— Где и как? — поинтересовалась княгиня, забыв изысканные придворные манеры. — Сама знаешь, как находят, вот так и нашли, твоя княжеская светлость! —пробормотала Гвирина, но тут же получила от дочери еще один удар. — В стене оно было! — объявила Ивита. — Вот как? — теперь княгиня Зия обращалась к младшей из собеседниц. — И как его увидели в стене? — Выпало! — Как это — выпало? — Ну как выпадает? Ты разве сама не знаешь, как выпадает, твоя княжеская светлость? Вот лежало в стене, лежало, а потом вдруг выпало! — снова затараторила толстуха. — Княгиня Зия полагает, что обе низкорожденные особы лгут. Каменное оплечье — слишком ценная вещь, чтобы выпадать из стен деревенского дома. Вывести их отсюда, но далеко не уводить, — обратилась мать к охраннику. Охранник отошел от двери, у которой стоял до сих пор, и, держа наготове оружие, вывел обеих женщин в коридор. Мать повернулась к Аланду. — Ну что? Князь Аланд видел, какую женщину себе избрал в порыве скороспелой страсти? Дочь неизвестного отца, возомнившая о себе, Огонь знает что… — Мама! Нельзя судить о женщине только по происхождению! — В данном деле нельзя судить по происхождению, а можно только по его отсутствию. — Может быть, она из побочной ветви княжеского рода! Это не может бросить тень на ее добродетель! — Кажется, князь Кортола принимает за добродетель способность нелепо лгать? Кто поверит, что из стен деревенского дома может выпасть оплечье, выращенное невиданно мощной мыслесилой? Князь Аланд хотя бы понимает, какая мыслесила нужна, чтобы вырастить каменное оплечье? Говорят, что их растили только Сочетатели в Укрывище, и там оно действительно могло сохраниться, но никак не в деревенском доме. Однако входить в Укрывище уже много десятилетий запрещено, значит, избранница моего сына вместе со своей матерью и в этом нарушила закон! От гнева у Аланда закружилась голова. Как мать может унижать эту девушку, чьей смелости позавидует любой воевода? — Я верю ей от первого до последнего слова! Я князь, и могу делать то, что хочу. Я женюсь на ней! — На месте князя Аланда вдовствующая княгиня Зия поинтересовалась бы тем, куда низкорожденная Ивита исчезала из дворца вчера на закате. — А она исчезала? — Один из людей разведки видел, как она неизвестно зачем целый час прогуливалась под красной скалой возле Старого Скока. Никто не приехал, и она не находила никаких посланий. Возможно, это было несостоявшееся любовное свидание, а быть может, встреча иного рода. — За ней следили? Это оскорбление! Она — гостья князя, а не пленница! — Но это не исключает работы разведки. Князь должен понять, что даже если он в девятнадцать лет лишился отца и унаследовал трон, это не освобождает его от обязательств. — Каких еще обязательств? — Аланд почувствовал, что начинает ненавидеть родную мать. Как метко она попала в цель! Он ведь и сам не раз со вчерашнего дня задавал себе вопрос: а свободно ли сердце его избранницы? Неужели она ездила к красной скале на встречу с возлюбленным? Утешало лишь то, что на свидание к ней никто не приехал — такая обида не прощается, а значит, ее сердце скоро будет свободно от прошлой любви. — Князь имеет много обязательств — перед княжеством, перед семьей, перед народом, наконец! Женитьба — слишком ответственный шаг для того, чтобы следовать прихоти своих чувств. Как помнит князь Аланд Кортольский, одна его сестра замужем за князем Коринтуса, другая — за правителем Систории, а третья — за двоюродным племянником императора Сегдета. А князь хочет ввести в семью жестокую и наглую особу сомнительного происхождения! И еще неизвестно, не связаны ли эти две эти бабенки с секретными службами Град-Пилея! — Этого не может быть! — Все может быть, если хорошенько подумать, — сказала мать. — Ивита не может быть связана с темноголовыми дикарями! Я поеду в ее дом и сам увижу все, о чем она рассказывает! Княгиня Зия посмотрела печально и устало. — Аланд Кортольский — правящий князь, и волен делать то, что желает. Но долг, который выше наших желаний и которому нет дела до наших возможностей, велит сначала принять посла Сегдета и поздравления императора… — Хорошо, приму, пусть отстанут только! — И, отправляясь на поиски дома Гвирины и Ивиты, следует взять с собой отряд охраны — каменное оплечье может быть частью ловушки, в которую враги пытаются заманить князя. Княгиня Зия поднялась со своего кресла, слуга распахнул дверь, и она вышла из покоев. Аланд подошел к окну и выглянул во двор. Ивита шла под окнами княгини Зии, сопровождаемая рослым стражником. Меч юной воительницы уже красовался у нее на поясе, руки были свободны. Маленькая, гордая девушка шла так, как будто ей принадлежал весь этот дворец. Да, Аланд женится на ней, и вместе они возвысят Кортол до невиданных высот славы! — Вдовствующая княгиня желает знать, куда улетели белые светляки!— вернул его к действительности голос матери, она разговаривала с одним из охранников.— Неужели никто, кроме укротителя Правена, не может с ними справиться? Второй день его нет на службе, и никто не знает, где он! Как только появится — сразу в подвал! Глава двенадцатая. Смертная голова Правен был недалеко, но заниматься светляками не собирался. Голова кружилась от жара, левый рукав промок насквозь, рана под ним горела, а голос ученого брата Нирана казался приглушенным, будто из-за стены. — Ну, вот что, Правен. Я сделал с твоей раной все, что мог, и большего с ней никто не сделает ни в Альване, ни даже в Град-Пилее. С отравлением смертной головой могли бы справиться ученые братья из Училища в Рошане, но туда ты живым не доберешься. — Почему? — проговорил Правен заплетающимся языком. — Что в ней такого? Бабушка протравливала настоем смертной головы металлические части часов, и никто от этого не умирал. Я сам собирал для нее шишки смертной головы… — Смертная голова сама по себе — слабый яд, но легко вбирает в себя мыслесилу того, кто готовит настой. Тита, твоя бабушка, никогда не пыталась никого убить смертной головой, а потому настой у нее не получался ядовитым. Кроме того, и она, и ты — потомки рудоделов, а у них прекрасная сопротивляемость ядам. Поэтому ты еще можешь говорить и двигаться, хотя ярмарочный вор умер от смертной головы за четверть часа, — ученый брат Ниран встал со своего кресла и принялся собирать в дорожный мешок флягу с водой, хлеб и полотенце. — Нынче ночью я слушал мысли на вещах, косвенно связанных с твоим ранением, сейчас прослушал следы мыслей на твоей руке, и вот мой вывод. Яд, попавший в твою рану, рожден страстным желанием убить и огромной мыслесилой, которая действовала против воли. Такая мыслесила есть только в Укрывище, и ты должен ехать туда. — А эта мыслесила не добьет меня там окончательно? Я знаю, кто заставил сделать яд, но смогу ли я договориться с этой силой, чтобы она мне помогла? — поинтересовался Правен, преодолевая тошноту, больше всего ему хотелось лечь и не шевелиться. Но ведь тогда смертная голова наверняка одолеет его! Он потряс головой и прислушался к объяснениям ученого брата Нирана. — Когда-то в Укрывище жили ученые и целители, теперь, судя по твоему рассказу, там поселились мошенники и убийцы, но Священный Туман никуда не делся. Это его мыслесила, и ничья больше, а с ним люди испокон веков могли договориться. Хотя это будет нарушением закона Лонда Пилейского, поезжай в Укрывище и проси Туман о помощи. Я поеду с тобой, только отпрошусь у дворцового управляющего, все-таки я придворный целитель и мыслеслушатель… — Не надо отпрашиваться, я сам доеду, только предупреди управляющего, что я заболел. А эти сто переходов… — Правен с трудом встал на дрожащие от слабости ноги, но на разговор у него уже не было сил. — Тогда бери этот мешок и моего ящера, слуга уже его оседлал. — сказал ученый брат Ниран. — По дороге не останавливайся, но ешь и пей, хотя бы через силу, а кроме того, поддерживай себя сам. Вспоминай хорошее, сочиняй стихи, лучше всего о лечении, они тебе и в Укрывище пригодятся. Правен взял в руки мешок. Похоже, действительно надо ехать, голова уже ничего не соображает, и ноги дрожат! — А как я войду в Укрывище, если там эта девица с мечом и смертной головой? С ней договориться невозможно, она не в себе! — Ничего она не сделает! — решительно заявил ученый брат Ниран. — Что, ее уже в подвал посадили? — оживился Правен. — Наоборот, она у князя Аланда в гостях! Вот, смотри! — Ниран кивнул в сторону окна. По улице решительно вышагивала девица-разбойница из Укрывища в сопровождении стражников, но охраняли они не горожан от нее, а ее саму неизвестно, от каких напастей. Кольчуга, меч, нахально вздернутый острый нос и довольное выражение лица не оставляли сомнений — разбойница была в гостях. Вскоре Правен уже ехал по лесу. Черно-синие кроны диких златоцветов шумели над головой, тени бежали по узкой дороге, голова кружилась, а руку дергало так, будто она вся превратилась в один большой нарыв. Ящер бежал ровно и быстро, но до Укрывища оставалось еще часа полтора езды. Что там говорил ученый брат Ниран? Думать о хорошем? О чем бы таком подумать? О семье? Но с этим у Правена не густо. Родители погибли во время землетрясения в Сегдете, когда Правену едва сравнялось шесть лет. Мама была художницей, Мирана Альванская — так она подписывала свои картины. Сколько она всего нарисовала, только себя не успела, Правен даже забывать стал, какая она была… Вот отца он помнит лучше — большой, сильный, строгий, он и на мамином рисунке такой. Еще бы, он же был укротитель ящеров, а чтобы справиться с ящером, и сила нужна, и ловкость, и даже злость. Сам Правен, конечно, обходится без злости, когда обучает зверей. Ни к чему хлестать плетью и рвать ящериный рот удилами, если внимательно присмотреться к зверю и понять, чего он хочет и что может, не боится ли драконов, не злится ли на других ящеров, не пугается ли шума. С ящером всегда можно договориться, и даже со светляками можно, если понять, что они любят, и чем их можно порадовать, а чем испугать. А когда знаешь это, учить светляка — одно удовольствие! Потому княгиня Зия и поручила Правену своих светляков-гонцов, он их так выучил, как ни один хозяин в Альване не смог бы. Теперь только бы выздороветь, а он их еще и не такому научит! Но как он будет просить Священный Туман? Кажется, в прошлый раз старшая мошенница потребовала, чтобы он сочинил стихи для просьбы. Что бы такое придумать, от жара голова и совершенно не соображает… А может быть, бабушкина песня подойдет? День приходит и уходит, Полдню вслед идет закат, И весну зима приводит - Годы быстро пролетят. Бабушка Тита говорила, что эту песню она выучила в Укрывище, когда чинила там часы Сочетательнице Нитале. Сочетательница тоже пела эту песню, наверное, она подойдет для просьбы. А как бабушка попала в Укрывище, если бывать там уже триста лет запрещено? Правда, за выполнением этого закона никто не следит, но бабушка говорила, что на всякий случай все туда ходили только ночью. Но ему ждать ночи некогда, надо лечиться скорее! А между прочим, от песни как-то даже легче стало, хотя и рука болит, и рукав промок от гноя… А если в Укрывище сейчас какой-нибудь мошенник сидит и охраняет? К этому надо приготовиться! Что спасло Правена в прошлый раз? Появились филианы, и девица с мечом запуталась в них. Но бабушка рассказывала, что Священный Туман создавал двойников-филианов, только если его об этом просили. А кто просил за Правена, если он сам не просил? Туман и летуна сам начал лечить. Или не сам, а там есть кто-то еще, и этот кто-то не мошенник и не грабитель, а настоящий целитель и помощник Священного Тумана. Вот кого надо найти и с ним договориться! Ну и дергает же руку — как больной зуб! Правен приподнял оплечье. На посиневшей, ставшей в полтора раза толще, руке белела от плеча до запястья залитая гноем полоса. Мерзкая жидкость уже промочила повязку, сделанную ученым братом Нираном, и теперь заливала оплечье. Только бы скорее доехать! Ящер побежал быстрее, и голова закружилась так, что Правен едва удержался в седле. Может, еще вспомнить бабушкину песню, как там дальше? Пусть не раз друг друга сменят Люди, царства и князья, Унесет с собой их время, Ничего вернуть нельзя. Вот, уже немного легче, а если он споет это в Укрывище, то может быть, Священный Туман поймет даже без помощника? Или еще лучше, у Правена откроется талант? Но при чем тут часы, которые строил его предок-рудодел? И почему бабушка в письме вспомнила о песне, что в ней такого? А вот и лес кончился, как светло сразу стало! Вот площадка, огороженная камнями, вот огромные ворота с вырезанным из камня крылатым зверем белосветом над ними, и калитка открыта... Что это у него с глазами? Какая-то золотистая муть, и ничего не видно. Он слепнет или умирает? Правен не почувствовал, как упал с ящера. Глава тринадцатая. Часы Риата долго не могла понять, что происходит? Почему она спала под алтарем, а не в чулане, и кто тут возится, пытаясь ее растолкать? Ах, так это малыш Ати! Что, мать с сестрой приехали? Нет, вроде бы все тихо. Белосвет снова толкнул ее носом. Риата раздвинула белую шерсть на его лбу и осмотрела неровный шрам. Все хорошо, но шрам останется еще надолго.