— И что же было дальше? — Когда мне исполнилось примерно столько же зим, сколько тебе сейчас — по нашим меркам, конечно, — отец забрал меня от матери и сказал, что теперь будет всему учить сам. На мое несчастье, других сыновей у него не было, и Кощей решил вылепить себе преемника по образу, так сказать, и подобию. — Ага, значит, ты ни в чем не виноват, это все строгий папа и детские травмы, — Тайка не удержалась от нервного смешка. Свой оберег она сжимала так сильно, что пальцы начало сводить, но тихий яд Лютогоровых речей все равно проникал в уши. Она с удивлением обнаружила, что жалеет его, и страшно разозлилась на саму себя. — Такого я не говорил, — спокойно заметил пленник, — не передергивай. Разумеется, поначалу я отказывался делать то, что велел Кощей. И тогда он начал изводить мою любимую матушку. Та покорно терпела муки и все твердила, чтобы я думал о себе. Мол, ее жизнь уже давно кончена. Но я так не смог… Мотнув головой, он отбросил волосы назад, и Тайка увидела, что в его темных — почти черных при этом освещении — глазах стоят слезы. Она не знала — напускные или настоящие. — Я тогда был молод и глуп и придумал отличный, как мне казалось, план, — Лис поморщился, будто даже воспоминания о прошлом причиняли ему боль. — Сперва я притворился, что смирился и стал послушным сыном, чтобы усыпить бдительность Кощея, а сам тем временем готовил побег. Увы, затея провалилась, и, признаюсь, прежде я даже не догадывался, на что способен мой отец в ярости. Он погрузил матушку в сон, подобный смерти, заморозил ее сердце и превратил плоть в нетающий синий лед. А мне сказал, что если я еще хоть раз ослушаюсь, то он велит сбросить ее с самой высокой башни, чтобы хладное тело разлетелось на тысячи мелких осколков. С тех пор я не смел ему перечить. — Погоди, но Кощея же победили. Почему же ты продолжил его дело? — Тайка с удивлением поняла, что ее голос предательски дрогнул… неужели она все-таки растрогалась? Пришлось напомнить себе, что вся эта история может оказаться ложью с начала и до конца, но глупое сердце почему-то хотело верить Лису. — Да, отец умер, а его заклятие живее всех живых. Я дал слово, что найду способ расколдовать мою мать, и вскоре преуспел. Но царь Ратибор не захотел одолжить мне свое волшебное кольцо, не помогли ни уговоры, ни мольбы, ни угрозы. Я предлагал отдать ему часть спорных земель, поделиться древними навьими знаниями и книгами, даже пойти к нему в услужение на сотню лет, но этот упрямец отказал мне трижды. Тогда я и объявил ему войну. Лис закрыл глаза. Даже в тусклом свете единственной на весь погреб лампочки было видно, как побелело его и без того бледное лицо. Тайка не знала, чего ей больше хочется: обнять его и утешить или все-таки стукнуть побольнее. — Погоди, но кольцо принадлежит царю. Значит, он имел полное право отказаться. И, я уверена, у него имелись причины. Наверное, оно ему самому было нужно. — Ну, разумеется, — кивнул Лис, — это же кольцо вечного лета. Пока царь владеет им, в дивьем краю никогда не настанет зима. Если, конечно, кто-то вроде меня не договорится с северными ветрами. Тогда оно станет совершенно бесполезным. — Но это же нечестно! — А отказывать в помощи моей несчастной матери — честно? Я ведь даже не просил отдать мне кольцо насовсем. Тайка задумалась. Вся эта история очень ей не нравилась. Ну в самом деле, что стоило царю Ратибору прислушаться к просьбе? М-да, у него самого теперь не спросишь — ледяные статуи не разговаривают. — Зачем ты мне все это рассказал? — Она помассировала виски; голова начинала ощутимо гудеть, веки отяжелели, а щеки пылали, словно от лихорадки. — Ты сама спросила. — Нет, должна быть еще причина… Мысли путались. Тайка не понимала, почему Марьяна почти не двигается — пальцы вытьянки только сейчас дотянулись до приклада, но та все еще не спешила поднять ружье. Что-то было не так… — А это случайно не твоя мать живет в Сонном царстве? Я встретила там какую-то Василису. Лис резко открыл глаза: — А это уже четвертый вопрос, ведьма. И я не обязан на него отвечать. Их взгляды снова встретились, и Тайка почувствовала прилив дурноты. Воздух стал тяжелым и вязким. Еще только не хватало упасть в обморок. — Отпусти меня, — тихо попросил Лис. — Пожалуйста. Развяжи веревки, отдай мне живую воду, и, обещаю, — ты больше никогда меня не увидишь. Я не трону Дивнозёрье и его жителей. Подумай хорошенько, ведьма, это ведь не твоя война. Его голос звучал мягко и завораживающе, навевая дрему. Тайка замотала головой: — Отстань. Не дождешься. — Жаль, — он вздохнул. — Я же сказал «пожалуйста», но ты, как и царь Ратибор, глуха к моим мольбам. Придется стать понастойчивее. Мышцы скрутило судорогой, и Тайка поняла, что тело больше не слушается ее. Словно во сне, она встала, подошла к пленнику и принялась распутывать узлы, сдирая пальцы в кровь о жесткую веревку. Уши словно набили ватой, дыхание перехватывало; она торопилась, как могла, а голос чародея, звучащий прямо в голове, беспрестанно подгонял ее: — Быстрее, ведьма! Чего ты там копаешься? Время дорого. Вдруг Тайка почувствовала мощный удар в затылок. Кто-то тяжелый налетел на нее, принялся кусать и царапать, грозно клекоча. Острые когти прошлись по шее, наверняка оставив багровый след. Что-то со звоном упало под ноги, и Тайка с удивлением уставилась на сияющий меч. — Не поднимай! — прошипел Лис в ее голове, но она уже наклонилась. Пальцы сами сомкнулись на рукояти, в лицо дохнул порыв свежего ветра. Тайка успела удивиться: откуда бы ветру взяться в затхлом земляном погребе, — а потом глубоко вдохнула… Воздух снова стал прозрачным, а с окружающих предметов будто стряхнули пыль — такими яркими стали все цвета. Звуки тоже вернулись: как раз в этот миг у нее над ухом протяжно взвыла вытьянка и раздался оглушительный выстрел! Запахло гарью и порохом. Увы, в Лютогора Марьяна не попала. Может, плохо целилась, а может, тот увернулся — кто знает, на что способен этот Кощеев сын? Впрочем, что ему с того выстрела — он же бессмертный! — Тише ты, — Лис стряхнул с рук веревку и приложил палец к губам. — Ночь на дворе. Кругом люди спят. Что-то мягкое и пушистое прижалось к Тайкиной ноге. От неожиданности она ойкнула и только потом заметила дрожащего коловершу. Так вот кто налетел и так больно кусал ее, приводя в чувство! — Отдай мне ружье. Пожалуйста, — Лис протянул руку, и глаза вытьянки стали вдруг пустыми, как будто стеклянными. Она шагнула вперед, но Тайка схватила ее за плечо и хорошенько тряхнула. Вытьянка, не удержавшись на ногах, шлепнулась на пол прямо на Пушка и снова завопила, как пароходная сирена. А Тайка наставила на чародея меч. — Эй! Не смей трогать моих друзей! — А то что? — с усмешкой поинтересовался Лис. — Разрубишь меня на части? Ну, давай, попробуй. Ты когда-нибудь убивала людей, ведьма? — Так ты же бессмертный! — Она замахнулась мечом, но замерла, не решаясь нанести удар. — Этим мечом я тебя только ранить могу, но не убить. — Мочи его! — отчаянно выкрикнул коловерша, хлопая крыльями. Сам он, увы, помочь ничем не мог, потому что запутался когтями в Марьяниной юбке. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но, к счастью дверь вдруг распахнулась, и в погреб с лаем влетела разъяренная Джульетта. Лис охнул, побледнел и попятился. Он только успел выкрикнуть: — Уберите собаку! — как овчарка налетела на него, сбила с ног, поставила мощные лапы на грудь и оскалилась, грозно рыча. Чародей в ужасе зажмурился, и Тайка опустила руку с мечом, который снова стал непомерно тяжелым… Остальные уже спешили к ним на помощь. Перед глазами все плыло. Среди пляшущих цветных пятен она успела разглядеть соломенные патлы Грини и серебристо-белый мех Вьюжки, заметила, как в дверях мелькнуло встревоженное лицо Радмилы, услышала, как Никифор зовет ее по имени, но сил ответить уже не было. Тайка закатила глаза и медленно осела на руки подбежавшему Яромиру. Глава двадцать восьмая. Мед и полынь Тайка пришла в себя от того, что кто-то лизал ее руку шершавым, как терка, языком. Она открыла глаза, и Пушок (конечно, это был он, кто же еще?) прыгнул ей на грудь, обеспокоенно хлопая желтыми глазищами, и ткнулся усами в лицо: — Тая, как ты себя чувствуешь? — Ой, щекотно, — она чихнула. — Спасибо, Пушочек, мне уже лучше. Только голова немного кружится. Тайка огляделась и поняла, что лежит на кровати в комнате Радмилы. За окном уже светало и, кажется, накрапывал мелкий дождь. К стеклу прилипло несколько по-осеннему желтых листьев. Эх, жаль, лето почти закончилось… — Ты только не пытайся встать, — коловерша каким-то чудом угадал, что именно это она и собиралась сделать. — Яромир сказал, тебе лежать надо. — Много он понимает, — Тайка фыркнула, но подчинилась. По правде говоря, чувствовала она себя неважно. Ее познабливало, виски ныли тупой болью, а в горле пересохло, как в пустыне. Она закашлялась, и Пушок, ткнувшись мокрым носом в ее ладонь, заботливо предложил: — Может, водички? Кипяченая вода стояла на тумбочке. Тайка дотянулась до стакана, жадно осушила его до дна (руки тряслись, и стекло стучало о зубы), а потом со стоном опустилась на подушки, натянув одеяло до ушей. Пушок перепорхнул на тумбочку и лапой отодвинул опустевший стакан подальше от края. — Яромир сказал, что после того, как колдовство отпустит, всегда пить хочется. И трясти тоже будет, но скоро все пройдет. Ты еще и не спала толком в последние дни. Так что давай, закрывай глаза, а я посижу с тобой рядышком. Посторожу. — Но мне не хочется спать! — Тайка мотнула головой и сразу же поняла, что зря: комната закружилась сильнее, чем прежде. Ох, ну и карусель! — Ишь, не хочется ей, — коловерша встопорщил коричневато-рыжие перья. — Тая, есть такое слово: «надо». Ну кому будет лучше, если ты такая вареная к людям выйдешь? Не бережешь себя совсем, пф! Тайка виновато улыбнулась: как ни крути, а в словах Пушка была немалая доля истины. — Кстати, спасибо тебе. Если бы не ты, я бы, наверное, отпустила Кощеевича. Как ты там вообще оказался?