— Здесь, у истоков веры и славы Кортола, в Священном Укрывище, я клянусь не отступить с избранного пути и не сложить оружия до тех пор, пока не засверкает нам солнце победы или не постигнет нас славная смерть в бою. Клянитесь все, кто здесь есть, вместе со мной! — Клянемся! — выдохнули все. Сверху послышался шум — это летели белосветы. Четверо огромных, окруженных сиянием тумана, с размахом крыльев в пятнадцать человеческих ростов, а за ними следом еще с десяток мелких. Белосвета Фаера с голубым оплечьем на шее нигде не было видно. Воспоминания прервались. И это все? Риата ждала, но Туман не продолжал, будто собирался с силами. Переваливаясь на неверных ногах, Риата подошла к черным высоким камням, стоявшим на краю площадки со времен князя Ордона. Кажется, отсюда она в детстве видела голяков, и если посмотреть между камнями…. Ой! Прямо за черными камнями площадка резко обрывалась, и каменная стена отвесно уходила вниз на сотни локтей туда, где бурлила и шумела река. Черные, гладкие тела голяков извивались и ворочались в ее струях, временами поднимая безглазые головы с круглыми зубастыми ртами. Вот куда сбросила Ивита тело убитого филиана! За ее спиной раздался писк, и маленький белосвет Ати попытался заглянуть за край обрыва. Что он делает, глупый? Риата схватила его и, едва не упав, подняла на руки. Скорее к воротам! Она едва донесла его и у самых ворот все-таки упала, зато Ати больше не бегал по площадке, а смирно сидел с ней рядом, увлеченно глядя на луг и Вельскую крепость. Что там? Риата пригляделась и увидела новых филианов. В латах и кольчугах, верхом на рыжих и зеленых боевых ящерах, пилейское войско волной текло по склонам гор, мимо далеких башен Вельской крепости, наступая на Укрывище. Последние отряды князя Ордона, еще остававшиеся у моста, были смяты и раздавлены. Они еще сражались, но им не дано было преодолеть силу, превосходившую их в десять раз. Белосветов тоже почти не оставалось. Двое самых больших еще стояли у самого моста, время от времени становясь драконами и помогая отбиваться воинам князя. Остальные неясным туманом витали среди деревьев на горе, а самые младшие сбились в кучку на ближней стороне моста. Риата пригляделась — где-то рядом с белосветами должны были быть их Сочетатели, но их не было — воля князя и каменного оплечья послала Сочетателей в бой, из которого они не вернулись. Пилейцы выкатили телеги с огромными самострелами, из которых обычно обстреливали драконов. Над мостом взвился столбом туман, из него прямо в небе вырос огромный серый дракон. Со страшным воплем дракон дыхнул огнем и бросился вниз, в глубину леса, сжигая все на своем пути. Но тут же ему навстречу вылетела огромная стрела, пробив его насквозь, и он закричал от боли, превращаясь в густой синий туман, опускающийся на луг и лес. За ним полетели один за другим молодые белосветы, они бросались на врагов и гибли под стрелами огромных самострелов, уходя в синий туман смерти. Туман темнел и сгущался, из него на глазах вырастал черный лес, расползаясь по лугу перед крепостью. — Не отступать! Стоять на месте! — крикнул князь Ордон хриплым, сорванным голосом, он уже был на площадке. Ящера под ним не было, лицо заливала кровь из раны на лбу, от каменного оплечья оставалась только узкая полоска вокруг шеи, но меч в руке все еще указывал на наступающих врагов. — Что ты сделал, князь Ордон! Что ты сделал! Риата оглянулась. За ее спиной стояла девушка Нитала, точнее, ее филиан. Ее распущенные волосы развевались на ветру, как золотистое знамя, лицо было грязно и устало, в глазах — боль и отчаяние. Нитала подбежала к князю и дернула его за рукав. Князь обернулся, занеся меч, но она даже не посмотрела на оружие. — Надо спасти последних белосветов! Ты послал в бой Сочетателей, не дав им оружия, и они все погибли! Ты сам видел, как в образе дракона погиб Риво, защищая своего воспитателя Ривенора! Белосветы погибнут все, там самострелы, а врагов слишком много! — А ты почему не в бою, если врагов много? — закричал князь. Остаток оплечья на его шее задымился и испарился до конца. — Вперед! Смерть за родину — единственное, что тебе остается! Но камни оплечья кончились, и Нитала не двинулась с места. — Прикажи своим сотникам снять каменные оплечья, пусть не гонят в бой последних белосветов! Пусть белосветы спасутся или хотя бы погибнут по собственной воле! Удар меча мог бы разрубить пополам сильного воина вместе с кольчугой, а достался хрупкой девушке-подростку. Кровь и грязь, полетевшая в лицо Риате, искаженное лицо девушки, блеск меча — все это мелькнуло и исчезло, как будто Священный Туман тоже не мог смотреть на это. А на склоне горы, по своей или по чужой воле, последние белосветы гибли и в смерти своей уходили в другую жизнь, становясь деревьями, кустами, водой реки и землей на склоне. Открытый склон покрывался лесом до самого моста, и вскоре уже ничего не стало видно, только плыл над лесом темно-синий смертный туман, и все гуще и выше становился могучий черный лес. Вот откуда взялись те вековые леса, что покрывают склоны теперь! В них жизнь и смерть белосветов и их Сочетателей, в них прошлое Укрывища и всего Кортола! А потом из черноты леса вырвалась волна наступающих воинов и выплеснулась на мост, который никто не удерживал. Вокруг Риаты засверкали мечи и топоры. Разрубленные тела, разбитые головы, невидящие глаза — сколько мук, сколько прерванных на полуслове криков, оборванных жизней! Риата замерла, не в силах пошевелиться, у ее ног тихо сидел напуганный Ати. — Взрывай, ребята! Не отдадим врагу нашей чести! — крикнул голос князя Ордона, и Риата увидела, как мелькнула среди воинов его светлая голова без шлема, поднятая рука с мечом и голубой кафтан. Где-то в глубине Укрывища загремело, загрохотало, в небо поднялся столб дыма и пыли, потом звонко застучали камни, и тяжело обрушилась южная сторона горы — та, на месте которой теперь текла река. Дрогнули черные скалы над входом в Укрывище, загремели, слетая с петель, резные ворота, князь Ордон промчался по площадке к черным камням и исчез в ущелье под обрывом, не пожелав сдаться победителям. А победители были уже на площадке. Они вошли, оттеснив последних защитников, сбросили на землю перекошенные ворота Укрывища. Молодой военачальник сел на камень, долго что-то писал на длинном свитке, положив его на щит, а потом начал читать. Первые слова показались Риате непонятными из-за мягкого пилейского выговора, но вскоре она уже легко понимала его речь. — Сей грамотой я, князь Лонд Пилейский, повелеваю: разведение туманных белосветов, закончивших свое бытие на земле Кортола, строго запретить, при этом строение, в горе вырубленное и Укрывищем именуемое, закрыть и ничем не занимать, а моления, в оном Укрывище к белосветам обращаемые, на веки веков прекратить. Молиться на земле княжества Кортольского надлежит только Огню, стихии благой. Писано в день… А это еще что такое? Не всех перебили, что ли? Пилейский князь поднял руку и указал на скалистый обрыв над дорогой. Там, приподняв крылья, сидел небольшой белосвет в голубом оплечье, прикрывавшем гриву. — Фаер, лети! — крикнул кто-то. Пилейцы закричали, в белосвета полетели стрелы, и он, захлопав мохнатыми крыльями, улетел. Филианы исчезли, и Риата снова увидела пустую площадку и облупленные старинные ворота, ровно висящие на своем месте. Так, значит, Священный Туман — это последний белосвет? Риата встала, и белые вихри закружились вокруг нее и малыша Ати, обдавая теплом и подтверждая, что они и есть последний белосвет Фаер, улетевший от врага в каменном оплечье своего Сочетателя. Глава десятая. Женщины настоящего и прошлого Тени облаков пробежали по скалам, солнце зашло за вершины гор на западе. Под его теплым розовым светом вспыхнули на резьбе ворот остатки позолоты. Который же теперь час? Риата заковыляла в приемную. Третий час вечера! Скоро приедут мать и Ивита, надо все вернуть на места! Священный Туман, а точнее, белосвет по имени Фаер, восстановил замок, запер ворота и калитку, убрал из кухни разлитый рассол и черепки горшка, а потом заново изобразил кашу в чистом горшке и жаркое в сковородке. Риата очень хотела есть, но не решалась. Кажется, это была частица мыслесилы Укрывища, которую Священный Туман Фаер преобразил своей силой, но можно ли ее есть, она не знала. Малыш Ати сложными вопросами не задавался — он проглотил все жаркое, и оставалось только радоваться, что не вместе со сковородкой. Едва передвигая усталые ноги, Риата из последних сил доползла до чулана и упала на лавку. Может быть, удастся поспать до приезда Ивиты и матери? Казалось, она не проспала и четверти часа, когда Ати разбудил ее стуком и царапаньем у двери. Она села и прислушалась, но ничего не услышала. Где же мать и Ивита? Часы отбили четыре удара, а потом прозвенели трижды — три часа ночи. Риата осторожно пробралась по коридору в приемную. Никого, только светляки спят на столе-алтаре, подсвечивая высокий темный зал. Из комнат не слышно ни голосов, ни дыхания, в кухне тоже пусто. Странно! Последний час перед рассветом, самое глухое время, а мать с сестрой не вернулись! Что же могло случиться? Погода прекрасная, мост починили, что еще? Разбойники? Ивита с любым разбойником разделается. Может быть, это проверка, они хотят знать, не выходит ли без них Риата из чулана? А зачем — чтобы наказать? Нет, если захотят выпороть — так выпорют, даже если она не выходила. А почему Ати разбудил ее? Отчаянный стук в ворота разнесся по всему Укрывищу. — Люди добрые, проснитесь, С боку на бок повернитесь, Повезет вам в эту ночь Заработать и помочь. — крикнул за воротами женский голос. — Мея, мы пришли просить Священный туман о помощи, а ты все шутишь! — проговорила другая женщина едва слышно. — Я не шучу, а излагаю просьбу стихами, здесь так положено! — объявил решительный голос, и снова раздался стук. Это просительница привезла больную! Но как теперь открыть, если поддельный замок не хуже настоящего запер калитку снаружи? Завиток светящегося тумана обвился вокруг драконов и рогатых змей на калитке, выскальзывая наружу. Как хорошо, что Туман-Фаер проснулся! Калитка открылась, и показался короб на колесах, в нем что-то большое и темное, а следом, держась за длинные ручки, появилась темная высокая фигура. Ага, это просительница прикатила тележку вроде той, на которой мать вывозит мусор, а на тележке лежит больная. Ну что же! Пусть Риата не Сочетательница, но больше никто не сможет попросить Фаера помочь больному! Надо идти. Она проковыляла в приемную и села под алтарем. Ати вбежал следом. — Там никого нет, Мея, мне никто не поможет! — простонала больная на тележке. — Как это никто? А Священный Туман? — пыхтя, проговорила Мея, должно быть, она перетаскивала тележку через порог. — Не надо идти туда, не оскорбляй из-за меня Священный Туман, он накажет, если мы войдем без приглашения! — донеслось с тележки. — А брат Эрдан меня накажет, если не войдем! Не робей, Лести! Лести снова тихо застонала. — Мея, мне опять больно, чего он от меня хочет? — Ребенок-то? Хочет, чтобы ты его родила! — Но он же не родится, Мея! Эрдан в Альване, и даже не узнает, как я умру вместе с его сыном! — Все это вздор с высоких гор, Не стоит сил напрасный спор! Мой брат вернется завтра снова, А у него тут сын готовый! Эй, не хотите открывать, Сама начну стихи слагать, А не помолитесь Туману, Я говорить сама с ним стану! — решительно объявила Мея, со скрипом и стуком подкатывая тележку и с усилием втаскивая на алтарь роженицу — хрупкую нежную женщину с огромным животом. Говорить она, конечно, будет, но прослушать состояние роженицы и ребенка, скорее всего, не сможет. Если бы она это умела, сама бы приняла роды дома. А теперь надо прослушать роженицу, конечно, только с помощью Тумана, не показываясь людям. Если Риата вылезет, Мея попытается ее убить, а Лести сама умрет от ужаса. — Мея, Мея, я не смогу его родить, — донеслось с алтаря. Почему она так в этом уверена? В этом надо разобраться, но без туманных струй белосвета Фаера слабые места найти невозможно! Помоги, Священный Туман! Фаер понял ее без всяких стихов, и тотчас белая туманная струя окутала лежащую Лести. Струя изогнулась и втянулась под алтарь, окутав руки Риаты. Она осторожно пошевелила пальцами, и другой конец туманной струи поплыл по телу Лести. Где же они, слабые места? Ничего не чувствуется! Ребенок живет, его сердце хорошо бьется, да и сама Лести не так слаба, как могло бы показаться по ее словам. У нее очень сильные токи жизни, кажется, в книгах, которые ей показывал Туман-Фаер, это называется мыслесила. И она бывает разная — у летунов одна, у рудоделов другая, у обычных людей тоже своя, а у Лести? Кажется, похоже на мыслесилу пожилой садовницы с больным желудком. Та говорила, что все остальное лечит себе сама, потому что она мыследея… Наверное, Лести тоже мыследея. А ребенок? Его мыслесила казалась почти незаметной рядом с напором мысли матери. Наверное, он обычный человек, а не мыследей. — Мея, Мея! — снова донеслось с алтаря. — Он не может родиться, он, наверное, умрет! Биение сердца малыша-филиана вдруг стало неровным. Что делает эта Лести, она погубит ребенка своей мыслесилой! Скорее, Фаер, помоги! Все меняется на свете, Время не остановить, Нам придут на смену дети, Бесконечна жизни нить. Сердечко младенца забилось увереннее, Лести тоже успокоилась, но как заставить ее родить, когда она убеждена, что этого никогда не случится? Может быть, Фаер помнит что-нибудь в этом роде? Риата не успела попросить, как сверху донеслись испуганные и удивленные голоса. Что там такое? Риата выглянула в щель. Лести и ее родственница Мея во все глаза смотрели на возникающие из волн тумана филианы. Они плыли в тумане один за другим, время от времени подавая голос. — Нынче так и дует меня из нутра, а с вечера аж на колотики подняло… А, это жена мельника из Вельской крепости. Мельничиха никогда не умела объяснить, что с ней и от чего ей плохо, но во время родов была совершенно уверена, что ребенок должен родиться. Нет, это воспоминание не поможет, но где то, которое нужно? Может быть, Фаер помнит мыследею, которая сама мешала рождению своего ребенка, ведь память белосвета намного лучше человеческой… Туман заклубился так, что даже Мея взобралась на алтарь и села там, а малыш Ати пискнул и ярко засветился. Риата замерла у щели между камнями, разглядывая картину прошлого. Ворота открыты настежь, на лавке рядом с алтарем лежит стопка чистого белья, на подметенном полу — ростовиковый половик, голубой, как каменное оплечье. На половике стояла величественная госпожа. Не деревенская баба, не горожанка, не купчиха, а настоящая госпожа, может быть, даже княгиня. Рослая, светловолосая, с великолепной гордой осанкой, одетая в свободные красно-зеленые одежды с вышитыми золотыми ящерами, она смотрела строго и требовательно, только временами боль искажала красивое бледное лицо госпожи. — Нитала, почему у тебя не готово? — произнесла госпожа. В мягком пилейском говоре звенел металл и гремела гроза. — Все готово, княгиня Фелона, — проговорил спокойный голос. Согнутая годами, с висящей вдоль тела левой рукой, со страшным шрамом, перечеркнувшим морщинистое лицо, к княгине шла старая женщина с распущенными седыми кудрями до колен. Сочетательница Нитала! Значит, удар князя Ордона не убил ее! — Почему белье на лавке, а не на алтаре? Почему на половике пыль? Княгиня Фелона Пилейская будет рожать только на алтаре и только в чистоте! Приготовь, как надо! — Но ребенок не будет ждать, твоя княжеская милость, роды у тебя уже идут! — Замолчи! — прикрикнула княгиня. — Ребенок не родится, пока все не будет так, как положено.