Радость сменится печалью, Но и горе вновь уйдет. За горами будут дали, За падением полет. Вихрь тумана взвился под потолок, закружился у пола, заслонил собой стены с жилами, и рядом с застывшим озерцом встал из тумана огромный белосвет, раскинувший белые крылья во всю ширину пещеры. Он сел, доставая головой до потолка, пышная белая грива струилась по его плечам и спине, лапы с огромными черными когтями упирались в пол совсем близко от Риаты. От белосвета исходило тепло, он смотрел на восхищенных Риату и Ати сверкающими голубыми глазами. — Священный Туман Фаер, это ты? Настоящий? — проговорила Риата. — Это я, — глубоким низким голосом ответил белосвет, величественно наклоняя огромную голову. Он разговаривал вслух со своей Сочетательницей! — А это все — место исхода, — продолжал он, взмахнув крылом, и теплый ветер едва не свалил с ног Риату. Значит, он действительно может говорить! Вот он какой на самом деле, белосвет в поре тумана! Надо было спрашивать его о лечении, просить о помощи, но от волнения Риата не могла не только сочинять стихи, но даже просто подобрать нужные слова. Но Фаер снова понял все сам, и филианы-Сочетатели в голубых каменных оплечьях выросли возле желтого озера, а рядом с ними сидел филиан-белосвет ростом не больше человека. — Когда замещение тканей человеческого тела филианом закончено, Сочетатель отделяет его своей мыслесилой от больного, и освободившийся излишек мыслесилы места исхода переходит белосвету, — говорил высокий филиан-Сочетатель. Риата сразу узнала его строгое лицо и звучный голос — это был Наставник Ларимион, а слушали его два лучших ученика — совсем еще юные Фаериан и Нитала. — В этом и состоит причина крупных размеров, мощной мыслесилы и долгой жизни белосветов, живущих вместе с людьми. Чтобы иметь все это, белосветы никогда не отказываются помочь людям в лечении, — продолжал Ларимион. — Однако если белосвет тяжело ранен, или белосветица измучена вынашиванием яиц, требуется помощь Сочетателя в восстановлении сил. Это называется возрождение. Сочетатель помогает белосвету возродиться, передав мыслесилу от места исхода к белосвету через себя самого. Передавать мыслесилу надо вот от этого озера, застывшая жидкость в нем — это живой огонь, в котором некогда жили перворожденные. Это самый надежный способ для того, чтобы передать мыслесилу. Никто и никогда раньше так не делал, я сам пришел к этому случайно и делал так только дважды в жизни. Но все на свете когда-нибудь бывает впервые, и в наше беспокойное время я хочу, чтобы мои лучшие ученики знали и помнили об этих первых опытах то, что знаю и помню я. — А это не вредно для белосветов? — звонким своим голоском спросила юная Нитала, по привычке теребя прядь распущенных волос. — А для Сочетателей? — поинтересовался юный Фаериан. — Пока я этого не знаю, но, надеюсь узнать. Может быть, точно это сможете узнать только вы… Филианы исчезли, Риата подняла голову к белосвету. — Сочетательница Нитала возрождала тебя? Он снова кивнул, колыхнув величественной гривой. — Не только она, Сочетатель Фаериан тоже. Новые филианы появились посреди круглой пещеры. В одном из них Риата узнала Фаериана, теперь он был взрослым молодым человеком, а рядом сидел белосвет Фаер, все еще юный, с короткой пушистой гривой. Но кто это лежит возле застывшего озера в разорванном каменном оплечье? Риата осторожно подошла, заглянула в лицо лежащей женщине и едва узнала Ниталу. Она была молода, но страшный шрам от меча князя Ордона уже успел полностью зажить, видимо, после войны прошло не меньше года. Но что с ней случилось теперь? Почему ввалились у нее глаза, исхудало и стало треугольным круглое лицо, свалялись прекрасные золотисто-рыжие кудри! — Нитала, что с тобой, расскажи! Не молчи и не путай мысли, так не только я, но и Фаер не сможет их у тебя прослушать! — почти кричал молодой Фаериан. — Прошу тебя, смотри на меня, слушай, разговаривай, не теряй сознание! — Я не желаю с тобой ни о чем разговаривать! — хрипло проговорила Нитала. — И видеть не хочу! Сколько раз я говорила Фаеру, чтобы не пускал тебя никуда, особенно в место исхода! Ты изменил своему таланту, ты отказался от служения, данного судьбой, тебе не место в Укрывище! — Судьбой дан мне дар целителя, и я буду тебя лечить, даже если мне никто не поможет, и ты сама будешь сопротивляться! Потому я и принес тебя сюда! Фаер, что с ней случилось? — Молчи, Фаер! И не смей превращаться в туман, тебе еще рано! — прохрипела Нитала. Молодой белосвет, несмотря на запрещение, немедленно расплылся в туман и обвился вокруг ее тела, двигаясь вслед за руками Фаериана. С каждым мгновением мысленного рассказа лицо Фаериана мрачнело, а под конец его руки начали дрожать. — Нитала, это что, пилейский часовой? Ведь из соседей тебя никто не посмел бы… — он оборвал себя на полуслове. — Он в лесу меня увидел, когда я шла к подземному ходу… — простонала Нитала. — Ему было скучно, а я не ничего не боялась, кому я нужна… с такими шрамами, с разрубленной рукой… Теперь ни один целитель не заставит эту руку действовать, потому что уже два года прошло… а Фаер еще не имеет сил для настоящих филианов… Оказалась нужна этому скоту… на четверть часа… Я его камнем, палкой чешуйниковой… она ядовитая, у него рожа теперь на всю жизнь в шрамах… но он был сильнее… Фаериан сжал кулаки. — Была бы моя воля, убил бы! — Это сейчас ты такой храбрый… а когда здесь стояли лагерем пилейцы, ты лечил их раненых! — Это раненые бойцы, Нитала, а не насильники, нападающие на женщин! Но вояки Лонда Пилейского уже месяц, как не стоят здесь, сейчас все часовые — кортольцы. Ты что, целый месяц не лечилась и никому не говорила? — Незачем говорить! Фаериан снова принялся прислушиваться к мысленным токам тела Ниталы, на мгновение остановился, еще раз прислушался... — У тебя ребенок от этого мерзавца! Слушай, Нитала, Фаер еще не может лечить, но я хороший целитель, а здесь мыслесила сильна, как нигде. Я тебя освобожу от плода насилия, передам свою мыслесилу для общего укрепления, так часто делают целители, и через два часа ты будешь здорова! — Ребенок останется, — перебила его Нитала. — Может быть, он родится Сочетателем. — Что будет делать в Укрывище новый Сочетатель, если даже для нас двоих остался только один Фаер? Взрыв, который приказал устроить Ордон Безрассудный, погубил все кладки яиц, а Фаер… — Фаер еще может стать белосветицей! — Тогда тем более тебя надо лечить! Перестань сопротивляться! Нитала вздохнула, будто застонала. — Ладно, лечи. Но роды ты принимать не будешь! Филианы прошлого расплылись и исчезли, в пещере остался только настоящий Фаер, Риата и Ати. Почему у всех, кто был в Укрывище, все так нескладно получается с детьми? Даже у белосветов…Из всех будущих детей белосветов вылупился из яйца только один — Ати, да и то случайно. Если бы не гроза и не наводнение, пещера Риаты так и стояла бы на месте давнего взрыва. Но может быть, где-то в глубине есть и другие будущие братья или сестры Ати? Фаер блеснул ярким синим взглядом, но ничего не сказал. Не хочет сказать… И для лечения Риаты так ничего и не вспомнил… — Фаер, а ты белосвет или белосветица? — спросила Риата вслух. — Я белосвет мужского пола. — А что случилось с ребенком Ниталы? Новый филиан дал ответ. Из клубов тумана выросла похожая на Ниталу молодая женщина с ребенком на руках. — Не беспокойся, Нитала, мы с мужем его хорошо вырастим, — говорила она. — Если не дал Огонь нам детей, так племянник нам станет родным сыном. Нитала появилась рядом с ней, схватив ее за руку. — Что такое «не дал»? Пусть только Фаер повзрослеет! Белосвет он будет или белосветица, в любом случае тебе поможет! У тебя еще будут родные дети, сестренка, я тебе обещаю! Филианы исчезли, и настоящий белосвет Фаер заговорил. — Я знаю, откуда взялась твоя болезнь, Сочетательница Финериата. Губящая твою жизнь мысленная сила мыследеи княгини Лидоры, задолго до твоего рождения смешалась с твоей сопротивляющейся мыслесилой Сочетательницы. Нитала лежала без сознания и не могла мне помочь, без Сочетателя я не смог пропустить к тебе мыслесилу от места исхода, и я сделал только то, что смог. Выделить здоровое начало в твоем теле и отделить его от начала болезненного я без помощи Сочетателя не могу, а в детстве и юности ты всегда сопротивлялась любому воздействию мыслесилы. Гвирина же годами обманывала Сочетателя Фаериана и держала нас с тобой в подчинении, не давая даже задуматься над тем, что было нужно нам самим, а не ей. Именно поэтому ты до сих пор больна. — Но теперь ее оплечья нет, остаток уже испарился, и я не сопротивляюсь, а хочу вылечиться! Пожалуйста, Фаер, вспомни, как такую болезнь лечили другие Сочетатели! — Я не могу вспомнить, как это делали другие, потому что это очень редкий случай, и никто никогда этого не делал. Даже великий Ларимион, даже мудрая Нитала, — глубокий голос белосвета звучал печально. — Ты помнишь? Наставник Ларимион говорил, что все на свете когда-нибудь бывает впервые! Помоги мне впервые сделать то, что никто никогда не делал! Ати подкрепил эту просьбу подпрыгиванием на всех лапах сразу и взмахами хвоста. И тогда белосвет Фаер тряхнул гривой, взмахнул крыльями и в одно мгновение белые клубы густого тумана заполнили пещеру светом и теплом. Риата задумалась. Хорошо, Фаер согласен, но с чего же начинать лечить то, что никто никогда не лечил? Со слабых мест, наверное, но слабые места у нее везде! Все перемешано , все вместе, и здоровое, и больное! Ноги с трудом ее держат, опухшие руки едва шевелятся, она вся — сплошное слабое место. Как же искать пути мыслесилы? Риата прислушалась к собственным мысленным токам, они путались в ее сознании, не давая сосредоточиться. Может быть, встать прямо на золотое зеркало застывшего озерца и пропустить мыслесилу с ног до головы? Думать только об этом, а чтобы сосредоточиться, скорее сложить стихи, они не только белосветам нужны, но и самим Сочетателям! — Не смирюсь и не устану, бой начну с судьбой, Ничего не надо больше — только быть собой, — проговорила Риата нараспев. Она не знала напева, не ведала, что будет говорить в следующий миг, не понимала, что делать, но что-то слегка закололо в пальцах ног, и легкая дрожь побежала по телу вверх. Получается? Густой туман вокруг нагрелся — это Фаер помогает? Мыслесила должна стройно и ровно пройти по всему телу, по крови, бегущей в жилах, по плоти, не желающей слушаться ее. Еще стихи, это должно помочь выровнять поток! Она складывала строчку за строчкой, слова приходили сами собой и вставали на свои места. -Помоги открыть для мира правду вместо лжи, Что разбила злая воля, в целое сложи. Покалывание превратилось в пронизывающую боль, дрожь стала сильнее, охватив Риату с ног до головы, а тепло тумана превратилось в жгучий жар, набегающий волнами со всех сторон. Вот они, слабые места, собрались вдоль невидимых линий, обозначились ясно и четко, но как же это больно! Боль гудела, усиливалась, грызла все тело, как злобный зверь. Сердце колотилось, как будто Риата боролась с непреодолимой силой, страшная тяжесть давила на плечи, по позвоночнику плыли волны изнуряющей боли, жар разливался по всему телу. Недалеко от себя Риата увидела бесформенную фигуру в длинной ростовиковой рубахе — свой филиан. К первому филиану присоединился еще один, потом другой, вот их трое, а теперь уже пятеро! Ати испуганно попятился от филианов и сел у ее ног. Филианы кружились медленно, как в бреду, одна из фигур поднялась в воздух, превратилась в завиток тумана и свернулась в плотный золотистый кокон. Глаза Риаты вдруг перестали видеть, как будто их заслонила сверкающая золотистая пелена. Не в силах разглядеть ничего вокруг, она схватилась за голову и стояла, раскачиваясь и ожидая конца мучений. -Разбери, чему быть внешним, а чему внутри, Что назначено природой — вместе собери… Она пыталась говорить отчетливо, но язык едва двигался, а голос то и дело срывался. Филианы стали вихрями тумана, вихри закружились вокруг нее, заслонив стены пещеры. Кожа стала липкой и скользкой, Риата с ужасом увидела, как из всех ее пор сочится бесцветная жидкость, сменяющаяся чем-то темным, вязким и жгучим. Ати начал вылизывать ее руки, но это не помогало — жидкости было так много, что она стекала с кончиков пальцев и капала на пол. Боль обессиливала, хотелось упасть, но можно ли при этом лечении лежать? Риата не знала и продолжала стоять, борясь с болью. Чешуйки будущего каменного оплечья под рубашкой обожгли кожу, и сквозь прорехи в рубашке побежали быстрые искры. Зачем она оставила начало будущего оплечья на себе? Жар, шедший от чешуек, усилился, они рванулись в разные стороны, с треском отрывая от рубашки куски ростовика. Риата попыталась удержать рубашку на плечах, но голубые искры рвались из-под ее пальцев, разбегались и ползли в стороны, как испуганные жуки. Темное вязкое вещество текло заливало растущее оплечье, остатки разорванной рубашки и белую шерсть Ати, который не успевал ее вылизывать. А потом боль отступила — так же стремительно, как пришла. Туман разошелся, и Риата увидела, что по-прежнему стоит посреди застывшего золотого озерца, на ней нет ничего, кроме каменного оплечья до колен, и Ати, выросший на ладонь, тычется носом ей в руку. Напротив нее сидел головой под потолок белосвет Фаер, расправив крылья и блестя ярко-голубыми глазами. Риата сделала шаг, другой, третий... Получилось! Она не ковыляла, не переваливалась, а просто шла, и ноги легко несли ее по застывшему живому огню. Каменное оплечье лежало на плечах непривычной тяжестью, но Риата без труда смогла выпрямиться и расправить плечи. И руки, которыми она откинула мокрые, грязные волосы от лица, оказались вдвое тоньше, чем прежде. Белосвет Фаер наклонил к ней голову, белая грива свесилась к лицу Риаты. — У тебя получилось, Сочетательница Риата! Все на свете когда-то бывает впервые! Да, это был первый раз, но хорошо бы, если бы он был и последним! Она стала человеком, и теперь надо было куда-то идти и что-то делать, но куда и как? И вот еще о чем она забыла — Правен, внук мастерицы Титы! Куда он делся, удалось ли ему выйти из подземных ходов? Туман закружился вокруг Риаты и Ати, из него возник Правен — черноволосый, смуглолицый, с быстрыми темными глазами, — и возмущенно заговорил. — Что же ты, Туман Священный, белосвет великий, не можешь помочь Финериате? Меня ты вылечил, спасибо тебе, но она живет рядом с тобой лет двадцать, не меньше! Она вместе с тобой всех лечит, но сама не говорит и почти не ходит! А ты на это каждый день смотришь и ничего не делаешь! Говоришь, что остатки каменного оплечья у мошенницы внушают вам обоим послушание? Так мошенница и разбойница здесь, за часами, не бывают, значит, лечи Финериату здесь! И мне помоги выйти, иначе какой же ты Священный Туман! На такое, пожалуй, кто угодно мог обидеться, и Риата огляделась, нет ли поблизости избитого, оглушенного или вовсе задушенного потомка рудоделов? Но струя тумана пролетела мимо нее и скользнула в один из боковых проходов, выходивших в пещеру. Он туда убежал? Может быть, там есть выход? Ати со всех ног поскакал вслед за струей, а Риата, вспомнив благодарность Правена, задержалась и поклонилась огромному белосвету так низко, что каменное оплечье коснулось пола. — Спасибо тебе, Священный Туман Фаер, спасибо, мой единственный друг! Фаер взмахнул крыльями и растаял в клубах тумана, а Риата подхватила остатки разорванной рубашки и побежала вслед за Ати. Теперь она могла даже бегать! Новый проход сначала был ровным и плавно поднимался вверх, но с каждым шагом он становился все ниже, и вскоре превратился в наполовину заваленный обломками черный ход, такой же, как за часами. Зачем его здесь пробили и когда? Теперь уже никто не скажет, даже целитель Фаериан, но, должно быть, именно по этому ходу он приходил к Фаеру тайком от Сочетательницы Ниталы. Наконец, ход уперся в завал, перекрывавший его почти до потолка. Выглядело это жутковато, однако под самым потолком над завалом виднелась узкая щель, а в нее дул свежий ветер, пахнущий травами, и пробивался дневной свет. Что там? Ати взлетел на самый верх кучи обломков и, сопя и попискивая от усердия, принялся откидывать их к стенам, пока не образовалась дыра размером с его голову.