Если совершится чудо. Сам чудес не обещаю, Как лечить ее, не знаю, Но добавить сил вполне Достает таланта мне. Старик держал маленькую Риату на руках, пока не закончил свои стихи. Он осторожно опустил ее на пол, и она устояла на ногах, а потом, переваливаясь, заковыляла по приемной. Значит, ее можно лечить, но почему не удалось вылечить до конца? И кто этот старик? — Ну вот, помог немного, но больше не могу. Слишком силен ее собственный дар, хотя не полностью раскрыт, — проговорил филиан старого целителя. — Таких в детстве трудно лечить — не понимают, сопротивляются чужой мыслесиле. Печальна судьба, и нет имени… Вот что, Гвирина! Не зови ее больше убогой! Сегодня по Книге Созвездий дается имя Финериата — Звезда Печали. Пусть девочка будет Финериатой. Интересно, жив ли еще тот старик? Если бы можно было его найти! В то же мгновение Риата снова увидела самое себя рядом с алтарем. Теперь она была старше, лет десяти, в такой же серой ростовиковой рубашке, как сейчас, а из-под рубашки виднелись неуклюжие толстые ноги в обрезанных старых сапогах. Рядом с филианом-Риатой появился филиан, изображающий мать с ножом в руке. — Риата, живо сюда! Сейчас он приедет, а у нас ничего не готово! Подними рукав, немота бестолковая! Быстрым движением ножа мать разрезала Риате-девочке руку и начала собирать в глиняную мисочку капающую из раны кровь. Набрав половину мисочки, мать взяла с алтаря кружку, за рукав потащила Риату к лавке и ткнула кружку ей в лицо. — Пей и спи! Риата-филиан выпила все, что было в кружке, глаза ее закрылись, и она упала на лавку, а над широким ярко-голубым браслетом на руке матери-филиана поднялся белый дымок внушения. Потом мать-филиан достала кусок чистого беленого полотна и обмакнула его в мисочку. Полотно окрасилась кровью, а мать поставила мисочку на алтарь, придвинула два кресла и уселась, позванивая чем-то в кармане пестрого ростовикового оплечья. Судя по звону, это были золотые монеты. Наконец, сгорбленный, длинноносый старик, опираясь на резную палку, вошел в приемную. — Пожалуй сюда, ученый брат Фаериан, наконец-то дождались, радость-то какая! Не заварить ли средилетнего листа, не хочешь ли прилечь с дороги? — голос матери растекался, как головичное масло в каше. — Устав от дней и лет, От часа не устану. Коль дело сделаю, То и спокойней стану. Что в памяти живет, С тем сравнивать я буду, Коль вновь мой старый дом Смог дать защиту чуду. Старик сел в свободное кресло. Он говорит стихами и называет Укрывище своим старым домом, он целитель и его зовут Фаериан! Это тот самый мальчик-Сочетатель, воспитатель Фаера и ученик Ларимиона! Но человек не может жить больше трехсот лет! А Сочетатель? Сочетатель, кажется, может, но только вместе с белосветом. Риата слушала дальше. — Конечно, вот она, кровь, только что взяла, как ты велел! — подавая старому Сочетателю мисочку с кровью, тараторила мать. — В чистой чашке, на чистом полотне, уж как жалко было полотна тканого, дорогого! Ты мне возмести убытки-то! — Не трещи, как носатиха крыльями! — прервал ее старик. — Я делом занят, слушаю веление крови! Он замолчал, подняв голову, прикрыв глаза и медленно проводя пальцами по окровавленной ткани. Вот пальцы коснулись крови на дне миски и снова вернулись к полотну. Наконец, Сочетатель Фаериан открыл глаза. — Кровь Сочетателя дана, Большой талант несет она. Наследство прошлого живет, Но в силу позже дар придет. — Вот хорошо-то как, давно бы сказал! — вставила мать, прервав стихи. Значит, мать давно знала о способностях Риаты и использовала их! А старик продолжал задумчиво бормотать стихи, будто говорил сам с собой. -Дан судьбою дар большой, Не осознан он душой. Девочка так долго спит - Злой ли умысел тут скрыт? — Что ты говоришь, какой злой умысел, посовестился бы на старости лет! Мы ее сколько лет растим, кормим-поим убогую, мы же не звери какие-нибудь! — быстро заговорила мать, а над браслетом снова поплыл дымок. Мать врет, да еще внушает свое вранье старому Сочетателю, едва он усомнился в ее честности! Вот почему за столько лет он ничего не узнал! А может, и не особенно хотел узнавать — кому нужна уродина? Разве что белосвету Фаеру, такому же пленнику голубого браслета. От какого каменного оплечья он остался, не от того ли, в котором Фаер улетел от пилейцев в день битвы? И как оплечье попало в руки Гвирины? — А с тебя, Гвирина, как договорились, за мою работу причитается пять золотых сегдетскими!— забыв о злом умысле и своих подозрениях, закончил старик. — Да ты что, совсем умом тронулся на старости лет? Слыхано ли такое, четверть часа послушал — и пять сегдетских золотых! Где у тебя совесть? Вот я тебя… Из тумана вырвался зверь, повалил мать на пол и принялся раздирать на ней оплечье, подбираясь к карману с деньгами. Это был точно такой же рват, какой бросился вчера на Ивиту, но меча в этот раз ни у кого не было. — Отпусти, отпусти! — закричала мать, барахтаясь под звериными лапами. — Ты что, старый разбойник, Туман на меня натравливаешь! Заплачу я тебе, подавись! Рват исчез, мать села, вытянула из кармана деньги и ткнула их в руку старого целителя. Филианы исчезли — белосвет Фаер закончил свой рассказ. Риата с трудом вернулась в настоящее. Рядом сидел Ати, широко раскрыв глаза и рот, будто удивлялся нравам людей. Теперь Риата знала точно — она была Сочетательницей. Но почему она была уродливой? Другие Сочетатели внешне были обычными людьми, так почему она не может иметь человеческий вид? Туман снова окутал приемную и превратился в новых филианов — Фаер вспомнил еще что-то. — Сюда, твоя милость, господин воевода! Все уже прибрано, все приготовлено, все тебя ждет! — снова услышала Риата голос матери. На лавке возле часов в новых воспоминаниях Фаера лежала Риата-подросток, ей было уже не меньше пятнадцати лет, и она опять спала. Рядом стоял плотный человек средних лет с лысиной на макушке и короткой полуседой бородой. Бархатный кафтан, сапоги с узорами, пояс с золотой пряжкой — судя по одежде, он был богат и знатен. — Изволишь ли видеть, твоя милость Гошар, вот она, в полном порядке, все, как договорено было, — продолжала мать. Воевода-филиан наклонился и, брезгливо топорща усы, приподнял руку спящей девочки. Осмотрел, поворачивая в разные стороны, потом, отвернувшись в сторону, наклонился, перевернул спящую девочку на другой бок и оглядел вторую руку. — Почему девчонка у тебя скользкая, как головичная кваша? — проворчал он. — А ну, поднеси светляка ближе! Мать-филиан поднесла светляка к самому лицу воеводы. — Да не ко мне, а к ее голове! — рявкнул тот, решительным движением раскрывая рот сонной Риаты-девочки. — Сюда свети! Так, зубы на месте. А теперь на волосы! Носатихи яиц не клали? Он раздвинул несколько кудрявых рыжих прядей на голове спящей, осмотрел кожу, потом вытер руки о бархатные штаны-обтяжки. — Убирай светляка. И девчонку разбуди — поговорить с ней хочу. — Да она же немая, твоя милость! — А писать умеет? — Да кому ж ее учить-то! Нельзя сюда никого звать! — Сама учи, ты грамотная! — рявкнул воевода, будто на поле боя, наклонился к спящей девочке, принюхался и закричал еще громче. — Сон-трава с одолеей! Снотворное! В последний раз терплю, что ты мне ее сонную показываешь! Я хочу знать, соображает ли она. Что она делает, когда не спит? У матери забегали глаза. — Как что? К делу приставлена, оплечья растит, по два в осьмицу. Мы их на ярмарке продаем! — По два оплечья в осьмицу, когда взрослые мастера одно за две осьмицы растят? Значит, соображает. Пусть в следующий раз не спит и поговорит со мной, вот тогда у меня кое-кто попляшет! — проговорил воевода, успокаиваясь, но над браслетом матери уже вился белый дым. Что она ему внушила? Чтобы забыл про этот разговор? — Так на что ж тебе такая убогая, твоя милость? Вон у меня Ивиточка такая красавица, такая умница выросла, просто свет в окошке! И запомнит, что надо, и скажет этак звонко, просто заслушаешься, и грамоте я ее уже пять лет учу! А с этой-то я замучилась, просто сил нет! Добавь, твоя милость, еще десяток сегдетских — за труды мои да мучения! — Вот тебе плата за полгода, и заткнись! — отрезал воевода Гошар, швыряя матери горсть золотых монет. Внушение, если и подействовало на него, то совсем немного. И что же это все означает? Воевода платил за содержание Риаты, так может быть, это она, а не Ивита, его дочь или родственница? А кто должен был поплясать, если бы она заговорила? Наверное, родственники, которые скрывают существование немой калеки, и с которых воевода надеялся получить деньги за молчание. Вымогатель! Но именно этого вымогателя Риата должна благодарить за то, что до сих пор жива. Без этих золотых и без ее дара Сочетательницы мать давно бы ее бросила голякам. Но как же понять, что или кто изуродовал Риату? Надо узнать все с самого начала ее жизни! Видение прошлого снова расплылось в туманную дымку, а потом собралось у калитки в высокую, стройную фигуру, закутанную в зеленый военный плащ с капюшоном. — Эй, кто здесь! Нитала! — голос был звонкий, девичий. Когда это было? И при чем здесь Риата? Девушка у калитки откинула капюшон, и оказалась моложе, чем Риата была теперь — лет восемнадцати. Решительные движения, гордая осанка и светлые волосы напоминали княгиню Фелону, но, приглядевшись, Риата увидела, что это не просто сходство. Девушка была похожа на княгиню так, как будто это была сама Фелона, только на двадцать лет моложе. Может быть, это и есть Фелона в юности? Девушка решительно вошла в приемную, громко хлопнув калиткой. — Эй, есть тут кто-нибудь? — в голосе юной гостьи зазвенел металл, а из-за часов вышла старая Сочетательница. Теперь она была совсем древней, даже шрамы были уже не так заметны на сморщенном лице. Только пышные волны седых волос все так же вились, окутывая согнутую годами Ниталу с головы до пят, и она так же, как в молодости, накручивала их на пальцы. — Проси Священный Туман! — потребовала девушка своим металлическим голосом. — О чем, твоя милость княгиня Лидора? Княгиня Лидора, которая погибла недавно! Наверное, это и есть дочь Фелоны! — Я сама скажу стихи, а ты проси, чтобы он меня слушал! Нитала негромко запела, а белый туман заструился из всех углов и щелей приемной, окружая старую Сочетательницу и юную княгиню. — Все меняется на свете, Время не остановить, Нам придут на смену дети, Бесконечна жизни нить. — Какие дети? Замолчи! Слышать не хочу! — девушка выхватила из-за пояса нож, но Нитала не боялась ножа юной княгини, как не испугалась меча Ордона Безрассудного.