— Кто растащил, куда? — вытаращил глаза советник. — Не знаю, но волос на голове у нее осталась в лучшем случае половина, — сообщил князь Дарион. — Остальные выдернуты с корнем. — Может быть, молодой князь Ленорк найдет вора и вернет волосы? — предположил Вариполли. На этот вопрос он так и не получил ответа, зато получил множество новых вопросов, когда вечером Торик отдал ему подкинутое письмо. Уже в темноте Торик сидел на ветке черного чешуйника у крепостной стены и слушал, как на лавке под деревом советник Вариполли и мыслеслушатель Сольгейн ведут сугубо секретный разговор государственного значения. Торик понимал, что это недопустимо на государственной службе, но любопытство, как всегда, его одолевало, и он ничего не мог с этим сделать. — Кто-то уносит волосы княгини Лидоры, потом пропадает князь Ленорк, и при всем этом мы имеем более чем странное письмо. — говорил Вариполли. — Прочти-ка мне его еще раз, Сольгейн! — Управи княжого двора Град-Пелей. Особа княжой крови имеет право. Ярманный день час веч Старой Скок скала на право, — прочел Сольгейн, совсем не по-государственному фыркая от смеха. — А если серьезно подумать? — Если серьезно, то писал действительно безграмотный, он не притворяется… — начал рассуждать Сольгейн. — Но если у него столько кортольских слов, то он кортолец. — Может, я и плох, но не настолько, чтобы кортольскую речь даже в такой глупости не узнать! — согласился Вариполли. — «Ярманный» вместо «ярмарочный», «княжой» вместо «княжеский». А еще что думаешь? — Если хочет встречаться в ярманный день, значит, постоянно бывает на ярмарке, а если так, значит, не богат. Богатые в Альване в любой день купят, что им надо. — А час вечера это, в общем, еще день. Он не хочет задерживаться на Торгах, хочет быть дома к вечеру. — Следовательно, живет не в Альване, — заключил Сольгейн. — Завтра с утра мы отправим княгиню Лидору с охраной в Град-Пилей, а сами поедем в Кортол и возьмем с собой Фаериана Странника. Он, похоже, что-то знает о кортольских делах, да и с мыслеслушанием поможет. А всем мы объявим, что едем искать родственников Лидоры со стороны матери, княгиня Фелона была из тех мест. Вот оно что! Появился наследник княгини Лидоры, он был в Укрывище одновременно с Ториком, Торик имеет возможность увидеть что-то историческое для летописи, и у него отпуск! Решено, он отправляется в Кортол! И Торик отправился спать, а князь Ленорк так и не вернулся. Глава седьмая. Альванские торги Луч солнца заглянул в окно и упал на статую в нише над головой Ивиты. Каменный истукан изображал переплетенных змей, из них торчали мохнатые лапы горюнов, а сверху было прилеплено что-то чешуйчатое вроде дракона. На змеиной голове висел шлем Ивиты, на горюньей лапе — ящерная плеть, а на драконьем хвосте — старые ножны с мечом. Ивита потянулась в постели. Доски кровати заскрипели, а тюфяк, набитый домовикой, противно зашуршал. Что за жизнь! Чтобы иметь приличный тюфяк из семикрыловой шерсти, надо отдать золотой, а за одеяло из горюньей шкуры — целых два! А еще нужны рубашки, оплечья, кожаные штаны — на что их покупать, когда оплечья дурищи дают не больше десяти золотых в осьмицу, а мать еще и отбирает половину! Будь оно проклято, это убожество! Вечно плавающий туман, дура-сестра, тупая мать, не видящая дальше своего носа, вместо дома вырубленный в скале сарай — камень сверху, камень под ногами, камень со всех сторон! Людей нет, а если кто придет — разве это люди? Ничтожества, по глупости заработавшие свои хвори и напуганные ими до потери сознания! Ничего не знающие, ничего не желающие! А чего в деревенской глуши можно желать? Залезть на гору да посмотреть на округу? Видела она это тысячу раз! Поехать в Вельскую крепость, что за мостом? А кто ее туда пустит? Пойти в лес на охоту? Надоело! Ивита с детства бегала в княжеский лес, что между Укрывищем и Вельской крепостью, а покойный лесничий Гарбанд учил ее ездить на ящере, рубить головы ящерам-щипачам и забивать плетью слепого на свету горюна. Теперь она умеет все, никакая тварь не скроется от ее стрелы, но зачем это нужно той, кого княжая кровь ведет к пилейскому трону! И может быть, уже сегодня она добьется своего наследства, ведь сегодня ярманный день! Нет, не ярманный, а ярмарочный, так говорят в Град-Пилее. Или еще рано? Нет, не рано! Гонцу-летуну до Альваны полтора часа пути, а другому гонцу до Град-Пилея — полдня, не больше, и задержек не должно быть, это же письмо в дворцовую управу! К вечеру его уже прочли, а наутро уже выехали — ведь их ждет княжая наследница! Получается, они ее ждут уже шесть дней, но если она назначила встречу в ярманный день, значит, в ярманный день и приедет! Настоящая княгиня не выдаст нетерпения своим будущим подданным! Но у обрыва Старого Скока, где великая Воительница прыгнула когда-то вместе с ящером в пропасть, Ивита будет ждать столько, сколько понадобится, и дождется. Незаметный человек подойдет к ней и спросит: это ты писала в управу? Она признается не сразу — а вдруг он самозванец? Или нет, она его проверит! А как их проверяют, людей из управы? А ладно, главное, чтобы приехал, а там она сообразит, как проверить! — Ивиточка, помоги, горюн в огороде! — завопила мать снаружи. Ивита вскочила с кровати, схватила плеть и в одной набедренной повязке выбежала из дома. В огороде крупный бурый горюн жевал двухлетние зеленчуки, не обращая внимания на колючки. Похоже, меховое одеяло она получит даром! Добыть горюна не трудно, душонка у него трусливая — огромные когти нужны ему только для того, чтобы копать себе норы, да и не видит он ничего на свету. Одно удовольствие, а не охота! Ивита подошла к зверю сбоку и резко ударила его хлыстом, стараясь попасть в глаз. Зверь взвизгнул, из глаза потекла мутная жидкость. Еще удар — по носу! Горюн завизжал, прикрывая голову лапами и раскачиваясь, будто в горе — недаром его так и прозвали! Что он так орет, слушать противно! Ивите давно хотелось проверить себя — сможет ли она забить горюна насмерть с десяти ударов. Она подняла плеть, но дикая боль внезапно пронзила спину. Что-то тяжелое и шерстистое прыгнуло на нее сзади, царапая когтями голые плечи и спину. Ивита отмахнулась плетью, но мохнатая скотина подпрыгнула, взлетела и обрушилась ей на голову. Белосвет, задуши его Туман! Белый хвост заслонил ей глаза, Ивита вслепую взмахнула плетью, споткнулась босой ногой о колючий зеленчук и упала на целую грядку колючих кустов. Белосвет помчался к воротам и взлетел на растущее рядом старое хлебное дерево, а горюн исчез в зарослях на горе. Ну, сейчас эта белая тварь у нее получит! Главное, чтобы мать не мешала, а то сейчас опять примется причитать про благословение! Что-то не видно пока толку от этого благословения! Ивита вбежала в комнату. Где стрелы со смертной головой? Ивита заглянула под стол, за истукана, под кровать… вот они! В кожаном свертке оставалось только три отравленных стрелы, Ивита схватила все и выбежала из Укрывища. Белосвет по-прежнему сидел на хлебном дереве, объедая синие листья вместе с тонкими ветками. Уже и зубы себе отрастить успел, скотина! Ивита прицелилась в блестящий голубой глаз и на бегу пустила стрелу. Есть! Мерзкая тварь запищала и покатилась вниз по веткам. В тот же миг из калитки вырвалась белая струя тумана, превратилась в огромную пеструю змею и обвила Ивиту, сломав лук со стрелами и грозя переломать ребра. Ивита напрягла все силы, пытаясь разжать кольца змеиного тела. Может, если хорошо попросить, Священный Туман отпустит? Какие там надо стихи? Дни приходят и заходят, холода к печи приводят… Мать выбежала из калитки и замерла под деревом, а змея, не разжимая колец, поползла к обрыву, с которого они обычно сбрасывали в ущелье мусор. Перед глазами Ивиты мелькнули черные скалы и золоченая резьба на воротах. Калитка снова открылась, и Ивита увидела в ней рыжие космы и расплывшуюся морду сестрицы. Опять эта полоумная вылезла из чулана, надо ее запирать крепче! Нечего ей глядеть на унижение княжеской крови! Немая дура посмотрела на змею, и упругие кольца разжались, на глазах вытянулись в дерево чешуйника, а потом, превратившись в туман, скрылись в ущелье. Ивита вскочила на ноги и чуть не упала от боли в ребрах. — Доченька, родненькая, за что Туман на тебя прогневался? — подбежала к ней мать. — Дался же ему этот белосвет, нельзя же за скотину бессловесную людей душить! Причитая без умолку, мать отвела Ивиту в кухню, промыла ей спину, крепко замотала по ребрам листьями разбоевника, и заставила выпить горький настой из чешуйника с одолеей. На большее рассчитывать не приходилось: Священный Туман не обращал внимания на материны молитвы и не собирался делать Ивите филиана. — Может, не ездить сегодня на Торги, доченька? — Отстань! Сказано, что едем — значит, едем! Не хватало еще из-за какой-то скотины и тупой мамаши пропустить посланного из Град-Пилея! Он будет ждать, а наследница престола не явится? Ну нет! Ивита вернулась к себе в комнату, потирая ноющие ребра под повязкой. Что надеть, чтобы перед пилейским посланцем не было стыдно? Она открыла сундук, переворошила рубашки и оплечья. Что за убожество! Сразу видно, что выращено дурой в кортольской глуши! Кстати, ее надо как следует запереть! Эта морда не должна появляться, когда Ивита пригласит к себе посланного из Град-Пилея! Забыв о боли, Ивита добежала до двери чулана. Это что еще такое? В приемной, за часами, уныло вытянулся на полу белосвет, а рядом бесформенным мешком осела дура, положив его голову с черной раной на лбу себе на колени. Ага, смертная голова действует! Ивита схватила уродину за рукав, но он порвался на локте. Не церемонясь, Ивита рванула рубаху обеими руками, заставляя дуру встать, но старый ростовик разорвался надвое, и в глаза ударил яркий голубой блеск. — Это что еще такое? Отвечай, тварь, где взяла? Перед Ивитой сверкал, как драгоценный камень, невиданный наряд, спускающийся треугольником к коленям, окаймленный широкой светлой полосой по низу. Оплечье, притом растущее, но из чего оно сделано? Прекрасный наряд был короток и мал дуре, толстые руки и ноги торчали из-под него, как насмешка над красивой вещью. Где она только откопала такую вещь? Ивита выволокла уродину к алтарю, а белосвет только слегка приподнял голову и снова вытянулся без сил. Сейчас оба они будут знать, кто здесь хозяйка! Сбежавший горюн, ноющие ребра, ярманный день — Ивита вложила в удары все, что накипело в душе. Дура сидела посреди приемной, не пытаясь защититься. Даже постоять за себя не может! — Снимай! — преодолевая отвращение, Ивита посмотрела в заплывшие жиром глазенки. Мерзкие щелки уставились на нее, но уродина и не думала раздеваться. Внушение не действует? Но ведь Ивита всегда хорошо внушала, ее мыследеяние иной раз действовало даже на мать! — Снимай, я тебе сказала! Тупо смотрит, будто не понимает. Ну что, самой с нее сдирать оплечье, что ли? Ивите не хотелось прикасаться к скользкому от пота бесформенному телу, но выхода не было. Крепкая пощечина, за ней еще одна — оглушенная уродина упала на спину, но тут же перевернулась и на четвереньках поползла в сторону. Ах, вот ты как? Ивита выкрутила ей руку, и рванула голубую чешую через голову дуры. Готово! Ивита встряхнула роскошный наряд. Отлично, только уголок сзади оторвался. Ну ладно, это не страшно! — Ивиточка, откуда у нас каменное оплечье? Ивита что-то слышала о каменных оплечьях, кажется, это была жутко редкая и дорогая штука, но насколько дорогая, она не знала. Может быть, мать знает? Ивита рассказала все. — Зачем только мы только в чулан глухую дверь поставили! — расстроилась мать, — Как говорить, так у нее ума нет, а как что хорошее припрятать — так сразу! Какая же ты у меня внимательная, доченька! Если бы не ты, мы и не знали бы, какую вещь она у нас украла! Уродка села и подняла голову, глядя заплывшими глазенками на блестящее оплечье. — А ну, пошла! — Ивита пинком подтолкнула ее к чулану, и они с матерью надежно заперли тварь там, где ей следовало быть. Белосвет пополз было к двери, но крепкий пинок откинул его к часам. Пусть на виду сдохнет, а то потом не найдешь, пока вонять не станет! Мать потянула оплечье к себе. — Давай его сюда, доченька! Вот уж истинное благословение нам от Тумана! Нам этого оплечья еще на двадцать лет хватит! Лечение так и пойдет, так и пойдет! — Ты что? Это мое, я его на ярмарку надену! — Ивита крепко держала свою находку. — Черное мое наденешь, а это на дело оставим! — Какое еще дело? За такое оплечье тысячу золотых взять можно! — Священному оплечью нет цены, его нельзя ни продать, ни купить! Не продавать, молиться на него, а самим жрать траву да спать на ней же! Что за чушь деревенская! Но с другой стороны, сегодня приедет придворный из Град-Пилея, ему не следует видеть это богатство. Пусть у будущей пилейской княгини будет кое-что в запасе! Ладно, она не наденет оплечье, но и матери не отдаст. Крепко сжав в руках оплечье, Ивита побежала одеваться. Мужские вязаные штаны и высокие сапоги сделали ее похожей на юного воина, старая рубашка скрылась под кольчугой, перевязь для меча ловко легла от плеча к поясу. Теперь оружие. Пусть каждый, кто посягнет на честь и свободу княгини Пилея, поплатится за это жизнью! Ивита вытащила из угла под кроватью каменный горшочек с настоем смертной головы. Какая досада! Ядовитого настоя осталось на самом донышке, а стрелы переломала змея! Ну ничего! Она перевернула горшок и вылила все, что в нем оставалось, на лезвие меча. Теперь, по крайней мере, трое врагов найдут свою смерть в бою с отважной воительницей. Конечно, если княжеская охрана узнает, что на мече смертная голова, Ивите не миновать тюрьмы — отравленное оружие всегда было запрещено в пределах Альваны. Но ведь они не узнают, а значит, все в порядке! Отравленный меч отправился в ножны, колчан с десятком простых стрел удобно повис на плече, а каменное оплечье было надежно завернуто в кусок многоноговой кожи. Во втором часу утра они уже были в Альване. Народ толпился на ярмарке, продавая, покупая и меняя все подряд. Светловолосые, голубоглазые кортольцы в серых ростовиковых рубахах торговали овощами с телег на краю ярмарки. Рубахи были грязные, телеги пыльные, а от овощей воняло удобрением из гнилой домовики. Продавцы и покупатели орали друг на друга зычными деревенскими голосами и лезли в драку из-за каждого медного обрезня, как будто речь шла обо всей их жизни. Впрочем, жизнь торгаша вряд ли стоила дороже. В хлебных рядах городские купцы и пекари целыми возами покупали хлебную щепу — древесину хлебного дерева, грубо размолотую на деревенских мельницах и насыпанную в мешки. Мать на этот товар даже не смотрела: ручная мельница в их кухне давно сломалась, и они тратились на готовую муку, чтобы сразу печь хлеб. Дальше, в приправных рядах, кульками и корзинками продавали жгучие «горские корешки», чернопальцы и синюху — то, чем приправляли суп или жаркое. Но вот, наконец, кончилась деревенская вонь, и ярмарка стала куда интереснее. Альванские заводчики продавали породистых светляков — белых, розовых и голубоватых, взрослых, размером с человеческую голову, и детенышей не больше кулака. Какой-то неудачник, в рваной рубахе с налипшей на нее светящейся шерстью, продавал двух светляков, якобы обученных носить письма. Убожество! Ивите скоро будут носить письма гонцы-летуны, зачем ей светляк? Пилейцы с равнины, темноволосые и сероглазые, с их гнусавыми голосами, сегодня не казались Ивите отвратительными — это были ее будущие подданные. Правда, женщины-пилейки носили свои короткие, едва до плеч, волосы затянутыми в пучки, а мужчины стриглись под горшок, но сегодня и это казалось терпимым. Даже нелепый обычай закрывать головы от солнца шляпами не раздражал. Шляпы были, конечно, уродливые — не выращенные из ростовика, как в Кортоле, а сшитые из разноцветных лоскутов. Одежда у пилейцев тоже была вытканная и сшитая — яркие сарафаны, белые рубашки с вышивкой. Может быть, будущей пилейской княгине стоит купить себе пилейский наряд и укоротить волосы? Нет, пока не надо. А вот когда Ивита, подобно самой княгине Лидоре, будет командовать войском, она непременно заведет себе хорошую кольчугу, шлем и кожаные штаны-обтяжки, в которых так удобно ездить верхом на ящере. И пилейские сапоги обязательно! Пилейцы одеждой на ярмарках не торговали, но всегда привозили отличные узорные сапоги из многоноговой кожи и башмаки на наборных каблуках. Но вот они проехали простецкие ряды с деревенским товаром, и началось главное, чем была прославлена Альвана, что принесло богатство древнему городу и всему Кортолу — альванские Торги. Мать уже не пыталась приценяться — не по их деньгам были покупки. Длинноусые, темноглазые рошаельцы сидели возле своего товара, звонким говором зазывая покупателей. Наряды их напоминали те, что были у пилейцев, только шляпы были не сшитые, а валяные, с ленточками и цветами. А что за товар был у рошаельцев! Огромные, в человеческий рост, отполированные овальные пластины горами лежали на подстеленном холсте и блестели на солнце как воинские щиты. Это были сброшенные при линьке жесткие наружные крылья семикрылов, мохнатых жуков, которых в Рошаеле разводили во множестве. Один торговец продавал прозрачные внутренние семикрыловые крылья — городские неженки вставляли их в окна. Ивита этого не понимала — в Укрывище никогда не было ни стекол, ни семикрыловых крыльев в окнах, и они прекрасно жили с одними ставнями. Рядом еще один рошаелец продавал четырех живых семикрылов, как он говорил, очень породистых, из Нагорного Рошаеля. Огромные жуки, покрытые новой блестящей броней с едва пробивающейся шерстью, толкались на небольшом пятачке и жевали синюю траву, которую им подкидывала чернявая дочка хозяина. Ивита подумала, что когда она будет править Пилеем, можно будет приказать, чтобы развели такую скотину. Будут отличные щиты для бойцов, вот как эти, с резьбой и лакировкой, красивые и удобные! А вот еще рошаельские ряды — темноглазые девчонки с северного моря, подвязав яркими лентами свои черные косы, торгуют подушками и стегаными кафтанами на мягком и легком побережниковом пуху, расписными подносами из семикрылового крыла и пышными тюфяками из шерсти жука-рогача. Но Ивите такой тюфяк и с приплатой не нужен — в Пилее у нее будет настоящая княжеская постель! Да и посуда семикрыловая, хоть и хороша, но ведь это деревня! А достойный человек, если хочет иметь красивую посуду, то покупает серебряную, золотую или из тех хитрых сплавов, имя которым знают только их составители — рудоделы. Кстати, будущей пилейской княгине не вредно посмотреть и на этих извечных противников ее государства. Ивита направила ящера направо, в ремесленные ряды. На раскладных столах, накрытых вышитыми скатертями, была расставлены вещи, должно быть, предназначенные для князей и королей. Золото, серебро, самоцветы и настоящие драгоценные камни чистой воды сверкали на блюдах с выпуклыми узорами, ремнях с узорчатыми пряжками, башмаках из многоноговой кожи и расшитых цветами жилетах и кафтанах. А вот рядом часы: огромные, с медными блестящими кругами и стрелками из синего камня — для башен или городских ворот; поменьше, с разноцветными узорами в виде зверей, птиц и листьев — для комнат, как у них в Укрывище; и совсем маленькие, золотые — чтобы повесить на грудь или положить в карман. А какие латы и кольчуги, какие мечи, какие ножны к ним! Рудоделы не просто куют оружие, они в него свою мыслесилу вкладывают — чтобы не терялось, не тупилось, из руки не вырывалось. Так и хочется взять в руки чудо-оружие, взмахнуть и почувствовать его силу! Не удивительно, что пилейские князья столетиями пытались завоевать мастеров-рудоделов — ведь как хорошо забрать таких умельцев в плен и заставить работать! На их вещах озолотиться можно! Но мало, видно, старались пилейцы, плохо воевали, рудоделы как жили в своем Подгорье, никому не подчиняясь, так и живут. Но теперь Ивита возьмется за дело, прижмет как следует этих недоростков, только бы сегодня приехал посланец из Град-Пилея! А воевать с мастерами дело нетрудное — опасно у них только мыследеяние, но оно слабое, потому и носят они в ушах голубые серьги для усиления. А без мыслесилы там смотреть не на что: маленькие, коротконогие, на всех белые кафтаны, чтобы в темных шахтах друг друга не терять. Рожи круглые, как сковородки, и такие же тупые, голоса визгливые, слушать противно. В общем, решено! Война с горными мастерами — первое, за что она возьмется в Пилее! А это кто? Широкое, смуглое, как у сегдетца, лицо и приземистая фигура мелькнули перед ней в толпе. Опять этот рудодел или чей-то там внук? Она же убила его осьмицу назад! Или все-таки убила не его, а филиана? А, ладно, он все равно ничего не докажет! А вот и драконы — втрое выше человека, дышащие горьким дымным запахом, в цветных узорах по рыжей и серой чешуе. Драконы не носят одежды, на то у них чешуя есть, а чтобы украсить себя узорами, они даже художников нанимают. Но товар у них неинтересный — соленое многоноговое мясо в бочках, копченое и вяленое сальниковое сало. Есть еще и прокопченные в драконовом дыму ящеричные хвосты — дорогие, но вкуса и запаха необыкновенного, в обычной коптилке никогда так не выйдет. Есть у них и кожи, многоноговые и сальниковые, дивной выделки, хоть платья из них шей, хоть сапоги тачай. Но самое лучшее у драконов — это кожа горного бронника. Вонь от нее, конечно, не меньше, чем от удобрения из домовики, зато служит она вечно. А рядом — латы из нее, блестящие, укрепленные стальными пластинами, так и горят на солнце! Будь Ивита теперь княгиней, велела бы всем воеводам пилейского войска носить такие. Но сама бы не надела — для женщины они тяжеловаты, в бою не повернешься. А вот и сегдетцы — смуглолицые, черноглазые, языками трещат, как носатихи крыльями. Даже когда они говорят на пилейском, их не понять, а научиться говорить на их тарабарщине вообще невозможно. Но с сегдетским товаром все и без слов понятно. Какие многоноги-иноходцы — длинноногие, с подрезанными рогами и красиво изогнутыми хвостами! Вот эти, синие, поджарые, хороши под седло, даже князья не брезгуют выезжать на сегдетских многоногах. А вон те, черные, мощные, с короткими хвостами — чтобы запрягать в кареты и повозки. Но Ивита никогда не сядет верхом на многонога — это для тех, кто боится свободы и опасности. Настоящий всадник ездит на ящере, а ящеры у сегдетцев еще лучше, чем многоноги. Длинноногие серо-рыжие верховые бродят без привязи, жуя траву из огромных корзин. Эти ящеры не знают вкуса мяса, а потому безопасны для людей — такой не только не укусит седока, но и не толкнет и не заденет хвостом. Сегдетцы — мастера укрощать ящеров, и, хотя плата за выученного скакуна триста, а то и четыреста золотых, от покупателей отбою нет. Ивита почувствовала, как ее ящер дернул головой и повернул налево, куда ей вовсе не надо. Ах, вот оно что! Прежний его хозяин, продавший куцего упряжного ящера в прошлый ярманный день, снова торгует своими невзрачными, короткохвостыми зверями. Ивита поморщилась. Ну да, по деньгам и товар. Одно хорошо, хвост короткий, в тележку хорошо запрягать, а так — ни вида, ни силы, на таких ездят только гончары да сапожники. Когда Ивита будет на престоле, она будет выезжать только на боевом ящере! Вот они — высокие, с зеленой блестящей чешуей и зубчатым гребнем на хвосте, царапают землю могучими когтями и скалят зубы на покупателей. Только сильный и решительный всадник может удержать в повиновении такого зверя, но решительности Ивите не занимать! Они доехали до рядов, где торговали одеждой, и встали на обычное место. Ивита распрягла ящера, мать развесила на тележке оплечья и принялась лебезить перед покупателями. Ну что это такое! Где у нее достоинство? Ивита отвернулась. Что скажет посланец из Град-Пилея, увидев такую родственницу будущей княгини? К тележке подошел сбоку парень лет двадцати в желтой рубашке. Он теребил блестящую пряжку дешевого пояса, смотрел исподлобья круглыми карими глазенками, изображая страстный взгляд, и постоянно сглатывал, как будто у него пересохло во рту. Думает, что природная княгиня будет валяться с ним под телегой? Прогнать урода немедля! Парень подошел и встал перед Ивитой, облокотившись на их тележку. Она смотрела молча, а мать распиналась перед богатым купцом и его неуклюжей дочкой, уговаривая купить к свадьбе красное оплечье и юбку с золотым узором. А не вор ли этот быстроглазый парень? Оплечья, особенно такие, как у них с матерью, — товар дорогой, каждое можно пропивать по два месяца. А уж голубое каменное оплечье, спрятанное под сеном в телеге, она продаст только надежному покупателю. Надо бы его скорее продать, пока мать не вмешалась, только кому предложить? А парень в желтой рубашке все толчется рядом! Ивита выпрямилась и взглянула прямо в глаза парню. — Что смотришь? Не для тебя здесь товар! Парень сделал шаг к Ивите. Надо бы внушить ему, чтобы ушел, но что-то не получается! А тут еще этот купчина с дочкой, копаются, как два сальника в хлеву! Если бы у Ивиты была такая толстая рожа и такие кривые ноги, как у этой дочки, она бы тоже копалась, а лучше всего вместо оплечья к свадьбе купила бы мешок, залезла бы в него, да так и утопилась! И кто только такую замуж берет? Не иначе, папаша разорился на приданое. Что-то прошелестело за спиной Ивиты. Она обернулась. Парень в желтой рубашке исчез. Куда это он? Ивита бросила взгляд на телегу — Туман Священный! Она сунула руки в разворошенное сено. Кожаного свертка с голубым оплечьем не было! Вдали между спинами прохожих мелькнула желтая рубашка. Вор мчался по базару, ловко ныряя на свободные места в толпе. На него оглядывались, ругались вслед, но никто из обывателей и пальцем не шевельнул, чтобы остановить. Стой, стой! Выхватив меч, Ивита бросилась следом. Трусы-покупатели, увидев оружие, шарахнулись в разные стороны, но вор уже метнулся за высокие спины сегдетских ящеров. Ивита бежала за ним, ноги легко несли ее, меч сверкал на солнце, в душе пело предвкушение победы. Вот он уже близко, его уже можно достать мечом… Тупой пилеец встал с узлами поперек дороги, и шустрый ворюга нырнул за его спину. Не уйдешь! Ивита бросилась за убегающим парнем в ряды рудоделов. От голубого блеска серег и мельтешения кудрявых голов зарябило в глазах. Расталкивая горных мастеров, Ивита уже настигала вора, но какая-то фигура выскочила из-за кучи расписных горшков. Смуглое лицо с вытаращенными глазами мелькнуло перед ней. Опять тот убитый? Смуглолицый протянул навстречу Ивите руку, пытаясь задержать ее. Вот тебе! Она рубанула сверху вниз, но меч не встретил сопротивления. Ах, Туман тебя удави! Увернулся! Но вор не увернется! Вот он — его схватил за воротник какой-то коротышка-мастер! Рука действовала быстрее, чем сознание. Вор покатился на землю с жутким воем, и Ивита увидела как на залитую кровью землю из-под отрубленной руки упал сверток в черной многоноговой коже. Этот ворюга не заслуживал жизни! Сейчас подействует смертная голова, но до тех пор она успеет ударить его еще пару раз! Чья-то рука перехватила ее руку в замахе, еще несколько человек схватили Ивиту с разных сторон.