— Ой, доченька, что же мы теперь делать будем, как нам быть-то? — шепотом заголосила мать. — Да что ты воешь, мам? Чего тебе надо? — Не мне надо, а ей! Или тому, кто ее обычной бабой сделал! Хотела бы я знать, кто? Неужели Фаериан, поганец старый? — Да в чем дело, мам? — Да в том! — рассердилась мать. — Она теперь стала на человека похожа! Теперь она сможет потребовать даже трон! — Какой ей еще трон? — Пилейский! Она — дочь Лидоры и Гошара! — А я? — А ты — моя и лесничего Гарбанда, удави его Туман, бабника проклятого! Ивита вспомнила лесничего, вместе с которым когда-то охотилась в лесах возле Вельской крепости. Вот почему пожилой лесничий обучал девчонку охотничьим умениям, вот почему радовался, когда она одним ударом сносила голову ящеру-щипачу! Он знал, что учит родную дочь. И вот почему мать так настаивала на том, чтобы Ивита соглашалась стать женой этого тюфяка Аланда — боялась, что Ивита сама не пробьется! Ничего, пробьется! Ведь, в конце концов, кем был самый первый на свете князь, как не простым человеком? Уродка, или та, которая прежде ею была, перевернулась во сне на бок, фыркнув носом. Спит или нет? Да какая разница, один удар ножом, и вопрос решен раз и навсегда! — Ну что, мам, резать ее или как? — Да как резать, княжеская кровь-то! — Какая разница! Как будто князей никогда не резали! — А такая разница! — передразнила ее раздраженная мать. — Когда веление крови слушают, от сухой крови слышно одно, а от живой совсем другое! Думаешь, я зря убогую двадцать лет растила да кормила? Кто знает, долго ли тебя в Град-Пилее проверять будут, долго ли свежая кровь нам понадобится? Кому это нам? Ивите совершенно не нужна была мамаша рядом с пилейским троном! Но пилейцы действительно могут потребовать прослушивания этого самого веления! — Ну, не будем резать, все равно она дура немая! — А откуда ты знаешь, доченька, что она теперь не поумнела и никогда не заговорит? А если заговорит она, это же подумать страшно, что будет! — Ну, мам, решай, в конце концов, а то Аланд проснется! Уродина сонно заворочалась на голом камне, переворачиваясь на живот и подгибая ноги. В глубине под алтарем зашуршал и засветился ярким светом надоедливый белый зверь. — Ладно, доченька, не знаю я наук-то этих, свежая кровь должна быть, или как? Давай-ка я сейчас, когда крови много будет, в бутылку ее соберу, вытяжку сделаю и с одолеей смешаю. Храниться будет хоть целый год, ты ее будешь пить, и хоть десяток мыследеев пусть слушают! Ждать этой вытяжки, когда пилейцы могут проверить Ивиту уже сегодня? Ну нет! Ивита подхватила миску, стоящую на сене, выбросила пропитавшееся кровью полотенце и понюхала кровь, стоящую лужицей на дне. Кровь пахла противно, как будто чем-то слегка прокисшим. Ну, была не была! Ивита зажала себе нос рукой и в один глоток выпила все, что оставалось на дне миски. — На сколько дней этого хватит, мам? — Не знаю, доченька, не знаю! Давай, режь скорее, чтобы не мучилась, мы же не звери с тобой! Трясущимися от волнения руками мать начала свертывать брошенное полотенце. Ивита схватила его и сунула в сумку, висевшую у пояса. Дура дрыхла уже не под алтарем, а полностью снаружи, причем ноги у нее были вполне обыкновенные. И кто им такое устроил? Как хорошо было, когда она тихо растила оплечья в своей пещере, и свежая кровь была всегда под рукой! Из-под алтаря выскочил белосвет и запрыгал вокруг Ивиты, стуча когтями и хлопая крыльями. Что это он к ней пристал, никогда ведь не лез, а теперь мешает работать! — Ты только оплечье с нее сними, доченька, не пропадать же добру! — напомнила мать. И то верно, не выбрасывать же такую вещь голякам вместе с телом! Ивита вытащила из-за голенища сапога нож, но не успела поднять руку, как что-то тяжелое налетело на нее сбоку и повалило на пол так, что она ударилась головой о камни пола. Нож выпал из руки оглушенной Ивиты, она извивалась, пытаясь освободиться, но белый шерстистый зверь только ворочался и топтался когтистыми лапами по ее животу и груди. Удави его туман! Маленький, а тяжелый какой! Голова гудела, в глазах бегали искры, а мягкая белая шерсть забила рот. — Пусти, пусти ее! Стой, дурища, стой! — услышала Ивита крик матери. — Вот я тебя метлой! Отдай! Тупые удары сменились противным щелканьем зубов, полетели обрывки листьев от метлы и клочья сена, замигал свет голубого светляка, возле часов промелькнули ноги уродины в старых башмаках, а клубы тумана заволокли приемную. Ивита сбросила с себя белосвета и наугад рванулась в туман, разгребая его обеими руками, как воду. Волны тумана обхватили ее, не давая двигаться, а белосвет куда-то исчез. — Тревога, тревога! — послышался за спиной голос князя Аланда. — Ивита! Где ты? Проснулся все-таки! Не отвечая, она побежала к выходу. В бурлящих клубах тумана она едва различила ворота и калитку. Оттуда уже слышались крики, топот, злобный пронзительный писк и скрежет задвижки. — Да не его лови, а дуру, доченька! — крикнула мать, размахивая палкой, оставшейся от метлы. Калитка распахнулась в темную ночь навстречу пьяно галдящим воякам с котелками вместо оружия в руках. Волны тумана подхватили Ивиту и выкинули на площадку перед воротами, мать приземлилась у калитки вместе со своей палкой. Дуры нигде не было видно, зато паршивец белосвет уже летал над площадкой. — Вот тебе! — мать подпрыгнула, пытаясь ударить белую тварь палкой, и в тот же миг волна тумана обернулась вокруг нее и подняла над площадкой. Ивита бросилась в тень кустов, где ее не доставал ни свет факелов, ни отблески костра, и побежала к дороге. В тени одной из черных скал она остановилась и оглянулась. Волна тумана держала мать в воздухе, мелкий белосвет вертелся рядом, а над ущельем из тумана взметнулся другой белосвет — огромный, оскаливший зубы и заслонивший собой половину горы. Пьяные вояки отбежали к кустам на склоне и застыли среди них, князь Аланд выбежал из калитки Укрывища и тоже замер, а мать все еще кричала сверху, размахивая палкой. — А ну, отпусти меня немедля! Что я тебе сделала? Я Сочетательница, ты слушать меня должен! Столько лет подчинялся, а теперь что вдруг надумал? Огромный белосвет и не думал подчиняться. Не обращая внимания на крики, он взмахнул огромным белым крылом и с размаху швырнул мать в грозно поднимающийся из ущелья туман. Ивита прислушалась к далекому вскрику в глубине ущелья, к плеску реки и чавканью голяков на его дне. Матери больше не было в живых, ее смерть оказалась такой же нелепой, как жизнь. Ивита давно знала, что когда-нибудь их жизнь в Укрывище закончится, хотя не думала, что именно так. Теперь ей надо было действовать, как настоящей пилейской княгине. Она оглядела площадку. Оба белосвета исчезли в тумане, поднявшемся над ущельем, вояки Аланда столпились у обрыва, а сам князь, суетливо обежав площадку и заглянув под пару кустов, замахал руками, подзывая своих сотников. — Вы видели все? Кто упал, только Гвирина? Это не княгиня Ивита? Нет? — донесся до Ивиты его голос. Нашел о чем беспокоиться! Уж если он затеял мятеж, то зачем бегать и искать жену? Это же отличный, благородный повод для выступления войска в поход! Пусть себе жена пропадает, зато все возмутятся! Кажется, они уже возмущаются! И, кажется, князь Аланд не такой уж безнадежный слюнтяй! — Слушайте правящего князя! — начал он, пытаясь перекричать гул голосов. — Пилейцы похитили освященную Туманом княгиню Кортола, и это не сойдет им с рук! Священный Туман дал мне знак, послав великого белосвета, а потому на рассвете мы выступаем в поход! Мы захватим Вельскую крепость и возьмем в заложники невежественных скотов, которые там засели! Мы выставим Пилею свои условия, потому что в крепости их нынешний вожак — советник Вариполли! Мы добьемся свободы для княгини Ивиты и для всего Кортола! Ивита не стала дожидаться, что будет дальше. Ноги сами понесли ее через мост и луг к лесу, за которым стояла Вельская крепость. С прошлым было покончено, с матерью, которая знала это прошлое, тоже, а для советника Вариполли у Ивиты был отличный подарок — предупреждение о готовящемся нападении на крепость. Все складывалось как нельзя лучше. Единственное чего не знала Ивита — это того, сколько времени будет сказываться действие выпитой крови. На всякий случай она пожевала на ходу пропитанное кровью полотенце, потом обернула его листом сонника и закопала под чешуйником на опушке леса вместе с остатками каменного оплечья. Если понадобится, она всегда сможет вернуться и забрать все это. Все устраивалось как нельзя лучше, и Ивита побежала через луг к крепости. Огни возле Укрывища погасли, оттуда не доносилось ни звука. Отряд князя Аланда ждал рассвета, Ивита должна была успеть в Вельскую крепость раньше. Глава двадцать вторая. Вельская крепость В Вельской тоже не спали. Доложив советнику Вариполли о чудесах вокруг Укрывища, Торик отправился к себе, то есть в комнату, где жил вместе со старым ученым братом Фаерианом. На бегу он то и дело задевал шероховатые каменные стены узких коридоров то крыльями, то плечами. Интересно, как жили, да еще и воевали в старых крепостях могучие богатыри-воины, о которых всегда говорится в летописях? Как они в этих коридорах умещались, если даже худой летун не может по ним пройти? Должно быть, летописцы все же привирали насчет роста и размеров этих героев. Кстати, летопись! Надо бы записать сегодняшние события в Укрывище — еще бы, явление вымершего зверя белосвета, свадьба кортольского князя, а теперь там еще какой-то шум, только непонятно, что происходит. Прижав к спине крылья, Торик повернул с лестницы в коридор и открыл дверь. В тесной комнатке с маленьким окном ярко светился белый светляк, мирно жующий лист драконова следа. В глубине комнаты виднелась маленькая ниша с постелью из хороших горюньих шкур, накрытых ростовиковыми простынями. На постели, согнувшись и свесив худые ноги, сидел в длинной рубахе и ростовиковых штанах ученый брат Фаериан. В руке у него была резная палка, которой он сердито стучал по полу, а на деревянной лавке, где обычно спал Торик, сидел взлохмаченный ученый брат Сольгейн, в своей вечной коричневой хламиде. Ученые братья отчаянно спорили, но не о высокой науке, а о вещах более приземленных. — Говорю тебе, Сольгейн, я совершенно здоров! — твердил старый целитель. — Если человеку триста четырнадцать лет, значит, он очень старый, а следовательно, не может быть совершенно здоров! — делал умозаключения ученый брат Сольгейн. — Ты, ученый брат Фаериан, совсем не здоров! Побудь хотя бы еще два дня в постели, а потом иди хоть в Укрывище, хоть в поместье княгини Фелоны, хоть в Альвану! — Давно оставить мир, как дом Я должен был, но дело в том, Что должен многое успеть И не могу я умереть, Пока не сделал в жизни дело, Которое сейчас приспело, — по привычке в стихах возражал ученый брат Фаериан. — Никто не может знать, когда ему назначено оставить мир, следовательно, не надо искушать судьбу, — увещевал ученый брат Сольгейн. — Именно потому, что я не могу этого знать, я должен торопиться! Я и так слишком многое упустил! Старик оперся на посох и решительно встал на ноги. Согнутая спина мешала ему поднять голову, и он смотрел на Сольгейна и Торика сбоку. — Видишь, я вполне могу ходить, а эти места знаю лучше, чем ты — свой собственный нос. — А как же работа у советника Вариполли? Он, может быть, еще и не даст тебе отпуск! — выставил Сольгейн последний довод, но ученый брат Фаериан даже не стал слушать. Натянул на себя черную хламиду, он с удивительным для его лет проворством ловко выскользнул за дверь. Белый светляк в одно мгновение вылетел из клетки и полетел за ним. Торик и Сольгейн бросились за ним, опасаясь, что в темноте старик упадет с лестницы, однако светляк уселся на плечо старого мыслеслушателя и отлично освещал дорогу. Добравшись до коридора нижнего яруса, ученый брат Фаериан повернул направо и решительно открыл маленькую дверь из темных толстых досок. За ней были покои начальника крепости, которые занимал сейчас советник Вариполли. Советник уже собирал свои кисти и свитки с записями. Вид у него был усталый, полное лицо осунулось, покрасневшие глаза смотрели сонно. Старый мыслеслушатель сразу перешел к делу. — Когда мы договаривались с тобой о работе, твоя милость советник Вариполли, ты обещал дать мне три дня отпуска в любое время, когда я попрошу — Ну да, обещал, — отвечал Вариполли, зевая в кулак. — Так вот, я хочу получить этот отпуск сейчас. — А завтра с утра ты не мог зайти? — Вариполли перестал зевать, взгляд его снова стал внимательным. — Ни в коем случае, твоя милость. Болезнь и без того уже задержала меня, но больше ждать нельзя. Может быть, я уже опоздал. Лицо Вариполли не выражало ничего, кроме приличного его сану спокойствия, но Торик по опыту знал, что советник мгновенно перебрал в уме с десяток объяснений странному поведению старика. Теперь все зависело от того, считает ли советник эти объяснения достаточно безопасными для государства. — Ну что ж, — произнес он наконец, — Не так уж я плох, чтобы отказывать в отпуске старому человеку. Иди завтра с утра, целитель Фаериан, и да осветит Огонь твой путь. — Благодарю тебя, твоя милость господин советник, но пойду я прямо сейчас. Ты не раскаешься в том, что отпустил меня, — торжественно ответил старый мыследей. Торик ничего не понял и, как ему показалось, Вариполли с Сольгейном тоже. Бойко стуча палкой, ученый брат Фаериан вышел из комнаты. — Торик, возьми кольцо и слетай к часовым у ворот, скажи, чтобы пропустили, — приказал Вариполли. Торик схватил медное колечко с печатью-звездочкой, которое советник выдавал исполнителям поручений, и кинулся к дверям. Может быть, ему удастся разглядеть с крепостной стены, куда направит свой путь старый Фаериан? Караульные скучали у ворот, героически борясь со сном. Сон побеждал, но часовые не сдавались. Сотник Шанд, командир отряда, охранявшего советника Вариполли, был на этот счет весьма строг — за сон на посту он мог и высечь, и послать чистить отхожее место, и сделать то и другое одновременно. Отдав кольцо часовым, и передав приказ, Торик сел на крепостную стену над воротами. Башни Вельской крепости таинственно чернели на фоне звездного неба. Построенные по-старинному, они едва выступали из толстой каменной стены. В одной из башен мерцал неясный огонек — скорее всего, там была караульная.