Наконец, Аланд отставил пустой горшок. Теперь можно идти. Он отодвинул занавеску и оглядел постель, не забыл или он чего-нибудь важного. В лицо ему ударил голубой блеск каменного оплечья. Откуда оно здесь? Где взяла его глупая деревенская девка? Она даже цены не знает оплечью, и не придумала ничего лучше, чем накрывать больного князя священным одеянием! До нее не дошло даже, что вещь не простая, а дающая власть, и не для деревни создана, а для князя! Но теперь князь возьмет каменное оплечье с собой! Князь повертел священное оплечье в руках. Мать была права, открыто носить такую вещь нельзя, значит, придется носить под кафтаном, но обязательно носить! Он начал надевать каменное оплечье поверх рубашки. — Положи его, твоя княжеская светлость, — услышал он негромкий голос парня из Альваны. И этот лезет поучать! Мать совсем распустила прислугу! — Как ты разговариваешь с князем? — Аланд потянулся свободной рукой к доске, но смуглолицый наглец стоял спокойно. — Это оплечье для Сочетателя! — объявил он уже громче, сделав скорбное и мрачное лицо. — Только Сочетатель, и никто другой, может носить каменное оплечье! Своей силой оно призовет несчастье на любого постороннего человека, надевшего его! Так рассказывала моя бабушка, мастерица Тита, а она знала совершенно точно! Аланд помнил маленькую шуструю старуху, механических дел мастерицу из дворцовой обслуги, она много чего знала. Кажется, этот парень действительно ее внук, и возможно, не врет насчет оплечья — достаточно вспомнить, чем только что кончилось восстание! Князь Аланд бросил оплечье на постель и направился к двери. — Передать что-нибудь хозяйке этого дома? — поинтересовался внук часовой мастерицы. О какой хозяйке он говорит? Ах, да, мордатая девка! — За жилье и лечение этого хватит, — князь бросил на печку золотой, монета со звоном покатилась и упала на пол. Аланд зашел за печку и, наклонившись, вышел через дверь в нише, которая вела в какой-то темный проход. Два десятка шагов по темному ходу в толще горы, и князь вышел в черно-синий, шумящий ветром свободы, лес, радуясь упругой легкости своего шага. Где-то в зарослях мелькнула рыжая голова, он свернул в сторону, чтобы девка его не увидела, и быстро пошел по лесной тропе. Риата не плакала только потому, что плакать не умела. Вот чем кончилась ее любовь к прекрасному князю! Вот ради чего она просила Фаера о помощи, сочиняла стихи, стала настоящей Сочетательницей, научилась ходить и говорить! Князь не только не любит ее, но даже поблагодарить за исцеление считает ниже своего достоинства. Для него она, в лучшем случае, прислуга, которая обязана кормить его, лечить и молча сочувствовать его горю! Но может быть, князь Аланд просто пережил тяжелое ранение и горюет об утраченной любви, так же бывает в жизни? А она будет жить дальше, воспитывать Ати, учиться по книге Наставника Ларимиона, и когда-нибудь прекрасный князь к ней вернется. Но точно ли он прекрасный? Какое каменное, спесивое лицо делается у него, когда он требует чего-нибудь! Как напыщенно звучал его голос, когда он говорил о взрыве в Укрывище! Но может быть, со временем он поймет что-нибудь? Ну а если так, надо снова браться за дело! Взяться за книгу, за изучение древнего языка, за обучение Ати — ведь чему-то его надо учить, даже такого маленького… А это что? В синеве леса мелькнули красно-зеленые мундиры, послышались мужские голоса с мягким пилейским говором. Пилейские бойцы! Кажется, говорят об Аланде! Неужели это Правен его выдал? Не может быть! Но больше об убежище князя не знал никто, а Правен немного знает окрестности Укрывища. Скорее вернуться и предупредить князя! Как бы ни было ей обидно, что бы она о нем ни думала, она не отдаст его пилейцам! Риата не помнила, как добежала до входа, скрытого в переплетении кустов. Почему открыта дверь? В комнате князя Аланда не было. Правен сидел на лавке и бросал из руки в руку плоды златоцвета. Светляки устроились у него на плечах, а белосвет сидел напротив и ловил глазами каждое движение. Как Правен может сидеть и развлекать малыша, когда совесть нечиста? Или у него нет совести? — Это ты выдал князя Аланда? Его пилейцы ищут! — Риата задыхалась от бега и волнения. Он вскочил, опрокинув лавку с таким грохотом, что светляки улетели за занавеску, а Ати вспрыгнул на постель. — Никого я не выдавал! — сердито проговорил Правен, бросая златоцветы на печку. — Не пропадет твой князь, он давно уже ушел! Риата бросилась по подземному ходу, Правен помчался за ней. В лесу что-то происходило. Крики, шум и звон оружия раздирали лесную тишину. Выглянув из-за пышных листьев сонника, они увидели, что все уже закончилось. Князя Аланда, целого и невредимого, но обернутого в ловчую сеть наподобие добытого на охоте горюна, уже уносили пилейские бойцы. — Назад! — Правен схватил ее за руку и потащил в глубину подземного хода. — Финериата, если они увидят тебя и поймут, что ты лечила князя Аланда, тебя казнят! Тебе надо уехать! Родственники у тебя есть, кроме этих мошенниц? Уехать, спрятаться, покинуть Укрывище, даже закрытое от всех? А как же Ати, как те будущие белосветы, ради которых погиб Фаер? — Я незаконная дочь, и родителей нет в живых, а Гвирина мне не мать. — проговорила Риата! — А родители кто? Если сказать ему правду, он решит, что она такая же, как Гошар и Лидора. Но ведь говорил же ученый брат Фаериан, что родство в карман не спрячешь. Пусть все знает, хуже уже не будет! — Родители мои — княгиня Лидора и воевода Гошар, воевода отдал меня Гвирине на воспитание! — выпалила она. Правен даже не удивился. — Я так и думал, что мошенница с разбойницей только используют твой талант! Но спрятать тебя все равно нужно. — Я Сочетательница, я всю жизнь прожила в Укрывище, и никуда не уйду! — упрямо проговорила Риата. — И не буду прятаться, пока не узнаю, что новые правители хотят делать с Укрывищем. Что за упрямство! Легче договориться с коринтусским ящером-тяжеловозом! — Но сегодня надо спрятаться, чтобы никто не связал тебя с князем. — А завтра я пойду на суд и послушаю, что там скажут! — сказала она, и Правен не стал возражать. Белосвет показался у двери в нише, и они вернулись в комнату. Риата схватила оплечье и повертела в руках, видимо, стесняясь переодеться в него при постороннем человеке. Ати принялся тянуть Правена зубами за штанину, поворачивая лицом к стене, и тот честно отвернулся, хотя именно этого ему делать не хотелось. В кои-то веки можно посмотреть на такую девушку в ее естественном виде! Но уговор дороже денег, даже с белосветом! Шурша чешуей каменного оплечья, Риата начала переодеваться. — Наверное, можно и здесь пожить, если снять камень у второго входа, — не оборачиваясь, проговорил Правен, показывая на проход, по которому пришел он сам. — Это ты его поставила? — Нет, он и раньше был, ученый брат Фаериан рассказал мне, что здесь три входа, и что я сама их найду. — А в круглую пещеру, где живет белосвет, еще можно войти? — Правен обернулся и замер, глядя на побледневшую девушку. — Белосвет Фаер погиб, — проговорила она. — Он живет теперь только в виде нового леса, он закрыл Укрывище, и в круглую пещеру теперь не войти. Правен провел рукой по стене, будто нащупывая что-то. — Но может быть, можно прокопать туда новый ход? Ведь место исхода там? — спросил он, наконец, указав на стену за вешалкой. — Там, — Риата знала это точно, место исхода теперь чувствовалось, как слабые места при лечении, и покалывание в ладонях здесь было самым сильным. — А ты тоже чувствуешь? — Ну да, только не знаю, что это такое. Покалывание вроде… Значит, он действительно Сочетатель, ученый брат Фаериан был совершенно прав! Но ведь он может оказаться самостоятельным, как Фаериан, и выбрать другой свой дар и другой путь, а у Риаты никогда не хватит духу презирать его за это всю жизнь, как Нитала презирала Фаериана. — Но это значит, что ты нашел свой дар! — Какой, в чем он? — В этом чувстве! Ты чувствуешь место исхода, ты возродил Фаера, когда уходил из Укрывища, ты нашел вход, который не находит никто… В общем, ты — Сочетатель! — сказала она. Правен даже отшатнулся. — Сочетатель? Но зачем? Почему? Никто не знает, зачем и почему дан ему талант, человек должен сам понять, что ему делать с этим даром судьбы. Правен перевел дыхание и пошел по комнате, собирая разбросанные князем вещи. Он Сочетатель? Но что он теперь будет делать? Он мог обучать зверей, но как взять на себя ответственность за жизнь удивительного разумного существа? И где теперь белосветы для него, ведь остался только один маленький? Или есть еще? Это выяснится со временем, но это ведь значит, что… — Можно мне остаться с тобой, Финериата? Если я Сочетатель, я смогу тебе помогать, сейчас мы будем жить здесь, в комнате, а когда все кончится, найдем проход к месту исхода и, может быть, найдем других белосветов! Кстати, как зовут маленького? — Ати. — А можно тебя звать тоже сокращенно, скажем, Риата? Или тебя так звали эти мошенницы? — Правен говорил без умолку, пытаясь разобраться хотя бы в своих мыслях. — Зови меня Риатой, ты совсем по-другому это говоришь, — ответила она, глядя отрешенным взглядом, и тоже начала ходить по комнате и наводить порядок. Нога ее наткнулась на сегдетский золотой, Риата подняла его. — Правен, это твой золотой? — Князя Аланда, — проговорил он, неохотно отрываясь от своих мечтаний. — Он его потерял? — Он тебе им заплатил! Взгляд ее блеснул отчаянием, а потом горьким укором. — Заплатил? За Фаера, который спас от него Укрывище, за смерть ученого брата Фаериана, который спас нас обоих, за это укрытие, за лечение? Вот за это все он не сказал даже спасибо, только бросил золотой на печку? Правен, как он мог? — А вот так и мог! Правен схватил монету и в сердцах швырнул в печь. — Да еще твое оплечье хотел забрать! — Он хотел внушением собирать войска? — Хотел, но я сказал ему, что носить оплечье любому человеку, кроме Сочетателя, очень вредно, потому что оно притягивает несчастья! Хорошо, что он поверил, а то пилейцы все равно отобрали бы! — Первое мое оплечье не принесло счастья князю Аланду, — сказала она. — Так то оплечье тоже твое было? — Я вырастила его из шкурки от яйца, из которого вылупился Ати, но Ивита его отобрала у меня. А второе я вырастила из обрывка. Скажи, Правен, ты ему привез что-то, это может его спасти? Долго ли она будет прощать и опекать этого дурака? — Спасет ли его бутылка с зельем, которую я привез, не знаю, но я его спасать не буду! И, хочешь ты или нет, я останусь здесь, чтобы спасать тебя! Глава двадцать восьмая. По велению княжеской крови Аланда со связанными руками вывели на помост посреди луга, где еще недавно кипело сражение. Неужели казнь? Кажется, нет, на помосте стоит покрытый красно-белым бархатом стол, за ним кто-то сидит. Впереди видны горы, по которым прошли проклятые пилейцы из Межгорской крепости, а справа — непроходимый черный лес, которого еще осьмицу назад здесь не было. Аланд посмотрел в сторону Укрывища, на месте площадки, где еще недавно он приносил свои клятвы, тоже качался темный вековой лес. А если его будут пытать, чтобы он выдал своих соратников? Нет, он их не выдаст, он их и по именам-то никогда не знал, бойцы есть бойцы, князь не должен знать их всех. И хорошо, что Аланд успел выбросить бутылку с зельем, когда темноголовые гонялись за ним по лесу. По крайней мере, они не смогут изучить противоядие и не отравят князя Аланда чем-нибудь другим, а пяти глотков должно хватить на два дня. Слева от Аланда едва помещаясь в резном старинном кресле, сидел грузный человек в зеленом бархате и постукивал пальцами по стоящему перед ним железному кованому ларцу. Красное одутловатое лицо, длинный нос и блестящая лысина делали толстяка поистине отвратительным. Так это и есть ключник Вариполли из Когета, называющий себя советником дворцовой Управы? Изменник, уроженец исконно кортольской земли, ушедший на службу в Град-Пилей! И этот истукан будет решать его судьбу? Аланд задохнулся от возмущения, но его просто затрясло, когда он увидел рядом с пилейским ключником свою мать. Как этот дикарь своим скудным умишком додумался до такого унижения и заставил мать участвовать в суде над ее родным сыном? Княгиня Зия сидела рядом с советником, гордо подняв золотистую голову. Светлые, истинно кортольские, волосы струились по плечам, прямая спина не касалась спинки стула, на лице — невозмутимое выражение. Матушка держалась отлично, и если бы не охранник за спиной, можно было подумать, что она в гостях, а не под стражей. С другой стороны от ключника сидел, вертя во все стороны головой, лохматый и бородатый молодой мыследей в коричневой хламиде. Он раскладывал кисти, расставлял чернильницы, разворачивал письма и раскладывал записи на листах серого сонника. Ученого из себя строит, будто уроки зубрит! Рядом с кудрявым зубрилой виднелась еще одна знакомая физиономия. Благоухающий цветочками франт-рошаелец, который был пойман во время осады, сидел в таком же резном кресле, как ключник Вариполли, как будто был важной персоной. Как он ухитрился обмануть воинов Аланда? Они все были уверены, что он струсил и готов на любую подлость ради сохранения своей никчемной жизни, бойцы даже рассчитывали взять за него выкуп! А теперь он подкручивал свои напомаженные усы с таким видом, как будто все тут собрались ради него, его расшитого кафтана и кружевных манжет. Дальше за столом размещались какие-то армейские тупицы в красно-зеленых мундирах и пара писарей со стопками хорошо выглаженных листьев сонника. Похоже, это был суд. Неправый суд завоевателей над героем кортольской земли.