши поставил, гад такой. — Такова уж его вражеская суть: куда бы ни пошел, за ним всегда следуют горе, война и слезы. — Не позволю! — Тайка до боли сжала кулаки. — Это мой дом, моя земля. И нечего всяким Кощеевичам тут хозяйничать. Она больше не боялась смотреть вниз, наконец-то поверив, что Вьюжка упасть не даст, да и Яромир, если что, подхватит. Под ними качались от ветра макушки сосен, а гладь какого-то озерца пошла рябью. — Какой же красивый у вас край. Волшебный… — голос дивьего воина стал мечтательно-тихим, и Тайка впервые не стала возражать: мол, да что такого, самая же обычная деревня. Пускай она здесь выросла и знала каждый закоулок; могла бы с закрытыми глазами пересчитать дома или дойти до Жуть-реки, ни за что не заблудилась бы в лесу даже ночью, но кто сказал, что привычное становится менее волшебным? Наоборот, чем сильнее мы любим родной край, тем больше чудес происходит вокруг. Потому что самое главное волшебство не где-то там, за туманами, а прямо здесь — в нашем сердце. Глава восемнадцатая. Сестрица Правда и сестрица Кривда