Риата взобралась по камням вслед за ним и заглянула в дыру. За ней была обычная комната, в которой когда-то жили, спали и ели. Напротив виднелась дощатая дверь с позеленевшей медной ручкой, на полу были настелены доски, а прямо под отверстием, из которого смотрела Риата, помещалась постель, из тюфяка на которой прорастала домовика. Стена слева была обшита досками, к доскам были прибиты крючки для одежды, справа выступала из стены большая печь с горшками и сковородками, а за ней какая-то темная ниша. Ати еще немного расширил дыру и спрыгнул на постель. Риата села на ее край, спустила ноги и осторожно сползла на проросший тюфяк. Откуда-то доносилось журчание воды. Может быть, это источник, как у нее в старой пещере-клетке? Пить хотелось уже давно, и Риата двинулась на звук, доносившийся из-за печки. Там из стены выступал узкий каменный лоток, по которому текла вода, падая в грубо вытесанную каменную чашу, поросшую мхом. Из чаши вода утекала по другому лотку куда-то под стену. Ати, отодвинув боком лавку, засунул голову прямо в чашу и долго пил, разбрызгивая воду, а Риата подставила ладони под струю и пила, смывая с лица остатки липкой, жгучей гадости. А может, помыться? На печке лежало огниво, и через час Ати спал на постели, объев все ростки домовики, вода кипела в горшке, стоящем в печи, а Риата водой из другого горшка смывала с себя всю грязь. Упругие белые руки действовали быстро, похудевшие пальцы шевелились ловко, спина гнулась мягко и гибко, как у настоящего человека, а ноги стояли на досках твердо и совсем не болели! Какое счастье, когда ты можешь двигаться, и у тебя ничего не болит! Потом она снова надела каменное оплечье, а поверх него прожженную во время лечения рубашку. Прорехи были огромные, но рубашка теперь была широка Риате, и ее можно было срастить, пряча прорехи в швах и заодно приращивая изнутри каменное оплечье. Риата ушила рубашку, срастила ее с оплечьем, из остатков рубашки сплела два шнура и, проделав петли, подпоясала и рубашку, и оплечье. Потом согнала ногой воду в щели между досками и старательно расчесала волосы руками. Надо будет найти какой-нибудь гребень и причесываться по-настоящему, перед зеркалом. А действительно, где бы добыть зеркало и увидеть, как она теперь выглядит? Или попросить Фаера, чтобы сделал ее филиана, такого, как она теперь? Нет, не надо его тревожить по пустякам! Тем более, что на печи стоит сковорода — большая, медная и хорошо отшлифованная, осталось только почистить ее песком из лотка с водой. Через четверть часа Риата поставила сверкающую сковороду ребром на печку и, затаив дыхание, заглянула. Вместо расплывшейся физиономии на нее смотрело круглое лицо с коротким носом и большими серыми глазами. Не прекрасное, но и не уродливое, зато очень похожее и на воеводу Гошара в молодости, и на юную, еще не изуродованную шрамом, Сочетательницу Ниталу. Таких лиц в Кортоле, как говорится, дюжина на десяток, но это не страшно — необычной она была всегда, теперь можно побыть обыкновенной. А еще что изменилось? Распущенные золотисто-рыжие волосы были по-прежнему густыми и спускались волнами до колен, но голова не лежала на плечах, как раньше, а вполне по-человечески сидела на крепкой округлой шее. А что с фигурой? Риата сняла сковороду с печки и рассмотрела свою фигуру, насколько могла. Изящества, конечно, все равно не хватало, фигура была ширококостная и крепкая, но подвижная и ловкая на вид. Конечно, рядом с князем Аландом она даже теперь выглядит некрасивой, но теперь она вполне может в одиночку выйти наружу, и никто не обратит внимания на обыкновенную кортольскую девушку. А как хорошо было бы взглянуть, что там, за дощатой старой дверью, а потом узнать, куда ведет ход из ниши за печкой! Но о чем она думает, надо просто пойти и посмотреть! Риата надела высохшие рядом с печкой туфли, которые теперь были ей широки, отодвинула засов, и выбежала наружу. Прямо перед дверью рос огромный куст серого сонника, за ним поднимались черные стволы каких-то деревьев с синими листьями, а между ними расползались сине-белые кусты с большими лапчатыми листьями. С деревьев падали ярко-красные плоды, и всегда голодный Ати тотчас выскочил, чтобы их попробовать. Подбирая плоды, он бежал между деревьями, и лес казался бесконечным со своими черными стволами, серебристыми листьями одолеи и буйными зарослями синего разбоевника. Какой-то плод упал с дерева, Риата подняла его, повертела в руке, и сразу вспомнила картинку из давно прочитанного букваря: З — златоцвет! Самый распространенный плод Кортола, Пилея и Рошаеля, как было сказано в каком-то из филианов-учебников, которые она читала много позже. Там же говорилось, что дикие златоцветы созревают только к осени, но все равно она его попробует! Ведь это плод влюбленных, его едят перед свадьбой или во время Звездной ночи, когда все объясняются в любви… Где это было сказано? Кажется, совсем не в учебнике, это говорила мать, то есть Гвирина. Риата откусила от своего златоцвета, он действительно оказался недозрелым и кислым, но она знала точно — на свете нет ничего вкуснее! Белосвет Ати вернулся и с чавканьем поедал златоцветы возле самой стены. Риата съела еще один златоцвет, а потом пригляделась к пестроте синих, белых и черных трав. Вот вьются толстые плети драконова следа, вот пестрая ботва чернопальцев торчит из земли, а между ней — кустики садовых зеленчуков. Должно быть, когда-то здесь кто-то жил и даже развел огород с овощами. Может быть, это целитель Фаериан поселялся здесь на время, чтобы не сталкиваться с Ниталой, но быть рядом с Укрывищем? Пожалуй, Риата тоже смогла бы жить здесь и даже перезимовать, если, конечно, все привести в порядок и запасти дров для печки — кортольские зимы мягкие, но надо же на чем-то варить похлебку и кашу! Но если она останется здесь, она больше не увидит князя Аланда, и даже если она будет настоящей Сочетательницей, тот, кого она любит, не сможет прийти к ней! Нет, этого не может и не должно быть! Даже если он не полюбит ее, она должна его видеть, охранять и защищать — как белосвета! А может быть даже дарить ему что-нибудь. Праздничные златоцветы или красивое оплечье… Нет, златоцветы кто угодно может подарить, и оплечье тоже. А она подарит ему то, чего не сможет подарить никто, кроме нее. Она сочинит для него стихи о любви и запишет их! И неважно, что он ей скажет в ответ, главное, что он прочтет слова, рожденные ее душой только для него одного! Решено, она напишет для князя стихи! Серо-зеленые листья сонника были издалека заметны в темном лесу, Риата сорвала сразу пять. Чернильные орехи она видела раньше только в виде филианов, но настоящие оказались точно такие же. Вместо кисти она обгрызла жесткий стебель долгунца, а все остальное пришло само. Стихи сложились легко, будто она все еще стояла в круглой пещере среди тумана, лист сонника ровно лежал на дне сковородки-зеркала, рука твердо держала самодельную кисть, и буквы получались красивые, с завитками сверху и снизу. Потом лист был свернут в трубку, красиво перевязан голубыми жилками разбоевника с цветами светосбора, и Риата вместе с Ати двинулась в обратный путь. Подземные ходы казались давно знакомыми, часы открылись сразу, а главное, в Укрывище никого не было! Все остальные обитатели Укрывища были еще в Альване. Никто не мог видеть, как путешественники выбрались из-за часов, съели из горшков в кухне всю кашу, а потом, оставив на алтаре лист со стихами, забрались в свое убежище среди алтарных камней. И никто не видел, как сверкнуло из-под серой рубахи голубым огнем каменное оплечье, когда Риата забиралась под алтарь. Глава восемнадцатая. Княжеские заботы Княгиня Зия оторвалась от старинного трактата по мыследеянию, посмотрела в окно и увидела то, чего не хотела бы видеть никогда. На плечах ее сына, лихо бьющегося учебным мечом сразу с двумя воинами, сверкало настоящее каменное оплечье Сочетателя. О чем он думал, когда надевал такую вещь поверх доспеха? Дворец кишит доносчиками, и все, что происходит в Альване на рассвете, бывает известно в Град-Пилее к обеду. Кортольский князь, открыто показывающий приверженность старой вере, рискует в лучшем случае троном, а в худшем — головой. А эта его поездка в Укрывище! Аланд совершенно потерял голову, и непонятно, от чего больше — от девушки, оплечья или привидевшегося ему вымершего белосвета! Или не вымершего? Оплечье выращивается из яйца белосвета, а то оплечье, которое надел на себя князь, выращено не ранее, чем две осьмицы назад, и несет на себе свежие следы огромной мыслесилы. Княгиня Зия не мыслеслушательница, но и она почувствовала эту силу, а если оплечье прослушает дворцовый мыслеслушатель из Град-Пилея, даже страшно подумать, в чем обвинят правящего князя Кортола! Припишут князю Аланду и разведение белосветов, и приверженность старой вере, а там недалеко и до обвинения в измене! Хорошо еще, что сейчас в Град-Пилее довольно своих забот, иначе Кортол уже сегодня утратил бы даже ту ничтожную самостоятельность, которая сохранялась в последние триста лет. А девица, от которой потерял голову Аланд? Разведка не узнала о ней ничего! Всю жизнь просидела в этом замшелом Укрывище — ни подруг, ни женихов, ни любовников, как будто всю жизнь она скрывалась от кого-то! Или ее скрывали. Зия закрыла трактат, заложив страницу шпилькой. Конечно, она рассуждает, как любая родовитая свекровь о безродной невестке. Ей ли не знать, если когда-то она сама была такой невесткой? Но у Зии, кроме напора и смелости, было образование и знания мыследеи, сообразительность и способность всегда учиться новому. Она и научилась всему, что нужно для жизни при дворе, даже управлению княжеством. А что ей еще оставалось, когда родовитый муж не отличал династию Трехпалых от семьи Ордона Безрассудного, верил любезностям сегдетского посла и обещаниям Лидоры Пилейской? Внизу послышались крики. Опять эта девица, как ее там, Ивита! Летит с перекошенным лицом на молодого солдата, причем опять с боевым оружием против учебного! А, вот ее уже остановили. Да в себе ли она? Обращаться с оружием многие женщины в Кортоле умеют, но ведь они не пытаются убить всех подряд! А правящий князь Аланд смотрит на злобную воительницу, сияя от любви! Причем любви неразделенной — девица глядит на него так, будто он ее своей любовью кровно оскорбил. Кем она себя возомнила? Зия вздохнула. Тайны со всех сторон! Сначала — бесславная гибель Лидоры Пилейской и, почти сразу, ее тайного мужа, воеводы Гошара. Сейчас в Град-Пилее всем заправляет советник Вариполли, но он к княжеской семье не имеет отношения, а потому в последние дни дворцовая Управа разыскивает в Кортоле хотя бы дальних родственников княгини Лидоры. Какие-то случайные люди толпятся вокруг пустующего трона, но не решаются его занять. И князь Аланд, к сожалению, находится не в первых рядах этой толпы — слишком дальнее родство у кортольских князей с пилейским княжеским семейством. Но даже это можно преодолеть, если повести дело правильно, и если Аланд проявит хоть немного здравого смысла, а он вместо этого рассуждает о новом восстании! Как так можно? Восстание надо начинать, когда у тебя есть силы для победы, или не начинать вовсе! А сейчас лучше не начинать, потому что даже теперь, когда трон Пилея пустует, а хозяйство в упадке, Пилей намного сильнее, чем Кортол. Да и кто из кортольцев поддержит восстание? Купцы, которые платят привычные налоги и получают изрядные прибыли на альванских торгах? Селяне, которые много лет спокойно ведут хозяйство? Альванские строители и мастера, которые прекрасно зарабатывают в огромном городе на перекрестке дорог? Кто настолько ущемлен далекой властью Пилея, чтобы взять в руки оружие? Да никто, а потому ополчения собрать не удастся и набрать большое войско тоже, борьба за пилейский трон сейчас не под силу Кортолу. Но, кажется, правящий князь думает по-другому. О чем он опять говорит, взобравшись на старую бочку? — И пока живы мы, не погиб наш древний Кортол! Пока жива наша память, души героев прошлого живут среди нас! С нами великий Альн Трехпалый, с нами доблестный Ордон, с нами Лита Воительница! Вместе мы освободим нашу прекрасную родину! Как все-таки красиво умеет говорить Аланд, у него истинный дар стихотворца! Как сверкают на солнце голубые камни оплечья, как вьется над ним белый дымок! Зия почувствовала, как горячее чувство захлестывает ее, как она поднимается со своего места, отбросив сомнения. Она была готова погибнуть за Кортол, ничто другое не имело значения! Стой! Откуда это взялось? Княгиня Зия даже в юности не была такой восторженной. Может быть, ее сын обрел невиданный талант общего внушения? Откуда бы? Может быть, это действует оплечье? Что-то такое княгиня Зия только что читала! Она открыла трактат на странице, заложенной шпилькой. Да, вот оно, точно! Воле чужой оплечье подвластно не будет вовек, И белосвет его слушает, и человек. Люди и звери покорны оплечью — так тому быть, Но за покорность оплечье собою должно платить. Огонь Святой, какие бездарные стихи! Но главное в них ясно — оплечье помогает внушать и делает своего хозяина неподвластным внушению, однако эту силу нельзя тратить попусту, как это делает Аланд. Неужели оплечье — это ловушка? Неужели кто-то пытается втянуть Кортол в восстание, а потом ловить свою рыбку в мутной воде? Только кто именно — Сегдет, Пилей, Рошаель? Зия позвала слугу, и он, не дослушав приказа, бросился во двор, к князю. Зия увидела, как на вдохновенном лице сына появляется досада, как он вспыхивает, но все же идет во дворец. А что это засуетилась его девица? Бежит за ним, заглядывает в лицо, говорит что-то… У нее, между прочим, имеется талант внушения, да и у мамаши тоже, но Аланд ее не слушает, значит, действительно, оплечье помогает ему сопротивляться. Но вот он входит в двери, и княгине Зие хорошо видно, что каменное оплечье уже уменьшилось до размеров широкого сегдетского воротника. Сегодняшние восторги войска и самой княгини обошлись самое меньшее в две ладони длины. Какая расточительность! — Князь Аланд изволит подойти и сесть, вдовствующая княгиня Зия должна осмотреть оплечье. Аланд взял стул и сел рядом с матерью. — Ну что еще? — Вдовствующая княгиня Зия не раз предупреждала правящего князя Аланда о том, что носить следует только ту одежду и оружие, которые сделаны в мастерских дворца, но князь пренебрегает ее советами. — Но это же каменное оплечье, такая сила! И внушение моих мыслей целой площади народа, и сопротивление чужому внушению — я даже не поверил сначала! — Княгиня Зия тоже не поверила своим глазам, когда князь Аланд начал говорить крамольные речи во время воинских учений. Из-за таких речей правящий князь рискует лишиться и трона, и оплечья, и головы! Аланд скосил глаза на оплечье, не обращая внимания на остальные обстоятельства. — Да, кажется, опять уменьшилось, но ты же видела — оно действует! — Княгиня Зия видела, как действует ее сын — глупо и безрассудно. Даже просто носить оплечье сейчас не следует во избежание неприятностей с вопросами веры, а тратить его на пустяки тем более. — Священный Туман — не просто вера! Я сам видел огромного священного белосвета в ущелье и маленького — в Укрывище! — Для отношений Град-Пилея и Альваны то, что ты видел, не имеет значения. Священный Туман — знамя независимого Кортола. Если бы Тумана не было, его стоило бы выдумать. Каменное оплечье и пламенные речи о свободе были бы прекрасны, если бы князь Аланд имел достаточно сил для восстания, но сил нет, и никто его не поддержит. — Оплечье — сила! И меня поддержит Ивита! Я женюсь на ней, если только она даст согласие! Она обещала дать ответ, когда мы вернемся в Укрывище! — Князь хочет жениться на женщине не просто неизвестной, но крайне подозрительной. Разведка начала выяснение ее происхождения. — Она истинная дочь Кортола! — воскликнул Аланд. — При чем тут это? Разведка уже узнала, что пилейский воевода Гошар много лет подряд навещал Укрывище, причем один, без охраны. Возможно, именно это имела в виду твоя Ивита, когда намекала на свои связи с пилейским троном. — Что? — Аланд подпрыгнул на стуле. — Она не может быть дочерью этого дикаря-головореза! — Он кортолец по рождению, родовое поместье его семьи находится недалеко от Укрывища. — Я женюсь на Ивите, если Священный Туман даст согласие! — крикнул Аланд, и княгиня закрыла окно. — Туман, может быть, и даст, а вот в согласии девушки у вдовствующей княгини есть сомнения. Особенно когда девушка по имени Ивита подслушивает под окном, а князь Аланд этого не замечает, как и многого другого. — Чего другого? — Княгиня Зия видит, что девушка не любит ее сына. Она не смотрит на него и отстраняется, когда он стоит рядом. Ей не нужен не только князь Аланд Кортольский, но и кортольский трон. — Неправда! Она целомудренна и бескорыстна! — Аланд вскочил и ударил стулом об пол. — Или она рассчитывает на большее, чем может ей дать князь Кортола. — Я могу дать ей истинную любовь! Зия незаметно вздохнула. Неужели к двадцати годам нельзя поумнеть? — Князь должен найти хорошего мыслеслушателя и приказать ему прослушать веление крови этой особы. — Мне не важна ее кровь! — Княгиня Зия не может более убеждать своего сына. Единственное, о чем она может просить князя Аланда, это не принимать больше ни от кого никаких даров или посылок. Даже если посылка будет прислана от имени вдовствующей княгини Зии, ее не следует принимать, если на ней не будет слов: «Не князю, но Кортолу», и если посланный не скажет того же. Князь Аланд хорошо запомнил? Не князю, но Кортолу! Сын кивнул. Как жаль, что вдовствующая княгиня в присутствии законного князя Кортола не имеет никаких прав! Разумнее всего было бы посадить девицу Ивиту под арест до полного выяснения обстоятельств. Ведь если она действительно дочь воеводы Гошара, она способна уничтожить любого, кто встанет на ее пути к пилейскому трону, в том числе и Аланда Кортольского. Наследственность в карман не спрячешь! Кто-то застучал в окно, и княгиня Зия увидела крупного голубоватого светляка. На брюшке зверька было что-то приклеено, Зия даже улыбнулась. Это же надо так выдрессировать светляка-гонца! Пропавший неизвестно куда укротитель Правен знает свое дело! Может быть, он не так талантлив в обучении верховых ящеров, как его отец Гавиол, но со светляками у него получается прекрасно. Аланд открыл окно, взял светляка на руки, отцепил свиток, приклеенный древесной смолой, и отдал матери. — Думаю, ничего интересного, — объявил он, и Зия развернула письмо. «Вариполли из Когета, Советник дворцовой Управы Пилейского княжеского двора, приветствует князя Аланда Кортольского! Пусть князю Кортольскому и всем близким его Огонь осветит долгую дорогу жизни. Проездом находясь в княжестве Кортольском, советник Вариполли, вкупе с сопровождающими его особами, намерен посетить славный город Альвану и встретиться с его светлостью князем Аландом Кортольским, каковая встреча будет иметь место месяца Воительницы тридцать пятого дня. Да осветит и согреет Огонь княжество Пилейское и Кортольское!» Тридцать пятое число наступало через три дня. Зия прикинула в уме — ничего страшного, едет не князь, а всего лишь советник дворцовой Управы. Однако судя по тону письма, этот советник значит сейчас не меньше князей. По сообщениям разведки, он вместе со свитой уже вторую осьмицу сидит в Вельской крепости и проводит какие-то разыскания по поводу наследников княгини Лидоры. Может быть, все-таки напомнить советнику о дальнем родстве кортольской и пилейской княжеских семей? Все возможно в жизни, так может быть, и никаких разысканий по части родства дворцовой Управе не понадобится? — Княгиня Зия надеется, что ее сын достойно примет Советника Вариполли и не будет надевать каменного оплечья при пилейских гостях. Аланд нахмурился. — Меня здесь вообще не будет!