— Ой! А кто это? — Ты его видишь? — ахнула Тайка. — Какой хорошенький! А можно погладить? Щенок сам подлез под ее ладонь и тявкнул. — На маленькую Джульку похож, — девочка улыбнулась. — Такой же смешной. Симаргл приподнял одно ухо, посмотрел на Тайку, на Аленку, будто выбирая между ними, а потом прижался к Аленкиной ноге и снова тявкнул. Говорить он еще не умел — даже по-собачьи, — но Тайка поняла без слов: — Это Джулькин сын, и он выбрал тебя своей хозяйкой. Ух и повезло тебе, Аленушка. — Правда? — Девочка взвизгнула и обняла щенка за шею, а тот принялся вылизывать ей лицо. — Значит, Джуля не просто ушла, а оставила вместо себя… как же его назвать? Может, Пушок? — Нет, только не это! — Коловерша едва не свалился с Тайкиного плеча. — Или лучше Снежок? — Да-да, прекрасное имя! К счастью, Аленка по-прежнему не слышала коловершу. Тайка легонько стукнула Пушка по макушке, чтобы тот успокоился, а затем снова обратилась к девочке: — Это необычный пес. Твоя мама не увидит его, пока он не научится прятать крылья. Он сможет говорить, а потом и читать твои мысли, будет защищать тебя от всего на свете, отгонять болезни и ночные страхи. Но если ты предашь его, он не проживет и дня. — Я никому его не отдам. И буду заботиться, — Аленка запустила пальцы в густую белую шерсть. — Мы подружимся. Честно-пречестно! Она что-то шепнула щенку на ухо, и тот вдруг исчез. Лишь собачьи следы, появляющиеся на земле рядом с Аленкой, указывали, что симаргл все еще здесь. Кажется, эти двое и впрямь нашли друг друга. — Снежок! — крикнул коловерша им вслед. — И чтобы никаких Пушков мне тут. — Вот ведь эгоист, — Тайка рассмеялась. * * * — Звиняй, хозяйка, — Никифор снял картуз. — Кто ж знал, что Сеня — тот еще фрукт. Ох, прав был Пушок… — Бражку варили? — Тайка принюхалась. — Ага, — потупился Никифор. — Пили? — Ну, по чуть-чуть… Просыпаюсь, а Сенька сбег и серебряные ложки прихватил, гад. «И поделом», — хотела сказать Тайка, но вместо этого улыбнулась: — Не расстраивайся, Никифор. Ты же от чистого сердца, другу помочь хотел. Домовой просиял: — Ты у меня, хозяюшка, самая лучшая! — А ты льстец. — Не без этого… Как думаешь, — Никифор напялил картуз и приосанился, — зачем тот тип из дивьих приходил? — Как пришел, так и ушел, — Тайка пожала плечами. — Мне-то какое дело? — Кому ж еще, как не тебе? — Домовой огладил бороду. — Ты ж у нас ведьма! Тайка вздохнула: сколько раз за последние дни она слышала эти слова? Ох, а то ли еще будет! Глава четвертая. Папоротников цвет С самого утра Тайка затеяла печь пирожки. Думала домового порадовать: Никифор в последние дни смурной ходил да все вздыхал тяжко. Но горестями не делился. — А с чем пирожки? — На стол спикировал Пушок. — С маком? — С таком, — Тайка отмахнулась полотенцем, и коловерша вспорхнул, подняв облако мучной пыли. Порой Тайке казалось, что осенне-рыжий Пушок, напоминающий помесь кошки с совой, взял худшие качества от тех и других. Он был быстр, нагл, умел подкрасться бесшумно и жрал все, что плохо лежало. А по его мнению любая еда лежала плохо. Вот и сейчас сцапал когтями куриное яйцо и смылся, гад. — Брось, хозяйка, — Никифор чихнул и принялся отряхивать картуз от муки. — Пущай летит, разбойник пернатый. Тайка вытерла пот со лба и погрозила кулаком печке, за которой спрятался вороватый коловерша. — И все же, Никифор, что случилось? Я же вижу, ты сам не свой. Домовой, вздохнув, поскреб в бороде: — Гриня пропал. Уж целую седьмицу как. Не знаем, чо и думать. Гриней звали дивнозёрского лешего. Тот хоть молодой и озорной был, но дело свое знал хорошо. Грибов и ягод в лесу всегда родилось в избытке, зверье лоснилось и множилось, лес рос красивый, чистый, а то, что Гриня порой превращался в выпь и пугал криками дачников, — так у всех свои недостатки. — То есть как это — пропал? Совсем? — Тайка опустилась на табурет. Никифор кивнул: — С концами… и, как назло, прямо в канун праздника. Кикиморы с ног сбились, мавки рыдают хором: какое уж тут веселье… Кстати, ты сама-то пойдешь? — А что за праздник? — Дык купальская ночь сегодня! Забыла? — Никифор глянул на нее с укоризной. — Я… не знала, что тоже приглашена, — Тайке не хотелось признавать, что она и впрямь запамятовала. — А как же иначе? — Никифор приподнял кустистые брови. — Ты ж ведьма-хранительница. Без тебя никак. — А без Грини? — Без него тоже, — вздохнул домовой. — Но ты ж поворожишь, ежели не найдется? Вот. Началось… Тайка закатила глаза и грохнула кастрюлей. — Куда я денусь? Поворожу. Шел третий месяц, как она стала ведьмой-хранительницей Дивнозёрья, а казалось, будто бы три года прошло. Теперь, если что случалось, все бежали к ней. К счастью, Тайка справлялась. И с Грезой — воплощенной мечтой — договорилась, и щенка симаргла к хорошей хозяйке пристроила, и Арсению — домовому из заброшенного дома — подкинула брошюру о вреде пьянства (кстати, тот уже две недели кряду не пил), но вот где искать пропавшего лешего, она понятия не имела. Еще и праздник этот… Вовремя Никифор напомнил, нечего сказать. В чем туда идти? Не в джинсах же? И что там вообще делать? — Как это что? Папоротников цвет искать, конечно. — Коловерша высунулся из-за печки; его морда была перемазана в яичном желтке. Видимо, последний вопрос Тайка задала вслух. — А зачем? Пушок, поняв, что ругать его не будут, вылез целиком, отряхивая паутину с крыльев.