«Кончилась эра изоляции, порождённой страхом. Отныне наша страна – полноправный член международного сообщества, чьё мнение учитывают, слышат и уважают. За многие века норды доказали, что суеверия, распространённые о них людьми, не имеют ничего общего с реальностью. Мы свидетели важнейшей исторической вехи, чью значимость, быть может, превосходят лишь подвиги Первородного – свидетели того момента, когда перед Белой империей открылись все двери мира. И это проявляется на всех уровнях: и в поддержке, оказанной нам одной из крупнейших держав, и в индивидуальном волеизъявлении, когда представительница иной расы со всей пылкостью сердца стремится стать одной из нас». Противникам чужестранки оставалось лишь скрежетать зубами – но их ядовитое шипение буквально тонуло в безостановочном потоке фанфар и бравурных словоизлияний. За этой победоносной картиной, однако, скрывалось нечто, что продолжало беспокоить её тайных авторов. Истинные злоумышленники, распространившие грязную клевету о Шиа и Пьерше, так и не были установлены. Жандармы легко выследили оборванцев, рассовывающих листовки по почтовым ящикам ранним утром, и вломились с обыском в типографию – замызганный домишко, расположенный в одном из злачных районов города. Её владельца уже полгода как искали кредиторы и судебные приставы, чтобы описать имущество. Однако о таинственном заказчике он сообщить ничего не смог: первое предложение о сделке и дальнейшие указания приходили по почте; письма каждый раз отправлялись с разных адресов, а прямого ответа не требовалось. Зашифрованное «да» или «нет» владелец типографии сообщал, размещая кодовое объявление в городской газете. Вознаграждения же он до сих пор не получил: деньги обещали прислать спустя месяц после выполнения поставленных условий. Глупец согласился на опасную аферу, потому что находился в безвыходном положении и потерял голову, пытаясь хоть как-то свести концы с концами. Для обывателей его представили, конечно, как главного злодея, встретившего неминуемую кару правосудия. Суду заранее дали указания приговорить его к ссылке на северные рудники – жестокое место с изнуряющим трудом, которое даже матёрым преступникам снится разве что в кошмарах. Однако те, кто был посвящён в детали, понимали, что истинный вдохновитель заговора по-прежнему на свободе и весьма искусен в том, что делает. Это порядком омрачало настроение. Единственной зацепкой служило последнее письмо с инструкцией, извлечённое из мусорного ведра типографии. Почерк изучали лучшие графологи, однако, хотя ни у кого не возникало сомнений, что заказчиком пасквилей был аристократ, цепочка от него до исполнителя по-прежнему могла быть очень длинной, и тот, кто поддерживал непосредственный контакт с типографией, вполне мог принадлежать к непримечательным обывателям столицы, а это делало масштаб поисков слишком широким. Расследование застопорилось. Впрочем, барон Шертхесс обещал сделать «всё возможное, чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки». Аурелий прочитал это окончание рапорта и покачал головой: навряд ли заговорщики остановятся на достигнутом. Чем прочнее будет положение Шиа, на тем более жуткие преступления решатся те, кому она как бельмо в глазу. А раз так, это не мёртвая точка, это – их беспомощность перед будущей опасностью. Аурелий вздохнул и, не желая предаваться мрачным мыслям, потянулся к пачке прошений, доставленных ему ещё с утра. Просмотрев сперва зачины, он зацепился взглядом за один, написанный неровным почерком и при том с ошибками. Вытащил, ощущая пальцами непривычно грубую бумагу, расправил на столе. С первых же строк у него сжалось сердце – это писала супруга осуждённого типографа. Зная только то, что печаталось в газетах, несчастная со всем простодушием клялась императору, что её мужа подставили, что он решился на это только из крайней нужды и любви к своим детям, которых было четверо и одному из которых не исполнилось ещё и года. Что они и до этого подбирали с пола каждую крошку хлеба, а теперь без кормильца точно помрут с голоду. Она умоляла если не о помиловании, то хотя бы о снисхождении. Весь текст был пронизан болью и отчаянием, как если бы её саму приговорили к казни. Но разве Аурелий мог позволить себе такую щедрость, как отмена ссылки? Нет. И объяснить, что ему прекрасно всё известно и приговор предопределён, он тоже не мог. А где-то там, в тёмной каморке под крышей, засыпая от усталости с грудным ребёнком на руках, в то время как другие её дети отправились просить милостыню, нордианка ждала и волновалась, уповая на милосердие всесильного императора. Аурелий посмотрел в окно, где яркое золотое солнце ещё не набралось сил растопить лёд, но уже вселяло в души горожан радость предстоящей весны. Оглядел свой уютный и тёплый кабинет, в котором всего было в достатке, вспомнил свои счастливые часы с Шиа. Подумал и поставил резолюцию: «Единовременно выплатить сто золотых монет и затем назначить ежемесячную пенсию в размере двадцати монет в течение восемнадцати лет. Выплатить долговое обязательство со всеми издержками в полном размере из моих личных средств и снять судебное преследование. По завершении отчитаться». В кабинет заглянул слуга. – Ваше Величество, княгиня Брунгервильсс со спутницей пожаловала на свою часть дворца. – Пусть явятся ко мне. И подай, пожалуйста, чай. Шиа вошла одна, тогда как Арэйсу осталась ждать за дверью кабинета. На щеках эльфийки ещё не остыл морозный румянец; она шла отрывисто, стремительно, как если бы куда-то спешила. В связи с подготовкой к Ритуалу Присяги дни её теперь были расписаны чуть ли не по минутам. Они с Аурелием даже стали реже видеться, как во времена, когда Шиа только приехала в Белую империю. Император тепло улыбнулся. – Ну, как твои дела? – Нормально, – устало выдохнула Шиа, без приглашения падая в кресло. – Сегодня отнесла послу Кариэлиню медаль победителя, полученную во время Летнего Разгара, и подала прошение, чтобы меня вычеркнули из списка выпускников, имеющих особые привилегии при поступлении. А также написала, что я отказываюсь ото всех прав, гарантируемых мне Островной империей, не нуждаюсь более в её покровительстве и защите и прошу отныне не считать меня своей подданной. – И что он? – Да ничего. Не то чтобы для него это стало сюрпризом. – Эльфийка умолкла, пока слуга расставлял перед ними чайный сервиз. – Чем занимаешься? Аурелий показал ей прошение. Прочтя его, Шиа равнодушно пожала плечами и вернула на стол. – Твоё право, делай, как хочешь. – Тебе что-то не нравится? – Да нет. Просто таких, как она, полно. Они не пишут тебе слёзных писем, и никто не оплатит их существования. Но для жены преступника ты, конечно, сделал реверанс невероятной щедрости. – Что ж, может быть, мой поступок и правда несколько лицемерен, – обиженно нахохлился император. – Но не могла бы ты выражаться не в таком саркастичном тоне? – Что я могу поделать? – Шиа была усталой и оттого несколько резкой. – Так это выглядит для меня со стороны. Вот даже мои родители: у них хорошая работа на производстве сигилов, приличный заработок. Но в старости они могут рассчитывать только на собственные сбережения и ещё – на нас, дочерей. Моё дальнейшее взаимодействие с ними теперь под вопросом, остаются Геасфель и Рогеаль. И хорошо, если кто-то из них в момент беды сможет оказаться рядом. – Ты уже написала родителям? – Вчера отправила письмо. Представляю, в каком они будут шоке от прочитанного. Хотя, может, наоборот, обрадуются – императрица-то уж точно никогда не будет бедствовать, верно? Это замечание снова кольнуло Аурелия, хоть объективно он и понимал, что в том, кем он родился, его вины нет. Однако глубоко размышлять над словами Шиа сейчас охоты не было. Ему просто хотелось приятно провести время с любимой. – Сможешь заметить ошибки в письме, если дам перечитать? – лукаво прищурился он. – Я уже заметила: в словах «в общем» и мягкий знак в «ться» не поставлен, – легко отмахнулась Шиа. – Не думай, что я пропадаю невесть где: я усердно занимаюсь! – И делаешь поразительные успехи. – Но акцент всё ещё сильный, – погрустнев, добавила эльфийка. – Ну что ты, твой акцент очень милый. Как ты мне говоришь? Шиа захихикала, и её лицо приобрело прежнее беспечное выражение, каким Аурелий запомнил его ещё в Островной империи. – Кстати, ты смотрел список моих имён на выбор? Я склоняюсь к Орсинь. – Честно говоря, – неуверенно протянул император, – мне ни одно из них не нравится. – Почему? – Не знаю… В любом случае пока церемония не прошла, ты для меня – Шиа. До самой последней секунды – та самая Шиа, в которую я так безоглядно влюбился на эльфийском острове. – Но я же никуда не денусь, как бы ты меня ни называл. – Да, но… – Аурелий снова смешался. – В этом имени – начало нашей с тобой истории. У меня ощущение, как будто вместе с ним исчезнет и она. – Да ну, глупости, – хмыкнула Шиа. – Не будь таким мнительным. – При чём тут мнительность? – Он как будто обиделся. – Я просто дорожу нашими воспоминаниями. – А я как будто нет? Но лучше уже зови меня Орсинь, чтобы привыкать. – Не хочу. – И как я раньше не замечала, что ты такой вредный? – От тебя набрался, – бодро ввернул ей в пику Аурелий. Не найдясь, что возразить, эльфийка фыркнула и потянулась к чаю, который уже успел порядком остыть. Некоторое время она сосредоточенно поглощала тонко нарезанную ветчину, кедровые орехи – к которым пристрастилась в последнее время – и кекс с изюмом. Аурелий не мешал, догадываясь, что она устала, а он её и так заболтал, и только подливал в пустеющую чашку чай. Наконец Шиа откинулась на спинку кресла и вернула ему подобревшую благодарную улыбку. – Церемония всё ближе. Волнуешься? – Аурелий ласково дотронулся до её руки. Шиа отвела взгляд, и, проследив за ним, Аурелий понял, что она внимательно смотрит на висящий за ним портрет Келсия и Юйсинь. При слабом эхе кровавых воспоминаний к горлу невольно подступила тошнота. – Нет, не боюсь, – уверенно тряхнув головой, ответила Шиа. – Мне было страшно, когда я только приехала сюда и была одна. А теперь вокруг меня много тех, на кого я могу положиться. * * * Для Шиа Ритуал Присяги представлял в первую очередь серьёзное физическое испытание. Столь важное посвящение, разумеется, должно было проходить в парадном зале Храма Первородного, и до него эльфийке надлежало проехать в сопровождении торжественного кортежа по главным улицам столицы. Начало шествия назначили на десять часов, и для того, чтобы успеть подготовиться, Шиа поднялась, едва забрезжил рассвет. Ванна, затем завтрак, тщательный процесс одевания и укладки волос в причёску – первая часть церемонии разыгрывалась специально для простых горожан, и каждая деталь наряда тут обговаривалась и утверждалась заранее. Чтобы сильнее подчеркнуть контраст между переходом из одного подданства в другое, Шиа предстояло появиться в традиционном эльфийском платье: для этого несколько модельеров разработали особый наряд, под который можно было бы надеть тёплые вещи и не продрогнуть, ведь настоящая островная одежда не спасёт от северных холодов. Впрочем, среднестатистический обыватель всё равно не имел об эльфийских обычаях чёткого представления. Главное – создать нужный образ. К тому моменту, как процессия Шиа начала шествие, эльфийка уже порядком утомилась и мучилась голодом: ранний завтрак давно миновал, а больше в череде бесконечных приготовлений возможности перекусить не нашлось. Радостный душевный трепет сменился желанием поскорее со всем покончить. И тем не менее судьба благоволила эльфийке: день выдался тёплый, знаменуя приближение весны. Яркое солнце горело на стёклах и крышах домов, ветра почти не было, и благодаря ещё не растаявшему, но осевшему снегу всё казалось светлым, приветливым, весёлым. Народу на центральных проспектах собралось очень много, кто-то залез на деревья и даже крыши домов, чтобы было лучше видно. Тут же ходили продавцы с горячими пирожками на подносах, детям предлагали сладкие пряники с глазурью. В такой прекрасный день плохое настроение просто таяло под лучами всеобщего веселья. Когда показалась открытая коляска с эльфийкой в сопровождении десяти конных всадников, улицы взорвались радостными приветствиями, которые унеслись высоко в голубое небо. Хор воодушевления провожал Шиа до самого Храма Первородного и те счастливцы, которые успели занять лучшие места рядом со святилищем, могли лицезреть, как один из всадников, одетый во всё чёрное, спрыгнул с лошади и почтительно помог чужестранке спуститься из экипажа. Вместе они подошли к голубому шатру, раскинутому прямо у подножия массивных ступеней. Здесь Шиа предстояло переменить одежды, чтобы предстать пред очами Табриесса уже обновлённой, и при всех распрощаться с последним, что связывало её с родным домом: с сёстрами. Они ждали её у входа в шатёр. Все важные слова были сказаны накануне, все споры и всплески эмоций пережиты. Как ни странно, Рогеаль, столь много ругавшаяся в детстве с младшей сестрой, отнеслась к уходу Шиа очень болезненно. Вероятно, такой уж она была: требующей личного пространства и в то же время тяжело воспринимающей любую перемену в привычном окружении. Однако сам факт, что средняя сестра так ею дорожит, оказался для Шиа приятным открытием. В последнее время их отношения становились только лучше и теперь, на границе расставания, достигли апогея. Геасфель приняла решение младшей сестры философски, и только грустный взгляд выдавал её истинное отношение к происходящему. Сейчас, увидев Шиа, она тепло улыбнулась. – Хорошего тебе сегодня дня. Помни: мысленно мы всегда с тобой. – Удачи, – понуро развела руками Рогеаль. – Надеюсь, однажды мы ещё встретимся. – Пишите за меня родителям, – кивнула Шиа, показывая, что она в полном порядке. Было даже странно представить, что это последний раз, когда она видит сестёр столь близко и вправе общаться с ними неофициально. Разумеется, никто в здравом уме не предполагал, что после клятвы эльфийка не станет вспоминать о своей семье. Но их общению должен был наступить конец: как если бы Шиа переродилась, позабыв о своём прошлом, так и теперь она обязана была порвать все связи с Островной империей, начиная жизнь с чистого листа. Про себя эльфийка планировала, что когда всё уляжется и норды к ней привыкнут – скажем, лет через пять-семь, – она возобновит прежнее общение с родными, которое уже ни у кого не вызовет протеста. А до тех пор придётся терпеть. В шатре Шиа быстро сбросила с себя одежду и вытащила заколки, распуская перламутровые локоны. Её новое платье, обтягивающие штаны под юбку и сапожки, которые Арэйсу помогла ей быстро переодеть, были цвета слоновой кости. Выйдя на лёгкий мороз и поднимаясь по ступеням алебастрового Храма, среди ещё не отступившего царства зимы, эльфийка выглядела сияющей жемчужиной. Белый. Цвет правды и искренности, цвет прямоты и правдивости – она была соткана из него, сияя, как кристалл в лучах солнца. Столь красноречивым и проникновенным был этот немой язык символов, что шумящая толпа стихла. Исподняя рубаха из шерсти неприятно колола, раздражая кожу, но и помогала согреться. Шиа со страхом ощущала стужу, забирающуюся в рукава и под штанины. Ей ужасно хотелось взбежать по ступенькам, оказавшись в спасительном тепле, но Арэйсу, мерно шагавшая впереди, заставляла держать ритм. Эльфийка только-только перестала бояться зимы, поверив в надёжность тёплой меховой одежды, и в тонком ритуальном облачении ей то и дело мерещилось, что надвигающаяся масса мертвенно-бледного Храма убьёт её, не дав добраться до вершины. И всё же, завершив восхождение, Шиа на миг обернулась, чтобы взглянуть на копошащуюся внизу толпу и парадные мундиры стражи. Сестёр рядом с шатром уже не было. – Идём? – Арэйсу тронула двери. Шиа уже бывала внутри Храма Первородного, для репетиции церемонии. После Аурелий показывал ей склеп. Эти мрачные голые подземные туннели, совсем не похожие на возвышенную усыпальницу, произвели на эльфийку гнетущее впечатление. Её воображение вновь отказывалось представить, что когда-нибудь она обнаружит здесь бездыханного Аурелия. Это было слишком жестоко. Отделка же парадного зала была чрезвычайно напыщенной. Череда золотых узоров, росписей, резьбы по дереву, могучих гранитных колонн, перемежающихся панелей малахита, белого и жёлтого мрамора, яшмы и лазурита казалась почти неуместной. Живые существа уж точно были тут лишними. И тем не менее сейчас здесь собралось множество дворян – норды и нордианки, закутавшись в дорогие шубы и накидки, с перстнями, брошами и серьгами, в которых сверкали бриллианты или иные драгоценные камни, с интересом уставились на переступившую порог эльфийку. Арэйсу скрылась в тени. Дальше Шиа надлежало идти одной. И она пошла к ожидающему её впереди Аурелию, облачённому в парадное одеяние Табриессов: светлые одежды с алым орнаментом, точно брызги крови, широкий вышитый пояс, драгоценный золотой наплечник, тяжёлый бордовый плащ, мягкими складками собравшийся у ступней. И лицо, обрамлённое короной сияющих волос. Это в сказках принцессы сидят в высоких башнях и ждут спасителя-героя. Но в их реальности всегда ждал Аурелий – ждал её прощения, ждал, когда она приедет в Белую империю, ждал её согласия… Даже сейчас у Шиа была полнота власти сказать «да» или «нет», а он ничего не мог с этим поделать. Он по-прежнему ждал. – Я, Шиа, желаю здесь и сейчас отказаться от своего имени и подданства Островной империи и смиренно прошу Его Величество императора Белой империи, Владыку северного полуострова и Покровителя народа нагов, Аурелия Табриесса, признать меня частью своего народа. Чистый и твёрдый голос прозвучал громко, вибрируя и разносясь эхом. Эльфийка опустилась на колени перед Аурелием, склонив голову, и тот начал Ритуал, зачитывая вопросы: – Готовы ли вы в нужный час служить Белой империи, пусть бы это даже было во вред интересам бывшей родины? – Готова. – Клянётесь ли вы делать всё возможное, чтобы приумножить славу и богатство Белой империи? – Клянусь.