Воспоминания вспыхнули, обрушиваясь сонмом ужасных видений, и Орсинь поняла, что лежит на камнях, а шум прибоя – это лязг металла. Не понимая, сколько времени пробыла без сознания и что сейчас происходит, она попыталась вскочить на ноги. На деле же лишь слабо пошевелилась, и от этого движения её пронзила отрезвляющая боль. Застонав, эльфийка собралась с духом и заставила себя перекинуться на бок. Однако всё, что она увидела, – это не поле битвы, а плотно сомкнувшееся кольцо дроу и Арэйсу, яростно отбивающую их атаки. Поистине, всё, что Орсинь наблюдала в исполнении княгини до сих пор, оказалось лишь снисходительной игрой в поддавки. Арэйсу была одна, но никому не удавалось миновать её смертоносных клинков. Латы её густо забрызгала кровь, а там, где руки и ноги прикрывали лишь кожаные доспехи, зияли прорехи. Подставляясь под удары, которые не удавалось вовремя отразить, она буквально своим телом прикрывала эльфийку. Регенерируя вновь и вновь. Терпя бесконечную боль. Но не отступая ни на шаг, с каждой минутой заставляя оставшихся дроу холодеть от изумления и страха. Вскинув дрожащую руку, Орсинь влила остатки энергии в магическую татуировку на спине, и двое нападающих, ослеплённые резким светом, оказались лёгкой добычей для княгини. – Прекрати! Я справлюсь! – хрипло закричала, не оборачиваясь, Арэйсу. – Я не позволю тебе умереть здесь из-за меня! – Она уже очнулась! Скорее, дайте сигнал! – рявкнул командир дроу, зажимая обильно кровоточащее плечо. Неприятельские воины вдруг бросились врассыпную. А с террасы каньона вновь выстрелило зачарованное копьё скорпиона. Глаза Арэйсу вспыхнули алым, и очередная яркая вспышка накрыла эльфийку куполом, под которым вытекающая из тела княгини кровь пенилась и шипела, противостоя смертоносной магии оружия. Даже обычно бледная, кожа её стала теперь пепельно-серой, покрываясь сетью мелких трещин, точно истлевшая плоть, – и земля на метр от неё тоже потрескалась и поднялась в воздух, гудя и теряя свою текстуру. Арэйсу просто использовала свою энергию, как щит, истощая ею силу смертоносного копья. Орсинь кричала, с ужасом наблюдая за тем, как княгиня сжигает себя заживо. Но, как бы эльфийка ни бесновалась, она не могла возвратить своего прежнего могущества. И всё же Арэйсу выстояла. Магическая сила рода Брунгервильссов оказалась так велика, что его единственная наследница сумела нейтрализовать чары, мощь которых выходила за пределы возможностей даже самых хорошо обученных магов. Когда копьё разлетелось на щепки и, тяжело взмахнув мечом, Арэйсу вновь распрямилась, встречая монолитной стеной подступающих дроу, её запавшие глаза горели неутомимой готовностью убивать. – Нет, нет, Арэйсу!.. – плача, умоляла её Орсинь. – Не надо! Княгиня не отвечала. Эльфийка сумела лишь сесть, привалившись спиной к скале, но дальше – она понимала, – дальше она ничего не может. С повисшими вдоль тела руками, точно тряпичная кукла, она наблюдала, как прямая, будто выкованная из стали, спина Арэйсу удаляется, и слёзы, застилающие глаза, искажали её силуэт. Не то чтобы Орсинь действительно хотела остаться брошенной на растерзание дроу. И всё же эта пытка была бы милосерднее, чем наблюдать, как убивают Арэйсу. Поглощённая схваткой, она не сразу обратила внимание на протяжный звериный вой. Этот леденящий душу зов протянулся над каньоном, достигая ушей каждого воина, и, как бы храбры эти бойцы ни были, норды или дроу, их тела невольно покрылись мурашками. А вот Въенгр сразу поднял голову, всматриваясь в высокие горные пики, обрамляющие плато. Там, на одном из утёсов, стоял ворг, и на нём сидел золотоволосый, прекрасный, как сияющее солнце, эльфийский всадник. И все – и дроу, и норды – вдруг замерли, уставившись на него в неверии, а слева и справа от всадника продолжали появляться новые наездники на воргах. А затем они ринулись вниз, струясь по скалам, точно лавина. Их масса ударилась о спешно меняющих строй дроу и брызнула в стороны, разделяясь на два потока. Ворги – стайные животные. И загоняют добычу коллективно. Их огромные тела молниеносны, а с эльфийскими всадниками на спине, которые ограждают своих партнёров от боковых атак, ворги вовсе знают мало равных в бою. В мгновение ока войско дроу оказалось разделено, как стадо баранов, на части, и поле брани наполнилось новыми воплями. – Шиа! Сперва эльфийке показалось, что она бредит. Плотное кольцо, сжавшееся вокруг Арэйсу, вдруг распалось – его расшвыряли двое всадников. И, словно во сне, на одном из них сидела призывно раскинувшая руки Арестея, а на другом – прикрывающий её Феонир. – Шиа, прыгай! – велела Арестея. И Орсинь прыгнула. Собрав последние силы, она приподнялась, и однокурсница подхватила её, унося с собой. В этот же момент Орсинь почувствовала резкую боль: кинжал, брошенный кем-то в последний момент, прорезал кожаные доспехи. Хлынула яркая кровь, заливая шерсть ворга, и Арестея пронзительно закричала, видя, как стремительно слабеет в её объятиях подруга. Последнее, о чём успела подумать Орсинь, – это улыбающийся в ореоле южного солнца Аурелий, и их первая прогулка по городскому парку по пути домой… * * * Аурелий приходил в себя стремительно, и всё же те несколько секунд, когда его сознание плавало, точно во сне, среди зыбких образов, дали ему понять, что какой-то промежуток времени он был «мёртв». Пребывая в забытьи, он испытал странное, ни на что не похожее ощущение, как будто нечто удерживает его сущность, не позволяя ей рассеяться. Тело восстанавливалось почти что против собственной воли. Однако едва разум обрёл цельность, это чувство исчезло, уступив место привычной регенерации. Теперь во рту появился вкус железа. От сердца до подмышки пульсировала, затихая, боль. Впрочем, Аурелий даже не успел застонать, как рана затянулась. Император перевернулся, стряхивая с себя слой земли и ила. На зубах противно скрипел песок. Первое, что бросилось Аурелию в глаза, – обугленное тело, в котором он с трудом угадал очертания одного из генералов. Глубокая воронка, в которой они оба оказались, не оставляла сомнений в чудовищной силе взрыва. Должно быть, их поразило то же оружие, что и Орсинь, – иной причины, почему он потерял сознание, Аурелий не мог найти. Развернувшаяся на поле боя трагедия оставляла мало надежд на победу. Первой мыслью было выяснить, в порядке ли возлюбленная, но император хладнокровно отмёл её – сейчас он обязан был позаботиться в первую очередь о сохранности войска. А рядом с Орсинь, в конце концов, должна была находиться Арэйсу. Поразительно, но сейчас Аурелий не испытывал никакого замешательства. Телепортировавшись, он поднялся над полем битвы, обозревая ситуацию сверху: следовало отступать как можно скорее, чтобы спасти хотя бы остатки армии. Император только приготовился начертить в небе при помощи иллюзии символ, означающий соответствующую команду, как его ушей достиг пронзительный вой ворга… Всё ещё пребывая в бесплотной форме, Аурелий наблюдал, как эльфийские наездники с хирургической точностью рассекают войско дроу на части. Р-раз – и длинное копьё пронзает нескольких воинов, точно шампур, нанизывающий тёмное мясо. Р-раз! И ворг, сбивая закованной в металл грудью всё, что попадается ему на пути, перекусывает пополам извивающееся тело, дробя кости. Р-раз! И второй наездник проделывает то же самое в обратном направлении, настигая тех, кому удалось уцелеть. Вид этой резвящейся стаи напоминал выпущенный на волю молодняк, но её кровавый азарт внушал отвращение. «В мире слишком много зла», – вдруг подумал Аурелий. Он всё-таки создал иллюзию, приказывая нордам отступать, а затем пронёсся над равниной, отыскивая выживших генералов и указывая им место сбора. В тот момент, когда он поил из фляги кровью одного из военачальников, его внимание привлекло новое магическое эхо, разнёсшееся по плато. Десять эльфийских магов, выстроившись за спиной главного чародея, повисли в воздухе, образуя нечто наподобие символа. Их тела усеивали многочисленные браслеты и пояса, а в руках были ассиметричные жезлы. Яркий фосфорический свет переливался по испещряющим их рунам, и от этого казалось, что твёрдая поверхность металла течёт и движется в руках своего обладателя. Устремив оружие в сторону Стевольпа, эльфы поливали его жидким огнём. Им противостояли, как могли, уцелевшие чародеи дроу. Струи раскалённого пламени обрушивались на них, с шипением исчезая и не причиняя вреда, а затем над Стевольпом начала образовываться чёрная сфера. Она росла, становясь всё более уродливой на фоне гор и голубого неба, точно не принадлежа этому миру, и тогда воздух вокруг центрального эльфийского мага тоже засиял, рождая второе солнце. В противостоянии этих искусственных светил, ни одно из которых не лелеяло жизни, затаилось нечто зловещее. – Вот они, хвалёные эльфы, – прохрипел генерал, пришедший в себя в руках Аурелия. – Пришли почивать на чужих лаврах… – Вы понимаете, что происходит? – поинтересовался император. – Живой сигил, – кивнул тот на застывших в воздухе эльфов. – Несколько магов становятся звеньями одного очень мощного заклинания. Чёрный шар дроу – магия пустоты, вакуум, который способен сжать любой предмет до однородной массы. Испепеляющий огонь – воплощение стихии драконов, лучше всего изученное островными эльфами в их бесчисленных столкновениях с этими тварями. – Меня преследует ощущение, что защитники Стевольпа находятся на крючке у своих светлых собратьев, – задумчиво произнёс Аурелий. – Даже отсюда я угадываю, как лица дроу исказились от гнева, как дрожат их руки, будто пытаясь выпутать собственные нити магии из хитроумных силков противника, как пульсирует их сфера, то сжимаясь, то стремительно расширяясь вновь. В этот момент протрубил горн, и наездники на воргах начали взбираться на скалы столь же стремительно, как спустились с них, оставляя за собой, словно после развязного пиршества, неприглядные останки. – Они решили уничтожить одним махом и нас, и дроу, – прошептал генерал. – Едва ли мы успеем отойти на безопасное расстояние. Вероятно, в течение нескольких минут в этом каньоне не останется ничего живого. Оба поглядели на плато, по которому вдалеке двигались отступающие норды. – Соберите магов и обеспечьте защиту тем, кто успеет миновать столпы. Остальным займусь я, – произнёс Аурелий и, не дожидаясь ответа, телепортировался. Вновь разглядывая с высоты равнину, он заметил знакомый копошащийся силуэт. Арэйсу падала и ползла, опираясь на меч, и чёрные линии на обескровленном теле, точно трещины, стали ещё длиннее. В своём истощении её организм пожирал сам себя. Аурелий материализовался перед княгиней, протягивая собственную флягу с запасом крови. Задыхаясь, та не сразу поняла, кто перед ней, но затем презрительно скривилась. – Что? Вы рехнулись? Идите спасайте других. – Голос Арэйсу был иссохшим, а конечности не слушались, едва удерживая её на ногах под порывами нарастающего ветра. – Я не хочу терять сестру, – спокойно ответил император, но это лишь разозлило её ещё больше. – Я тебе не сестра! Проваливай и дай мне спокойно умереть. – Арэйсу упала, очевидно, решив больше не подниматься, и вжала голову в плечи, чтобы песок не так сильно бил по лицу. Аурелий мог видеть, как дрожат её сводимые судорогой мышцы, но у него не было времени ей об этом сказать. Что смерть, выбранная ею, – это неправильная смерть. Поэтому он положил флягу ей на колени и ушёл. «В мире столько зла, – думал он. – И ведь многие хотят творить зло». Эта мысль, внезапная и отчётливая, как щелчок, вдруг поставила мир, до этого будто бы перевёрнутый для него вверх дном, в правильное положение. Незнакомая бодрящая злость рождалась в душе Аурелия. Но даже она не пылала, а напоминала спокойную решимость – достигнув своего передела, гнев трансформировался в иное состояние души. «Мир полон зла», – снова повторил Аурелий про себя, глядя на затмевающие солнце чёрную и огненную вспышки. Вокруг потемнело, и чудовищный, низкий гул рвал барабанные перепонки. И дроу, и норды, осознав приближающуюся катастрофу, в панике бежали к ближайшим скалам, надеясь обрести прибежище под их кровом. Аурелий же шёл мимо них вперёд. Он уже стоял на том месте, где Орсинь поразило зачарованное копьё скорпиона, – его по-прежнему испускающие мерцание обломки валялись на земле. И Аурелий воззвал к Геасфель – на этот раз уверенно и требовательно, без страха шагая навстречу истинному слиянию. И она ответила на его зов, с готовностью распахнув объятия. Император охватил взглядом пространство от одной стороны плато до другой, и из-под его ног родился камень. Разрастаясь столь стремительно, что казался живым, он был тягуче-алого цвета, будто в него вливали кровь. Он потянулся вверх и вширь, превращаясь в массивную стену, которая вышиной стремилась превзойти каньон. Стена росла, превышая все границы воображения. Аурелий чувствовал, как энергия клубится под его руками, как магия пьёт силы и как Геасфель незримо стоит рядом, держа для него открытыми двери источника, из которого они могли черпать только вдвоём. Маги дроу и островных эльфов никак не отреагировали на его действия, уже не имея возможности отвлечься от той сложной паутины заклинаний, которую теперь были вынуждены прясть. Сумрак сменился светом. Белёсый, ослепляющий, он выхолостил горы и растительность до призрачных дрожащих теней. Все очертания стали неровными, одномерными, точно нарисованными на листке бумаги. А затем на мир упала кромешная Тьма. Однако это было не отсутствие света, а бесконечная бешеная энергия, высасывающая пространство. От её прикосновения наступило безвременье и пропали звуки, исчезло даже ощущение тверди под ногами. Где-то бесконечно далеко, точно писк слепых котят, слышались панические крики нордов и дроу – магическое эхо искажало всё, от способности ориентироваться в пространстве до вкусов и тактильных ощущений. В рот точно насыпали пепла. Аурелий чувствовал неистовство выпущенной на волю первородной Стихии, с которым она колотилась о выстроенную им стену – вгрызаясь, пожирая, сжигая кровавый камень дотла. «Мне нужен свет», – машинально подумал Аурелий – а вместе с ним Геасфель, ведь теперь они стали единым целым, – и слабое серое мерцание озарило пространство вокруг него. Вероятно, оно было доступно лишь ему, поскольку те, кого он увидел у скал, продолжали лежать на земле ничком. Та часть плато, которую не успела защитить стена, превратилась в голую, неживую глину или, возможно, в прах. В чёрно-белых тусклых тонах не удалось бы разобрать. А над непроницаемой чёрной стеной поднимал голову белый дракон. Его очертания постоянно менялись, как у песчаной бури, но это несомненно был он. «Так вот чего они добивались, – пронеслось в голове Аурелия. – Они пытались искусственно создать дракона! Говорилось же в древних преданиях, дошедших до нас ещё от нагов, что драконы – суть энергия, обрётшая плоть. Вот как они появились на заре времён». Он обернулся к стоящей рядом Геасфель и сжал её ладонь. Та улыбнулась. – Ты и я – одно и то же. Странно, я как будто поняла истинный смысл этих слов только сейчас. – Она спокойно и радостно смотрела ему в глаза. – И мне кажется, нам остался последний шаг… Посреди безмолвной чёрной пустыни силуэт Геасфель застыл, превращаясь в пустой слепок, а внутри Аурелия завихрилась мириада чужих воспоминаний, эмоций и надежд, и, соединяясь с его собственными, они искрились и высекали тысячу новых искр, и этот огонь невозможно было держать в одном теле. Он сам стал клубком энергии, столпом света, который протянулся нитью от тверди до небес, разрезая Тьму. И Аурелий закричал, упираясь руками в стену и вливая в неё весь лёд и пламень, всю ярость и счастье, какие только мог найти внутри себя. Он вспоминал исступление Арэйсу, ссоры с Орсинь, танец в ночь Летнего Разгара и страх перед князем Мешерие. Он плакал над прощальным письмом отца и смеялся, благодаря его за осколки нежной любви, которые тот ему подарил. Он вливал новые и новые силы в каменную преграду, тогда как бушующая магия пожирала её, подбираясь к самым кончикам пальцев, грозя наконец-то прорваться на плато. А затем ему почудилось, что он слышит колыбельную матушки… – Ваше Величество, Ваше Величество! – Аурелий открыл глаза и увидел над собой испуганного генерала. Неужели он потерял сознание? Когда? Ему казалось, он только что сдерживал свирепый натиск дракона. Ни боли, ни головокружения не было, и Аурелий сел, оглядываясь по сторонам. – Сколько времени прошло? – Не могу сказать. В темноте многие услышали ваш голос, но никто не мог ничего увидеть. А затем вернулось солнце, и вы лежали рядом с этим. – Норд медленно, неуверенно повёл ладонью, и Аурелий обомлел. Полупрозрачная стена из причудливого, словно жидкого вещества возвышалась над равниной, играя в лучах солнца. Переливающийся вид её был настолько дивен, что грозил пленить душу. – Но я создавал стену из красного камня! – воскликнул поражённый Аурелий. – Вероятно та чудовищная стихия преобразовала его вот в это вещество. Если бы вы не предоставили ей такое угощение, она бы исказила всё вокруг. Но лучше не прикасайтесь к нему, Ваше Величество. – Генерал остановил Аурелия, когда тот потянулся к прозрачной, иллюзорно тончайшей субстанции. – Кто знает, что это на самом деле. Пусть этим займутся маги. После Аурелий ещё долго брёл среди убитых и раненых, пока не отыскал Арэйсу, лежащую в беспамятстве на том же самом месте. Фляга валялась неподалёку, неоткупоренная. Медленно приподняв и положив голову княгини себе на колени, император начал аккуратно вливать ей в рот спасительную жидкость. Лицо Арэйсу чем-то отдалённо напоминало Юйсинь – тот же нос и тёмные волосы, то же гордое презрение, что и на портрете. – Я люблю тебя, сестра, – прошептал Аурелий. – Даже если ты меня ненавидишь. Когда он заставил её выпить всё содержимое, чёрные линии на щеках уменьшились, и веки Арэйсу чуть дрогнули. – Лежи, скоро за тобой придут лекари, – сказал император, возвращая её на землю. Ещё многие нуждались в его помощи. * * * Когда Орсинь пришла в себя, тело её было свинцовым, будто его придавила плита. И несмотря на то, что боль утихла, одолевающая эльфийку слабость была необъятна. Сладкие объятия дремоты захватили её. Разум как будто отделился от тела, независимо блуждая по множеству измерений, не тревожимый и не обуздываемый никем. Орсинь казалось, что она одна во всём мире, и эта абсолютная безмятежность вызывала эйфорию, отметая любое желание выяснять, где же она находится. Только когда неподалёку послышались голоса – тихое восклицание и чьё-то хихиканье, – эльфийка невольно скосила глаза. – Я что, сплю? – слабо прошептала Орсинь. На неё глядели Феонир и Арестея, сидящие, скрестив ноги, на земле. – Вот это ты изменилась, – усмехнулся Феонир. – Мы думали, ты там хватку теряешь, в этой глуши! Но мы тоже не отстаём. И он показал ей приятно поблёскивающую в сумраке медаль на груди. – Моё первое повышение. – Если бы ты не достиг его так скоро, я бы разочаровалась, что вместе с тобою получила награду на Летнем Разгаре, – снисходительно фыркнула Орсинь, и они все вместе засмеялись, как в старые добрые времена. От этих улыбок Орсинь будто бы вернулась в академию. Друзья стали взрослее и как-то значительнее, словно каждый из них наконец-то достиг зрелости и расцвёл, раскрывая свои настоящие таланты, однако эти новые маски поминутно плавились, и тогда сквозь их восковой налёт проступали родные черты. Вкрадчивое слово «спасли» резануло по сердцу, возвращая в реальность. Горло перестало слушаться от проснувшегося и накатившего страха.