Княгиня, которая до этого делала вид, что читает книгу в другом конце гостиной, бесшумно поднялась и скрылась. Повисла тишина, в которой эльфийка усмехнулась в лицо аристократу. – Давай не будем ничего загадывать вслепую. – С этими словами она решительно схватила письмо и, выставив острый коготь – одну из немногих трансформаций, которая стала удаваться ей даже без присутствия Въенгра, – вскрыла конверт. – Честно говоря… – нервно прервал её Пьерше. – В последнее время Аурелий даже как будто находился в приподнятом настроении. Похоже, он больше не переживает. – Что ж, для меня облегчение это слышать, – остановившись, произнесла Орсинь. – Значит, он тоже вырос и больше не цепляется за меня, как за мамкину юбку. Это нормально – дорожить друг другом, но важно видеть и ценность своей жизни без другого. Так бывает, что мы меняемся, и это, пожалуй, к лучшему. Мне было бы больнее всего, если бы Аурелий безмерно убивался из-за того, что эти перемены произошли. – Но вы были так счастливы! – в отчаянье воскликнул Пьерше. – Когда вы были вместе, вы… вы как будто сияли! И я, и Кэрел, и Сепиру – мы все в глубине души восхищались вами. Вы были идеалом, на который молились. Который давал надежду, что подобные отношения возможны. Неужели вам не хочется ничего вернуть? – Я тебя умоляю, – фыркнула Орсинь. – Да кто знает, что такое счастье? Чтобы что-то получить, мы всегда чем-то жертвуем. Потом жалеем. И думаем, что можно было поступить как-то по-другому, – хотя, если послушать окружающих, это ещё никому не удавалось. Так и живём. Я пришла к выводу, что счастье – это когда у тебя есть энергия и желание что-то делать. Остальное неважно. С этими словами она уже неспешно, почти торжественно развернула письмо и погрузилась в чтение. «Орсинь, мы так давно не говорили с тобой по душам, что я составляю это письмо даже с удовольствием. Уж кем-кем, а интересным собеседником ты была всегда. И знаешь, за недели раздумий мне пришла в голову одна любопытная мысль. Вспомни сказки, где герой обязательно завоёвывает свою избранницу и дальше они живут долго и счастливо? Но что, если расставания – естественная и даже необходимая вещь? Мы что-то кому-то даём и сами взамен получаем нечто ценное, чтобы двигаться дальше. И мы должны быть благодарны за эту встречу и этот дар. А потом мы снова идём вперёд, уже обновлённые и немного изменившиеся. Да, у всего в этом мире есть свой срок: у гор, у живых существ, у отношений, у воспоминаний. Но так ли это плохо? Ведь, как по мне, трансформация – это главный принцип жизни. Давным-давно я бежал из дворца, потому что не знал, кто я. Мой разум пожирали ужасы детства, и мой дом превратился для меня в клетку. И все мои слова об ответственности, боязни кого-то обидеть или подавить – это была не доброта. Это была беспомощность. Но теперь я обрёл способность действовать, даже если в глубине души предпочёл бы иную судьбу. В чём-то я понял своего отца. Но та, кому я обязан исцелением, – это ты, Орсинь. Ты стала для меня и другом, и матерью, и женой. Ты несла непомерную ношу, о которой сама не подозревала. Ты пробудила во мне гордость, без которой не бывает воли, ты дала мне всё, что может дать женщина мужчине. Каждое слово, сказанное тобою, продолжает освещать мой путь по сей день. Мы ведь всегда останемся друзьями, не правда ли? Я всегда уважал тебя за отвагу и предприимчивость и верю, что ты нужна Белой империи. Как, мне кажется, и она нужна тебе. Но если я ошибаюсь, ты всегда вольна отправиться, куда пожелаешь. Если же пожелаешь остаться, общая цель – это то, на чём мы можем построить наши новые отношения. Они не будут прежними, но они могут остаться уважительными». Орсинь вздохнула, расслабленно откидываясь на спинку кресла. – Он предлагает формальный союз, – пояснила она Пьерше, который напряжённо следил за её мимикой. – Ты прав, я уже слишком много значу для Белой империи, чтобы сбрасывать меня со счетов. Что ж, это поступок не юнца, дальновидного правителя. Хотя именно юношеская страсть привела нас к этому исходу. – Но ты же не собираешься становиться затворницей? – с лёгкой усмешкой осведомился Пьерше. – Только не думай, что я буду принадлежать исключительно тебе, – несколько надменно протянула эльфийка. – Я устала от обязательств и не собираюсь ни в чём себя ограничивать. Больше никаких клятв, обетов и тому подобного. – Я знаю, ты же императрица. Пьерше медленно приблизился, опускаясь на пол у её ног. В отблесках огня зелёные радужки Орсинь казались почти алыми, как у норда. Она вальяжно смотрела на него сверху вниз, вопрошая, что же он может ей предложить, и её хищная, властная красота заставила сердце графа забиться чаще. Внезапно в голове вспыхнула мысль, что, может быть, вот он – конец его исканий. Этой эльфийкой ему никогда не овладеть полностью, а раз так, он никогда не сможет и пресытиться этой связью. Пьерше потянулся, покрывая быстрыми поцелуями ладони эльфийки. Его лихорадило, и в то же время граф действовал уверенно, зная, что об этом он, может быть, в глубине души мечтал долгие месяцы. Затем потянул юбку вверх и начал целовать икры и колени Орсинь. – Нет, сегодня ничего не выйдет, прости. – Она вдруг остановила его, коснувшись плеча. – Меня весь день почему-то мутит. Но ты запомни этот момент, продолжим потом во дворце, – подмигнула она Пьерше. – Ты обращалась к врачу? – нахмурился тот. – Это не может быть отравлением? – Едва ли, Арэйсу пробует всю мою еду. Яда точно нет. Врач дал мне травяной отвар для желудка, но тошнота не уходит. Я решила подождать до завтра. Я вчера свиные рёбрышки ела, возможно, не стоило так налегать… Граф Круазе поднялся, игривый флёр соблазнителя исчез из его движений как не бывало. Он задумчиво оглядел эльфийку, напоминая теперь больше министра, просчитывающего сложный ход. – Ты меня извини за бестактность, но когда ты спала в последний раз с Аурелием? Я имею в виду… ты не можешь быть беременна? – Что?! – Орсинь аж подскочила. Почему-то разозлилась. – Что за бред! Во-первых, у меня уже кровь с тех пор шла. А во-вторых, ты знаешь, сколько раз мы пытались? Сколько я надеялась, что вот, может быть, наконец-то… и ничего! – Так ты проверялась или нет? – с нажимом переспросил Пьерше. – Для этого надо кровью капать на сигил! Это противно! У меня порезы заживают не так быстро, как у тебя. – Ты понимаешь, что это не только твой личный вопрос, но и государственный? В твоём положении нужно знать наверняка. Я сейчас же позову врача. – Ладно-ладно, – снисходительно закатила глаза Орсинь. – Давай, зови. Чтобы тебе было спокойнее. Врач настоял на том, что узнать вердикт сперва должна только невеста императора и потом уже, если на то будет её желание, сообщить остальным. Поэтому некоторое время граф Круазе был вынужден коротать за пределами гостиной. Когда же эльфийка вышла к нему, на её бледном лице читалось смятение. – Беременна, – с нервным смешком ответила она на его немой вопрос. И потом захохотала – громче и громче, в исступлении запрокинув голову. – Ребёнок?! Именно сейчас? Что за злая ирония! Её губы растягивались в улыбке, но смех был неживой. В уголках глаз выступили слёзы, и так же резко, как начался, её смех оборвался. Плечи Орсинь поникли. – Что ж, теперь ты окончательно станешь императрицей, – подвёл итог Пьерше. – Больше никто не сможет предъявить тебе обвинений в неполноценности. – Да, цель достигнута, – вздохнула эльфийка. – Как странно! Я представляла всё это по-другому. * * * Несмотря на то, что уже стоял поздний вечер, когда решительно каждый горожанин отдыхает у домашнего очага, во дворце ко сну никто не готовился. Аурелий, напряжённо сцепив пальцы, сидел в кабинете и слушал доклад жандарма, по вискам которого стекали капельки пота. Сепиру и Кэрел находились рядом – усталые и тоже не особо радостные, они хмуро потягивали остывший чай. Чудовищное, вопиющее по своей дикости преступление сотрясло накануне столицу: норд из мелких обедневших баронов убил девушку, служившую у него горничной. Первыми тревогу забили родные, с которыми жертва перестала выходить на связь. Преступник оказался не слишком изобретательным, и через неделю слежки и допросов труп несчастной раскопали в погребе обветшалого дома. Чем дальше, тем больше жутких подробностей становилось известно следствию и газетам: жертва происходила из простой рабочей семьи, и аристократ легко запудрил девушке мозги, пугая распространением грязных слухов, после которых она не сможет найти приличную работу. Получая над жертвой всё больше власти, он начал принуждать её кормить его своей кровью. В один из таких эпизодов, когда ослабевшая девушка попыталась отказать и начала сопротивляться, он и лишил её жизни. В этой истории душераздирающим было всё: разврат, нищета, жестокость, но главное – норд убил человека, желая его выпить. У дома, где погибла горничная, возник стихийный мемориал, люди и прочие жители столицы, принадлежащие к иным расам, начали устраивать демонстрации, требуя высшего наказания для аристократа-преступника. Ситуация могла на долгие годы обострить обстановку в стране. Среди охваченных жаждой мести протестующих уже начали раздаваться гневные выкрики в адрес нордов. Нелюди, кровососы, упыри – давнее проклятье, веками омрачавшее славу Белой империи, грозило вновь бросить на неё тень. Всё это было очевидно для Аурелия, а ещё он прекрасно понимал, что только живой пример межрасовой любви и дружбы сможет воззвать к разуму горожан. И лучшим олицетворением этого чистосердечного союза были император и его невеста. Норд и эльфийка. Пьерше уехал в загородную резиденцию прошлым утром, чтобы вернуть её, дорога занимала полдня езды. Орсинь уже должна была получить письмо, но как долго ждать её возвращения, пока Аурелий сидит и бездействует, было непонятно. Тягостная атмосфера сгущалась, пока жандарм докладывал обстановку в городе: – На углу Гончарной и Третьей Лесной улиц произошло столкновение: группа людей, отколовшаяся от основной массы протестующих, напала на бездомного. Мы их разогнали, как вы и просили, без преследования, но они продолжают провокационные выкрики в сторону жандармов… – Мы не можем больше ждать, – заметила Сепиру. – Возможно, лучше всё же разогнать бунтующих при помощи грубой силы, чем идти туда без Орсинь? – задумчиво протянул с другой стороны Кэрел. – Обязательно найдётся какой-нибудь пьяный идиот, который начнёт кричать: «Куда пропала Белая Волчица?» Что ты ему ответишь? – Я отвечу, что она в положении, – вдруг твёрдо ответил Аурелий, поднимаясь из-за стола. – Как?! – Пальцы Сепиру ослабли от изумления, и она пролила чай себе на брюки. – Но это же… – Ложь, я знаю, – отрезал император. – Но сейчас это лучшее, что я могу сделать. – А последствия? – обстоятельно поинтересовался Кэрел. – Простые граждане поверят твоим словам, но аристократия потребует доказательств. – Мы найдём способ разобраться с ними, – с усилием повторил Аурелий. – Тем более, Орсинь может и не принять моего предложения… и вообще отказаться помогать… – О нет, я его приму! – заставляя всех резко обернуться, пропел из-за двери знакомый медовый голос, приправленный хитринкой. – Ведь Белая империя – это то, что нас объединяет, не правда ли? На пороге стояла Орсинь, за ней – Арэйсу и Пьерше. Эльфийка была одета в парадное платье, голову охватывали две изящные косы, из-под которых оставшиеся локоны рассыпались по плечам нежной жемчужной дымкой. Несмотря на бравурное появление, в глазах эльфийки угадывалась грусть. Гордо тряхнув головой, она прошествовала, ни на кого не оглядываясь, к императору, и протянула ему через стол ладонь. – Во имя славы и благоденствия Белой империи? – Мягкая улыбка тронула её губы. Это были долгие секунды, пока пальцы Аурелия тянулись навстречу пальцам Орсинь. Но он сжал их и произнёс, неотрывно глядя в зелёные, глубокие, как лесной полдень, глаза: – Спасибо. Только в коляске, которая стремглав неслась к месту происшествия, Аурелий и Орсинь успели переброситься парой слов о личном, хотя беседа эта вышла странной и не сказать чтобы приятной. Несмотря на внешнее перемирие, стоило императору и эльфийке остаться наедине, как их взгляды утеряли прежнее дружелюбие – вместо него в темноте ночи засветились недоверие, придирчивость и… страх. Слишком многое ещё оставалось неясным за галантными строками письма, слишком зыбкой была почва, на которой им приходилось выстраивать новый диалог. Помолчав под цокот копыт, Аурелий сухо произнёс первым: – У меня появилась любимая женщина. Что ты на это скажешь? – Способность полюбить заново – это хорошо, – кивнула Орсинь. – Тем более в таком случае ты не будешь возражать, если я проявлю интерес к Пьерше, не так ли? Было слышно, как Аурелий тяжело выдохнул. Пошевелился, переменяя позу и складывая руки на груди. – У вас ведь было что-то до войны, не так ли? – Почему ты ни о чём меня не спрашивал, если догадывался? – Голос эльфийки оставался спокоен, не дрогнув ни капли. – Помнишь, как я обнимал тебя, когда ты вернулась с собрания предпринимателей? Ты сказала тогда, что я единственный, кому есть место в твоём сердце. И я решил верить. – И это была правда! – возмущённо возразила Орсинь. – Да, Пьерше мне всегда казался интересным, и да, он один раз поцеловал меня. Но это нисколько не отменяло моих чувств к тебе. Мне просто хотелось подшутить над ним, вот и всё. – Меня это ранило. Больше, чем ты думаешь. Даже если для тебя это было просто забавой. – Тихий, печальный голос Аурелия почти сошёл на шёпот, проникая в душу, как незаметная, тонкая игла. – Прости. Мне жаль. – Орсинь, нахохлившись, отвернулась. – Наверное, поэтому мы друг другу и не подходим. Но я не могу ничего исправить. – Попалась! – усмехнулся Аурелий и, поймав недовольный взгляд эльфийки, пояснил: – Хорошо я разыграл тебя, а? Теперь мы квиты. – Так тебя это ранило или нет? – Это уже неважно, не так ли? – загадочно улыбнулся Аурелий. – Но важно другое… прости, что накричал на тебя из-за Арэйсу. Шум вне коляски нарастал, мешая им слышать друг друга, – экипаж достиг эпицентра событий. Подав знак Орсинь, Аурелий откинул подвижный верх, и они вместе поднялись, возвышаясь над хаосом огней и гневных воплей. – Мои верные подданные! – Зычный крик эльфийки, пронёсшийся над улицей, привлёк внимание, и мало-помалу наступила тишина. Облик Белой Волчицы всегда обладал магнетическим воздействием, а рядом с сияющим, статным императором эльфийка преображалась ещё сильнее.