– Я понимаю вашу боль и ярость, – скорбно склонила она голову. – Преступлению, которое было совершено, нет прощения. Но мне также больно видеть, как разрушаются добрые узы, как подрываются устои Белой империи, которые и делают нас непобедимыми. Мы привыкли доверять друг другу, создавая уникальный симбиоз. Такого единения и взаимопомощи, как у нас, нет нигде, и я говорю об этом не понаслышке. Ведь я приехала к вам из другой страны и, полюбив Аурелия, сама постигла эту особенность. Он дополняет мои слабые стороны, а я – его. Это удивительное явление. И поэтому мы с вами должны чтить наши традиции. Становиться каждый день сильнее и не позволять недоверию разъедать наши сердца! – Я не люблю убивать, но знаю, что бывают ситуации, когда это необходимо, – перенял инициативу Аурелий. – А потому будьте уверены, что преступник, какими бы титулами он ни обладал, возмездия не избегнет. И, если бы это помогло вернуть жизнь той несчастной девушки, я казнил бы его целых два раза. Но содеянного не воротишь. И, чтобы почтить её память, мы должны стремиться жить в любви и взаимоуважении. Лишь это имеет значение, а не то, какой расы ваш сосед. А сейчас – позвольте нам с моей невестой возложить цветы на мемориал в знак солидарности со всеобщим горем. Ещё немало Аурелию и Орсинь пришлось простоять той морозной ночью, унимая чужой гнев и утешая исступлённых родственников погибшей, но постепенно толпа присмирела и разошлась. Когда они вернулись под утро во дворец, сил ни на какие вразумительные беседы не осталось. Однако в полдень, когда Аурелий сел завтракать, слуга сообщил, что эльфийка просит разрешения разделить с ним трапезу. Она явилась гораздо более напряжённая, даже понурая по сравнению с предыдущим вечером и, вопреки ожиданиям Аурелия, повела беседу о незначительных мелочах. Из всего обилия еды, что была на столе, она взяла лишь кусочек омлета. – Ты что ничего не ешь? – заметил Аурелий, когда Орсинь, вяло подцепив ложкой паштет из креветок, понюхала его и отложила обратно. – Нет аппетита. Тошнит. – Очень странно, у тебя никогда такого не было, – не на шутку встревожился император. – Похоже на отравление. Я немедленно позову врача… – Не надо врача, – вяло отмахнулась эльфийка. – Я пришла, чтобы поговорить с тобой кое о чём. – Её пальцы нервно сжали тканевую салфетку, которая была расстелена на коленях. Не поднимая головы, Орсинь негромко продолжила: – Помнишь, когда мы были в склепе твоей матери, я расстраивалась, что у нас не получается ребёнок? Она не выдержала, и из её глаз полились слёзы. Аурелий наблюдал за ней с удивлением, но постепенно в его глазах засветились неверие, догадка, а затем – надежда. – Орсинь, ты что, беременна? Встав со своего места, он пересел к ней, заглядывая в лицо. Орсинь закивала, кусая губы, чтобы не разрыдаться ещё больше. – Да это же прекрасно! Зачем плакать? – Я… я думала, вдруг ты уже не обрадуешься. Наши чувства прошли… И потом, срок твоей жизни… – Ну что ты, я очень рад! Правда. – Аурелий осторожно, как если бы не был уверен, что этот жест теперь уместен, притянул к себе всхлипывающую эльфийку. – Может, это и есть самое прекрасное завершение нашей любви? Ведь нас действительно связывает слишком многое, чтобы мы просто взяли и сложили наши воспоминания в дальний ящик. А ребёнок – это так прекрасно. Мы с тобой будем его любить. О, как мы будем его любить! И ругать тоже. Будем устанавливать с тобой дежурство, кто за какую роль отвечает, – тянуть с утра жребий, а? Орсинь засмеялась сквозь слёзы, начиная успокаиваться. – И я сегодня же найду лучших врачей, чтобы тебе было хорошо. – Аурелий поцеловал эльфийку в макушку, поглаживая по плечам. – Может, тебе какой-то другой еды принести? – Нет-нет, мне от всего дурно. Попробую подождать до обеда. – Орсинь прикрыла глаза, опираясь на его плечо. Ласково погладила Аурелия по запястью. – Что гораздо важнее… та женщина, которую ты любишь. Она знает, кто ты на самом деле? – Да, я ей рассказал недавно, и Фелинь не пришла в восторг. – Аурелий прерывисто вздохнул. – Она простой человек, и у неё есть дело всей жизни. И она не собирается бросать его ради меня. Она вообще не хочет как-либо менять свою жизнь и очень боится сплетен. Поэтому даже не знаю, возможно, лучше мне её больше никогда и не навещать. – Ой, ладно, не торопись, – снисходительно усмехнулась Орсинь, возвращаясь в своё привычное амплуа. – Кстати, ты заметил, что твои симпатии снова пали на женщину, которая не принадлежит к твоему кругу? – Опять ты за своё! Давай не будем продолжать тот разговор, – с досадой отстранился от неё Аурелий. Помолчал, пережидая негативные эмоции. Зачем-то налил эльфийке сладкого чаю. Продолжил: – Есть кое-что, о чём я тебе ещё ни разу не рассказывал. – Ох, какое дежавю! – издала искусственный смешок Орсинь. – Кончатся эти семейные тайны когда-нибудь или нет? – Нет, на этот раз всё не так. Это открытие я сделал сам, во время войны. За минувшие недели, когда я размышлял обо всём на свете, у меня появилась странная теория. Тогда, создавая стену во время битвы при Стевольпе, я почувствовал, как магическая энергия вливается в моё тело откуда-то извне. Любое живое существо рано или поздно достигает предела своих возможностей, но я мог черпать новые силы бесконечно. Я никогда не слышал об этом ни от дяди, ни от отца, но, мне кажется, в этом и есть секрет нашего бессмертия. Эльфийка заинтересованно слушала, и Аурелий развил свою мысль: – Я всегда задавался вопросом: почему Первородный родился именно в смутное время? Совпадение? Да, легенда гласит, что такова воля Бездны, которая ведёт всех нас незримыми путями. Но эта отговорка звучала убедительно, когда мы ещё мало что понимали в устройстве мире. Теперь же, с развитием технологий и наук, мы чем дальше, тем больше обнаруживаем, что для каждого явления есть более сложное, логическое объяснение. А раз так, Первородный появился в смутное время неспроста. Быть может, он сам мечтал заполучить эти силы? Эпоха, в которой он жил – хаос, охота людей за его сородичами, непрекращающиеся междоусобицы князей, которые никак не хотели прийти к согласию ради общей защиты, – его эпоха была ужасна. Быть может, Первородный искал способ изменить мир? Могла ли вливающаяся в меня извне энергия быть энергией самой Бездны? Мог ли Первородный заключить с ней сделку? Ведь ты права, потребность нордов пить кровь – кара за то, что наши предки когда-то возжелали силы большей, чем имел человек… В таком случае Дар Табриессов тоже приобретённый! Понимаешь, что это значит? Это не наши кровные способности! Это какая-то древняя и мощная магия, возможно, способная изменить саму материю мироздания. И я как-то с ней связан. Весь род наш находится в её заложниках. Аурелий перевёл дух, выпалив то, что давным-давно занимало его мысли. И тут его осенило: – Слушай, а может, нам расспросить Эристхейла? Он же искусный маг. Ему известны многие таинства, связанные с Бездной. – Нет, это слишком опасно! – возразила Орсинь. – Правдива она или нет, это слишком ценная информация. Нельзя сообщать послу чужой страны подобные сведения. Что, если они решат проверить эту теорию буквально? Аурелий печально вздохнул. – А что, если кто-то уже проверял её? Иных причин, по которым мои родители оказались убиты, я найти не могу. Что, если в молодости отец или дядя испытали схожие ощущения, что и у меня, и нечаянно о них проболтались Брунгервильссам? Они наверняка много и тесно с ними общались, раз матушка была невестой. И затем Брунгервильссы, объединившись зачем-то с ещё одной дворянской семьёй, решили лишить Табриессов их силы… – Аурелий лихорадочно бормотал, подбирая кусочки давней мозаики и так и эдак. – Только для чего им понадобился союзник? Но в остальном всё складывается… Сперва дядя, затем отец. Но если так, ему действительно удалось пресечь заговор, ведь мои способности по-прежнему при мне. – Но каким образом они намеревались отменить одно из правил мироздания? – скептично проговорила Орсинь. – Едва ли среди заговорщиков был человеческий маг, способный говорить с Бездной. И даже в таком случае я не уверена, что он один смог бы на что-либо повлиять. Это же… всё равно что создать мир заново! Разве кому-то такое подвластно? – Именно поэтому нам нужен Эристхейл… – Нет! – вспылила Орсинь, громко ударив кулаком по столу. – Давай, по крайней мере, не будем спешить, – смягчилась она под недовольным взглядом Аурелия. – Дай мне хотя бы обдумать всё, что ты рассказал. Может, у меня тоже какие-нибудь мысли появятся. – Ну хорошо-хорошо… * * * Распрощавшись с Орсинь, которая захотела прилечь, Аурелий вернулся к завтраку. Однако стоило ему остаться одному, как мысли завертелись по кругу. Он сидел и сидел, машинально жуя хлеб, а разум его продолжал вертеть головоломку. Сведений не хватало, но казалось, что разгадка близка, и всё вместе это сводило с ума. А ведь скоро будет два года, как погибли отец и матушка. Аурелий взглянул в окно: мороз, мутное молочное небо и сыплющаяся с него мелкая крупа пока что ничем не выдавали наступление первого месяца весны. Но очень скоро солнце возьмёт своё и начнётся та самая неприятная погода с ветрами и гололёдом, а затем снег осядет и пойдёт проплешинами и в парках запахнет сладкой оттаявшей почвой… И когда земля полностью обнажится и мёртвый коричневый перегной будет ужасать своей неприглядностью, наступит годовщина их смерти. «Отец! Как давно я тебя не видел. Сколь многим хотел бы с тобой поделиться, просто поговорить по душам. Теперь я понимаю тебя гораздо лучше, чем прежде», – внезапно подумал Аурелий, и пронзительная тоска сжала его сердце. Он смахнул скупые слёзы, но они навернулись вновь, и он заплакал. Как давно он не вспоминал родителей! Любовь к Шиа и множество последовавших за ней событий оттеснили эти переживания, но теперь император вернулся к ним вновь, и многое представилось ему в ином свете. «Я обязательно узнаю, что произошло, – упрямо повторил он, вспоминая жёсткое лицо Келсия. – Я догадываюсь, что мне будет очень больно от правды, которую ты всеми силами скрывал от меня, но теперь я выдержу». Вздохнув, Аурелий вернулся к остывшей еде, но спокойно закончить трапезу было не суждено: слуга доложил, что в гостиной ожидает князь Мелирт. Аурелий ему обрадовался: Кэрел всегда обладал цепким умом, и император решил поделиться с ним теорией, которую только что изложил Орсинь. Однако стоило другу объявиться в столовой, как его слова с налёта огорошили Аурелия. – Я понял, про какую болезнь Арэйсу ты говорил. Но это ничего не меняет. Аурелий изумлённо захлопал глазами. За прошедший месяц, что Арэйсу была в отъезде вместе с Орсинь, Кэрел ни разу не выдал своих чувств, и Аурелий и думать забыл про ту давнюю беседу. Вот уж не зря ходит пословица про тихий омут! – То есть ты хорошо всё обдумал? – неуверенно уточнил он. – Да, и больше всего я буду жалеть, если никогда не скажу ей о своих чувствах. Я просто… хочу, чтобы она знала, понимаешь? – В голосе обычно невозмутимого князя неожиданно зазвучала мольба. – Прошу тебя, помоги мне. Дай хотя бы шанс. – Но что именно я должен сделать? Я ведь не властен над Арэйсу… – Представь меня ей. – Кэрел смущённо отвёл взгляд. – Объясни ей, ну… как ты это умеешь. Или нет, просто позови её в гостиную. Она же всё время находится рядом с Орсинь, я даже не знаю, как остаться с ней наедине. Аурелий тяжко вздохнул. Он не очень понимал, почему Кэрел так одержим этой идеей, но тут действительно лучше дать один раз обжечься. – Хорошо, дай мне позавтракать, и мы позовём её. В морскую гостиную, в которую велено было подать чай, княгиня явилась незамедлительно. Сложив ладони на уровне живота, она замерла у порога, напоминая, как и всегда, бесстрастное изваяние. На князя Мелирта она даже не взглянула. – Ваше Величество, вы звали меня? – Да-да, проходи. Нам надо с тобой поговорить. – Аурелий постарался улыбнуться как можно естественнее. – Угощайся. – Благодарю. Я вас слушаю. – Арэйсу присела на диван напротив Кэрела, придвинув к себе чашку. Движение, которым она поднесла её к губам, чтобы попробовать напиток, выдавало лишь дань учтивости. – Видишь ли, – деликатно начал император, тогда как княгиня уставилась на него своим немигающим взглядом. – Кэрел мне только что признался, что ты ему очень нравишься. Раздался хруст: фарфоровая чашка в руках Арэйсу треснула сразу в нескольких местах. Её пальцы, сжав посуду, побелели от усилия. – Что?.. – В голосе княгини прорезалась растерянность. Вся краска в мгновение ока схлынула с её лица. – Нет. Нет-нет-нет… Прежде чем кто-либо успел спохватиться, Арэйсу выронила осколки и обхватила себя руками, раскачиваясь из стороны в сторону. – Нет. Нет-нет-нет… Никакие увещевания не могли привести её в чувство, и, ругая себя на чём свет стоит, Аурелий послал за Орсинь. Эльфийка влетела в комнату подобно вихрю, прямо в накинутом на ночную сорочку халате. – Что произошло? – только и спросила она, оттесняя мужчин и забирая себе всхлипывающую Арэйсу, которая тут же судорожно в неё вцепилась. – Не отдавай меня им! – Это было первое, что княгиня произнесла за эти несколько минут. Орсинь успокаивающе погладила её по голове. – Да я всего лишь хотел помочь Кэрелу, – принялся оправдываться Аурелий. – Он просил возможности признаться ей наедине. Но только я заикнулся о предмете разговора, как всё вышло из-под контроля. Честно, я никак не обижал её! Грозное лицо эльфийки озарилось весёлой улыбкой; она бросила лукавый взгляд в сторону расстроенного князя Мелирта, который понуро отошёл в угол комнаты, считая себя виновником переполоха. – Так, всё ясно. Выйдите пока оба. Друзья поспешно удалились, однако прежде, чем за ними закрылась дверь, пара реплик всё же донеслась до их ушей. – Арэйсу, успокойся, всё хорошо, – ласковый голос Орсинь напоминал колыбельную матери. – Никто не разлучает нас. Да я бы ни за что этого не позволила. Чего ты так испугалась? – Ты сама знаешь чего, – раздался сиплый ответ. – Он может приказать мне… – Разве он когда-либо плевал на твои чувства? Кэрел удивлённо взглянул на Аурелия, прося пояснить, в чём дело. Вздохнув, император наклонился к другу, шёпотом посвящая в нюансы своих взаимоотношений с княгиней, и князь в неверии отшатнулся. – Ты не виноват, что попросил меня. – Аурелий бережно тронул его за плечо. – Это мне следовало помнить, что Арэйсу меня боится… – Я совершил глупость, переложив на твои плечи то, что должен был сделать сам, – в сердцах выругался Кэрел. Он отвернулся, отойдя к окну, и Аурелий не стал донимать его. Минуты ожидания тянулись тягостно. Голоса девушек были слышны, но звучали неразборчиво: то взволнованно, то затихая, и к чему идёт разговор, догадаться не было никакой возможности. Однако когда Орсинь наконец вышла, плотно затворив за собой дверь, на её губах теплилась усмешка. – Что ж, вы ещё не изменили своим симпатиям? После увиденного? – строго обратилась она к князю Мелирту.