Они остановились у большого камня, сплошь поросшего мхом. Такие обычно рисуют на обложках старых сказочных книг — там еще должно быть написано что-нибудь вроде: «Налево пойдешь — коня потеряешь»… Тайка присмотрелась: на замшелом валуне и впрямь виднелась какая-то полустертая надпись. Вроде все буквы знакомые, а слов не разобрать. Яромир заметил, как она шевелит губами, всматриваясь в строчки, выбитые каким-то древним умельцем, и указал под ноги: — Вон, видишь, прямо у основания травка растет? Нет, не кислица, а рядом, с круглыми листиками. Это узри-трава. Разомни ее в пальцах и натри соком веки — тогда сумеешь без труда прочитать, что там написано. — А ты? — А мне не надо. Я, знаешь ли, и без того понимаю дивий язык. Ах, вот оно что! Тайка, немного робея, погладила надпись пальцем: камень был шероховатым и чуть теплым, будто бы нагретым солнцем. Она нагнулась, сорвала травку, на которую указал Яромир, и принялась усердно разминать в пальцах упругий стебелек. В ноздри ударил стойкий травяной запах, как после покоса. — Я и не думала, что в Дивьем царстве говорят на другом языке. А как же мы вас понимаем? Тоже волшебная травка? Яромир кивнул: — Да. Их легко запомнить: узри-трава, чтобы читать, слышь-трава, чтобы понимать, а глаголь-трава, чтобы говорить. Тайка улыбнулась: очень уж забавными показались ей названия дивьих растений. В других краях таких, небось, днем с огнем не сыщешь, а вот в Дивнозёрье, на границе миров, смотри-ка, растут. — Значит, бабушке не нужно было учить ваш язык? Соком натерлась — и готово? Ее ладони стали буровато-зелеными, а пальцы немного пощипывало, как ранку от йода. Яромир пригладил волосы, растрепавшиеся во время полета, и усмехнулся: — А вот ей-то как раз пришлось. Царица должна уметь писать, а этому никакие чары не научат. Ты давай не отвлекайся, а то весь сок в руки впитается. Тайка, спохватившись, выбросила измочаленный стебелек и мазнула пальцами по векам. Глаза тут же наполнились соленой влагой. — Не вздумай тереть, — предостерег Яромир. — А то не подействует. Легко ему говорить. Сам бы попробовал! Хотя… да, он же пробовал. Тайка сморгнула, и слезы покатились градом — такое бывает от самого злющего лука, когда снимешь с него кожу и начнешь нарезать колечками. Прошла минута, которая показалась ей вечностью, и вдруг резь прошла, взгляд прояснился, а высеченные на камне буквы сами собой соединились в понятные слова. Надпись гласила: «Поделили Правда с Кривдой мир в былые годы: От рассвета до заката и опять к восходу. Выбирай свою дорогу, дальше будет видно, Кто тебя сегодня встретит: Правда или Кривда?» — Ничего не понимаю, — Тайка почесала в затылке. — О чем это? — Старая история, — Яромир рукавом смахнул с камня сухие листья. — Жили-были две сестры. Старшая все время говорила, что думала, и никакая сила в мире не могла заставить ее промолчать. Люди прозвали ее Правдой и не слишком-то жаловали, потому что кому охота выслушивать о себе нелестные речи? А вот младшую, напротив, привечали, хотя та лгала, не отводя глаз, и юлила, как лисица. Именно она стала вхожа во дворцы и палаты, в то время как старшая ютилась в жалкой лачуге. — А-а-а, — закивала Тайка, — знаю эту сказку. Потом до всех дошло, что они слушали не ту сестру, и Кривду изгнали, а Правду нашли, отмыли, одели, усадили за стол, накормили досыта… Яромир глянул так, будто бы она глупость несусветную ляпнула. Его губы искривились — казалось, вот-вот рассмеется. Тайка, нахмурившись, приготовилась защищаться от насмешек, но дивий воин вдруг посерьезнел: — У нас сказывают, все было иначе. Будто бы Правда, устав от нищеты и голода, стала лгать и изворачиваться, чтобы выжить. А Кривда, наоборот, чем дальше, тем меньше хотела льстить своим купающимся в злате приятелям — те стали ей противны. Однажды она начала говорить все, что думала, и не смогла остановиться. За это прежние друзья избили ее палками и выставили вон. Так Правда с Кривдой поменялись местами. Казалось, даже птицы в кустах притихли, слушая рассказ Яромира. Тайка и сама затаила дыхание, ожидая продолжения, но дивий воин замолчал, глядя куда-то вдаль. — И что же было потом? — не выдержала она. Яромир вздрогнул, будто очнувшись: — А потом они долго бродили по миру, но их пути однажды сошлись здесь, — он похлопал по камню. — Сколько раз сестры менялись местами, уже и не упомнишь. Пока однажды не поняли, что не будет им покоя ни в нашем мире, ни в вашем, зато на границе — самое место. Теперь живут Правда с Кривдой меж двух ручьев с живой и мертвой водой. И все так же по старой памяти меняются местами на рассвете и на закате. Никогда не знаешь, которая из сестер встретится тебе на пути. Поэтому правду так легко принять за ложь, а ложь — за правду. Возле уха прожужжала пчела. Ветер с полей принес запах трав и каких-то незнакомых цветов: наверняка дивьих. А Тайка в задумчивости кусала губы: — Хочешь сказать, мы какую-то из них сегодня увидим? — Ну да, — Яромир отмахнулся от назойливой павлиноглазки, решившей усесться прямо ему на нос. — Но нам же не обязательно с ними разговаривать? Можно же просто прийти, набрать водички и уйти? — Тайка похлопала по перекинутой через плечо сумке, в которой лежали две пустые пластиковые бутылочки из-под кваса. — Это Граница, дивья царевна. Здесь никогда не бывает просто, — Яромир вздохнул. — Как ты — ведьма-хранительница Дивнозёрья, так и две сестры хранят эти ручьи. Мы не сможем набрать воды без их разрешения. — Ла-а-адно, — Тайка поежилась, несмотря на теплый августовский денек. — А что нужно сделать, чтобы они разрешили? — Испытания никогда не повторяются, — Яромир глянул на насупившуюся Тайку и участливо похлопал ее по плечу. — Ну-ну, не хмурься, дивья царевна. Ты справишься, я в тебя верю. А наши дороги здесь расходятся. Мне направо, а тебе, стало быть, налево. На обратном пути встретимся тут же, у камня. Тайка, конечно, помнила, что рано или поздно им придется разделиться, но сердце все равно екнуло. Она едва сдержалась, чтобы не вцепиться в Яромира обеими руками. Чего уж греха таить: рядом с дивьим воином она чувствовала себя намного спокойнее. Даже когда тот вредничал и насмехался. Однако бывают приключения, которые не разделишь на двоих, — Тайка поняла это, когда белоснежный симаргл не пошел за хозяином, а уселся ждать на развилке. Хорошо, что она не взяла с собой Пушка: тот наверняка начал бы спорить. Или, того хуже, — ныть и причитать. Тропинка, что сворачивала от камня налево, быстро затерялась в высоких — по пояс — колосьях. Тайке пришлось раздвигать их руками, чтобы пройти дальше. Среди спелой дикой пшеницы мелькали синие огоньки васильков, звездочки ромашек и красные головки маков. От запаха трав голова немного кружилась. А высоко в небе звонко трелил жаворонок. Журчание воды по камням Тайка услышала спустя полчаса блуждания по полю. Она аж подпрыгнула от радости (не заблудилась все-таки!) и ускорила шаг. Ручей был не таким уж маленьким и вполне мог сойти за небольшую порожистую речку. На дальнем склоне били многочисленные ключи, сливающиеся в небольшой водопадик, а на пологом песчаном берегу, усыпанном мелкими камешками, раскинулись пышные заросли боярышника. Плакучие ивы полоскали листья в прозрачной воде, где сновали юркие мальки, а иногда мелькали темные спинки и более крупных рыбин. Всюду слышалось громкое кваканье и комариный звон, по поверхности ручья, словно заправские конькобежцы, рассекали водомерки. Заслышав Тайкины шаги, с берега в воду плюхнулась толстая лоснящаяся нутрия. Путь-ручей был полон жизни и света: в его неспокойной воде даже солнечные блики сверкали так ярко, что Тайке пришлось прищуриться. А ведь уже не то что полдень — и обеденное время давно миновало. Кроме многочисленного зверья, вокруг не было ни души. Осмелев, Тайка полезла в сумку за бутылкой. А ну как Яромир ошибся? Вдруг эта Правда-Кривда отошла куда-то? Или спит? А может, у нее сегодня просто нет настроения испытывать путников? Но не тут-то было! Стоило ей только склониться к воде, как позади послышался звонкий голос: — А ну-ка постой. Эта водица не дается за красивые глаза. Не трожь, кому говорю! Тайка вздрогнула и оглянулась. Прежде она представляла себе Правду стройной высокой красавицей с пшеничной косой до колен, а Кривду — сухонькой старушонкой с крючковатым носом и узловатыми пальцами. После рассказа Яромира она поняла, что сестры на самом деле были близняшками — иначе их не стали бы путать, — но такого подвоха никак не ожидала: девица, стоящая перед Тайкой, была как две капли воды похожа на нее саму — тощая, зеленоглазая, в такой же синей с белыми полосками куртке, в джинсах и стареньких кроссовках. Казалось, будто ее собственное отражение сбежало из зеркала. — Э-э-э, здрасьте, — во рту пересохло от волнения. — А вы кто? — Неужто не догадалась? — голос у «отражения» был звонкий, точь-в-точь как Тайкин: мать родная не отличила бы. — Я — сестрица Правда. — А не врешь? — вопрос соскочил с языка прежде, чем Тайка подумала. — Нет, я же не умею лгать, — девица подмигнула. Жаль только, в этих словах не было никакого проку. Тут и Кривда, и Правда ответили бы одинаково. Просто одна соврала бы, а вторая — нет. — Ты бутылку-то за спиной не прячь. И не пяться, — усмехнулась неизвестная сестрица. — Отвечай, зачем пожаловала. — А то ты не знаешь, — буркнула Тайка. Наверное, стоило проявить больше уважения — хозяйка Путь-ручья все-таки… Но обращаться на «вы» к самой себе было как-то глупо. — Может, и знаю, но от тебя хочу услышать. Тайка переступила с ноги на ногу, под ее подошвами хрустнула прибрежная галька. — Хочу вот живой воды набрать. — А для кого стараешься? Кто у тебя умер-то? Вот теперь ей стало совсем неудобно. Другие люди в час большой нужды Путь-ручей ищут, а она, выходит, просто так пришла. Про запас водички чудесной набрать. Щеки вмиг зарделись. — Пока никто. Но может же умереть. Мы с самим Кощеевичем биться собираемся!