Однако спустя пару часов вся эта смертоносная армия пушистых крохотулек опять выплеснула на улицы, ринулась к тайницким воротам в приречной стене, прокатилась вдоль берега и под нижней угловой башней отважно ринулась в воды рва. Многие сотни зверьков тонули, многих уносило течением в Унжу, выбрасывало на берега, путало в водорослях, иных жрали какие-то крупные рыбы, приплывшие за вкусной обильной добычей. Но многие тысячи все-таки переправились и, мокрые, счастливые, разбежались в разные стороны, обретя внезапно отнятую поутру свободу. За всем этим с высоты привратной башни наблюдали ведун, княжич, несколько бояр и Сирень. На противоположном берегу тоже появились зрители: старуха в меховых лохмотьях, увешанная гроздьями амулетов, со впутанной в волосы травой, листьями, прочим мусором, и пятеро бояр в сверкающих начищенными пластинами куяках, причем один из воинов носил на плечах багряный плащ. – Я могу идти, колдун? – шепнула Олегу на ухо Сирень. – Они не вернутся, а Водяной обещал мне показать, как голыми руками рыбу поймать можно. – Спасибо тебе, милая, – так же тихо сказал ведун. – Очень выручила. Старуха по ту сторону рва вскинула лохматую голову, встретилась взглядом с ведуном. Олег сделал пару шагов навстречу, остановившись у самого края боевой площадки. Старуха тоже шагнула к нему, положила на землю свой посох, опустилась на колени и склонила голову в таком низком поклоне, что вроде даже уперлась лбом в землю. Надолго замерев, через несколько минут она все же поднялась, забрала посох и, тяжело опершись на него, сказала что-то боярину в красном плаще. Тот резко отпрянул, ушел. Свита побежала следом. Бабка же медленно поковыляла по дороге прочь. Олег вздрогнул от залихвастого переливчатого свиста над ухом, поморщился и отступил в сторону. Остальным идея ключника понравилась, и освистывание поверженного противника рассыпалось в птичье многоголосие, которое покатилось по всей стене, вернулось обратно, снова рассыпалось на отдельные голоса. – Навеки благодарен тебе, боярин! – княжич Чеседар порывисто обнял Середина. – Ну, братья и други мои, на пир честной вас всех зову! Победу нашу над врагом отпраздновать! В этот раз ведуна проводили в княжеские палаты, как дорогого гостя, и место за столом отвели самое старшее: подле хозяина, по правую руку. Толстяков в шубах ныне здесь не было. Видать, позора не захотели – ниже гостя сидеть. Однако остальной служивый люд высокое место русского боярина не смущало, и они с готовностью провозгласили первую здравицу именно за него: – Долгие лета боярину Олегу! Любо чародею великокняжескому! Слава! Второй раз ковши с хмельным медом подняли за княжича Чеседара, мудрость которого помогла отстоять город, третий – за отца его, могучего и победоносного князя Арбажа. – А ты чего такой хмурый сидишь, боярин? – удивился поведению гостя юноша. – Ты ведь самым сильным волхвом на земле оказался! Слабых чародеев булгары бы не привели, умелых и знающих в поход выбрали. – У меня есть для тебя два известия, княжич, – ответил ведун, не забывая уминать заливную щуку. – Одно хорошее и одно плохое. Тебе какое первым сказать? – Хорошее… – улыбка сползла с лица юноши. – Булгары ни разу ни пленных к стенам не приволокли, ни головы отрубленной не показали, ни добычей не похвастались. Стало быть, отец твой с армией не разбит, воюет успешно и на подмогу в любой час подойти может. Посему каждый лишний час, что ты супротив булгар выстоишь, может твой город от гибели спасти. – А плохое? – Булгары о сем тоже знают и с нападением наверняка поторопятся. Готовиться к сему надобно, а не меды хмельные распивать. – Сам Олег тем не менее наколол себе несколько кусков убоины, сверкающей глянцевым жирком. Многие дни перебиваясь с воды на вяленое мясо, он от хорошего обеда отказываться не собирался. – Экий ты завсегда мрачный, боярин Олег, – опять рассмеялся княжич. – То штурмом пугаешь, коий так и не случился, то колдовством, с которым за полдня справляешься, то голодом, никем не замеченным. Видать, жизнь у тебя тяжкая выдалась – токмо плохое в ней увидеть способен. Однако же воин ты знатный и чародей умелый. И посему еще раз за тебя корец поднять желаю. Выпьем, други, за долгие лета гостя нашего, что от напасти кровавой Унжу уберег, колдунов булгарских опозорил, у рати булгарской клыки ядовитые вырвал! – Любо боярину! Любо! – согласились, подняв свои полные хмельного меда «уточки», остальные воины. – Смертные, не знающие истинной силы колдовства, зело преувеличивают его возможности, – покачал головой Олег. – Нет в мире большей силы, нежели мощь человеческого духа и людской настойчивости. В вас главная основа державы любой, воины. В вас, а не в хитрости моей. Будете вы стеной гранитной стоять – тогда и чары на пользу. Рассыплетесь – никакой кудесник ничего не изменит. За вас, служивые, живота ради земли своей не жалеющие! За вас выпить хочу! – Долгие лета кудеснику княжескому! – восторженно закричал уже хмельной ключник, вскочив на ноги и вскинув ковш выше головы. – Люб нам такой сотоварищ! Настоящий побратим! В дружину его хотим! – Любо, любо! – поддержали его остальные ратники. – Верим боярину Олегу! Хотим его в побратимы! Гости выпили, и юноша, откинувшись на спинку кресла и развернув плечи, весьма уверенно сказал: – Вестимо, боярин, быть кудесником при дворе князя всей Руси, Ильмень-морем любоваться, гостей заморских привечать – оно почетнее будет, нежели середь лесов густых хозяйничать. Однако же вижу я, что не на землях отчих ты сидишь, а по миру странствуешь, и добро твое лишь в суме чересседельной помещается. Воин ты достойный, мудрость твоя несчитана, опыт цены великой стоит. Посему прошу тебя, боярин Олег, в дружине моей тысячником остаться. На кормление тебе удел в верховьях Вятки дам, вместе с волоком, изрядный доход приносящим. Пахоты с сотнями дворов, пасеки, ловы по рекам тамошним, леса… Доход твой без малого княжеским будет, усадьба – городу целому под стать, личная дружина малая под рукой. – К себе на службу зовешь али к отцу своему? – вежливо поинтересовался Олег. – У отца моего княжество великое, не меньше Галицкого, – забеспокоился княжич. – Города великие и многочисленные: Унжа, Чес, Уржум, Чуна, Паозер, Анваж. С галичанами мы исстари в союзниках. Меня князь ужо сейчас на столе своем оставляет, дела доверяет вершить, рати в сечу водить. Да продлят боги его счастливые годы, однако же придет и мой час земли сии в длани свои принимать. Народ заволочный меня привечает, куда более братьев любит, с охотою в наместники принимает, слову внимает. Верховье Вятки в моем уделе лежит, отцом при рождении отписано. Им я в своем праве награждать! Все сказанное княжичем означало только то, что награждать уделами он, конечно, право имеет, но на правление всеми отцовскими городами и весями пока еще только слабо надеется. Вестимо, другие братья думают примерно то же самое, и за подаренные вроде бы земли придется в будущем жестоко воевать. На что, впрочем, Чеседар и рассчитывает, заманивая на службу опытного ратника и умелого чародея, превращая его в сильного и влиятельного боярина. Вот только как на подобное самоуправство отреагирует его папа? Подарок подарком, но верховная власть все-таки у него. Зачем ему сильный незнакомец в самом сердце земель? Скользкие, однако, мысли у юноши бледного со взором горящим… – За предложение почетное спасибо, – склонил голову Олег. – От такого не отказываются. Однако же ныне я поручение князя Русского выполняю и бросить его не могу. Недостойно боярину слово свое нарушать. Как долг свой исполню, так права своего отъехать и испрошу… – Это славно, боярин! – обрадовался княжич. – Такие воины нам нужны! За побратима нового выпьем, други! За удачу и милость богов! – Выпьем, – согласился Олег, дивясь тому, что юноша, собравшийся управлять огромным княжеством, не заметил, что получил очень вежливый отказ. Ведь исполнение долга – величина безразмерная, да и согласия на отъезд боярину могут и не дать… Пир покатился своим чередом, хмельные победители хулили трусливых булгар и превозносили княжича Чеседара, сулили ему похвалу отца, уважение галицкого князя и новые уделы в правление, запивали свою радость хмелем, заедали рыбой, мясом, мочеными яблоками и солеными грибами. Олег, больше налегая на еду, нежели на мед, выбрался из застолья с наименьшими потерями – в сумерках, когда служивые начали клевать носом, а княжича слуги увели в опочивальню, он прибрал с собой в плошку из-под грибов мяса, ветчины, пару кусочков рыбы и отправился в уже почти родную угловую башню. – Правду сказывают, батюшка, что князь Чеседар тебя в бояре свои берет? – уже на подходе неожиданно спросили его из темноты. – Тьфу, нечистая сила, напугал! – сплюнул ведун. – Ты, что ли, Водяной? – Я, батюшка, может, и не знатным буду, однако же ремесло мое прибыток хороший приносит. И дом хороший построить смогу, и слуг нанять, дабы Сирень себя заботами мелкими не утруждала. Не хуже боярыни любой жить со мной станет! – Ну-ка, подь сюда, – поманил мальчишку из темной башни Олег. Сел, по-турецки сложив ноги, поставил миску перед собой. – Вот, угощайся. Паренек, выступив из полного мрака в темноту пасмурной ночи, опустился перед ним на колени, взял кусочек рыбы, положил в рот, тут же закашлялся. – Что же ты с костями-то лопаешь, оглашенный! – рассмеялся Середин. – Ты же, чай, не лиса. Теперь сказывай, чего это вдруг тебе свататься среди ночи припекло? – Слух пошел, богатый удел тебе княжич предлагает. Коли ты знатным господином станешь, рази с ремесленником породниться захочешь? – Ты же ее всего седьмой день знаешь, мальчик! Как же ты ей всю свою жизнь так сразу посвятить собрался? – Десятый день. – Невероятная разница! – Я ее как увидел, мне сердце ровно когтями порвало, батюшка, – понизив голос, признался Водяной. – Лицо у нее такое… Ровно из кости ювелиром вырезано, штришок к штришку. Любоваться можно до бесконечности. Взгляд какой! Глубокий, пронзительный. Как улыбнется – у меня вся душа поет. С ней беседуешь – и неведомо, что в новый миг услышишь. Бесконечно говорить можно, а она каждый раз как новая, ровно цветок после росы. Каждый день так бы и слушал, так бы и смотрел. Отдай ее за меня, батюшка. Верным рабом тебе стану, на руках ее по гроб жизни буду носить, в жемчугах купать, шелками одевать… – Ау-у, проснись! – Олег помахал рукой у него перед глазами. – Парень, очнись! Посмотри направо, посмотри налево. Какие жемчуга? Какие шелка? Крепость, теснота, осада, война. Не то время ты выбрал и не то место. И если тебе от того легче станет, то не во дворцах великокняжеских Сирень жить привыкла, а в чащобах безлюдных, до которых токмо на медведе доехать можно, да и то пока волки добрые. – Так это здорово! – обрадовался Водяной. – В диких землях реки нетронутые, жемчуг кадками собирать можно. А кому сбывать, я ведаю. Отдай за меня Сирень, батюшка! Ни ты, ни она никогда в жизни не пожалеете! – А сама она что ответила? – Не знает… Сомневается, – даже насупился Водяной. – Она всегда сомневается. Тебе больше, чем себе, доверяет. Отдай! Хочешь, завтра шапку жемчуга за нее принесу? – Иди спать, – попросил Середин. – Утро вечера мудренее. И не надо никакого жемчуга. У меня и без него мешок тяжелый. – Ты прогоняешь меня, батюшка? – Во-первых, меня зовут Олегом, – оскалился ведун. – Во-вторых, не буду я боярином, отказался. В-третьих, если выспаться мне не дашь, то и тебе откажу! Уйди с глаз! Дай подумать. Угроза возымела свое действие, паренек поднялся и потрусил прочь. Вместо него из темноты выступила девочка. Которая, естественно, подслушивала. – Зачем ты это делаешь, Сирень? – спросил ведун. – Прогони его, зачем мучаешь? – Он безумен, колдун. Ради близости со мной он готов отдать жизнь. Никогда не думала, что тоже смогу испытать что-то подобное. – Ее губы тронула неуверенная улыбка. – Посмотри на меня, Сирень. Ты видишь кого-нибудь рядом со мной? Мы с тобой одинаковы. Мы не похожи на смертных. Отпусти его. Чем раньше вы расстанетесь, тем лучше. Ты ведьма. Ты обречена быть одной! – Вреш-ш-шь!!! – зашипела она и от бешенства потеряла морок, превратившись в железную куклу в грязном атласном сарафане, с усыпанной гвоздями пастью и мешковиной вместо кожи. – Видел бы Водяной, чьей руки у меня просит, – усмехнулся Олег. Сирень испуганно оглянулась – и снова стала хрупкой девочкой с тонкими пальчиками, опрятными волосами, едва прикрытыми резным роговым венцом, янтарными серьгами и серебряными височными кольцами. Лесная ведьма потихоньку превращалась в модницу. – Ты не представляешь, как я устал… – Ведун прошел мимо нее и наконец-то вытянулся на долгожданной кошме под бойницей. – Вставай, боярин, вставай! – Да отстанете вы от меня или нет?! – приподнялся Олег, открывая глаза, и понял, что уже наступило утро. – Булгары город штурмуют! – тряс его за плечо княжеский ключник. – Чтоб их на том свете каждый день так же гоняли!!! – Ведун вскочил, торопливо опоясался, схватил шлем и побежал вслед за ним. – Чего неймется? Под третьей башней, центральной со стороны города, через ров был перекинут плавучий бревенчатый мост, нижний, поперечный слой которого булгары, прямо на глазах защитников, застилали вдоль, быстро подтягивая один за другим из слободы длинные хлысты, связывая их веревками. Столпившиеся на башне и рядом лучники лениво пускали стрелы, но каждого плотника прикрывали сразу два щитоносца с большими прямоугольными деревяшками, так что особой пользы от стараний горожан не наблюдалось. Однако весь берег и бревна внизу были густо истыканы оперенными древками, в нескольких местах были видны пятна, похожие на кровавые. – На рассвете многих побили, – сказал ратник. – Но ныне устали уже стрелки, толку никакого. Это тоже было понятно. Сила натяжения боевого русского лука – под сто кило. Все равно как штангу одной рукой поднимать. На сколько жимов у нормального человека сил хватит? Олег, даром что кузнец, и то на второй час, наверное, конечности бы чувствовать перестал. По уму, через полчаса уставших лучников надобно менять на свежих. Да только где их взять, свежих, коли в городе всего полсотни оставлено? – Ты здесь? – запыхавшись, прибежал княжич. – Откуда они? Боярин, что делать? – Позавчера избы на бревна разбирать! – указал вниз ведун. – Бревна и простые ополченцы кидать бы могли! Княжич выглянул, перебежал стену, посмотрел на ближние дома, вернулся, замахал на свиту руками: