– Ты не дашь мне сказать Аурелию и пары слов? – в негодовании воскликнула Юйсинь, когда он вернулся. – Вот это слова для матери, которая бросила сына! – Я его не бросала. Это ты меня заставил, ты меня вынудил, доведя до отчаяния! Он так похож на меня, я не могу не любить его, – зло закричала она, но осеклась, встретив ледяной взгляд супруга. С таким взглядом отрубают голову. Она снова вспомнила всю ту боль, которую он ей причинил, и сжалась, как от удара. И он не замедлил последовать. – Аурелий принадлежит семье Табриессов, а ты предпочитаешь оставаться Брунгервильсс. Ты не имеешь права ничего о нём знать. Убирайся из дворца, Юйсинь. Здесь тебе не место. – Тише! Мне кажется, там Аурелий. – Она вдруг испуганно встрепенулась, и Келсий на этот раз не стал издеваться. Нахмурившись, он быстро проследовал к двери. Хоть за ней никого и не обнаружилось, он позвал служанок, приказав уточнить, где кронпринц. – Он слышал? – поникшим голосом поинтересовалась Юйсинь. – Надеюсь, что нет. Юй, уезжай и не беспокой его. После твоих визитов он сам не свой. В прошлый раз требовал, чтобы мы ему спели колыбельную, слов которой никто не знал. Уверяю, у него здесь всё, что необходимо: занятия, внимание, забота и моя любовь. – А моя любовь не нужна? – Выполняй условия нашего договора, Юйсинь! – зарычал император. – Ты хотела уехать и принадлежать своей семье – я тебе это позволил. Проблема заключалась в том, что своей семье она тоже больше не принадлежала. Как-то раз Юйсинь осмелилась посетить родовое поместье и провела два волшебных часа со своей племянницей, Арэйсу. Она излила на эту отзывчивую и эмоциональную девочку все блага и сокровища истосковавшегося материнского сердца. Однако Грев, вернувшись, пришёл в неистовство. Он так кричал на Юйсинь, в бешенстве брызгая слюной, что она чуть ли не спасалась от него бегством и с тех пор продолжала безвылазно находиться в отведённой ей усадьбе – на отдалении от главных торговых дорог, в поросшем лесами, позабытом всеми захолустье. Ах, если бы она тогда сумела наступить на горло своей гордости ради сына! Если бы попросила у Келсия прощения. Но она была всё ещё очень упряма… Вскоре Юйсинь поняла, что служить роду Брунгервильссов – значит барахтаться одной в неодолимых обстоятельствах. Сердце подсказывало, что она где-то оступилась, не оправдав ожиданий, и Грев её покинул. Ссоры ли, ссылка ли послужила тому причиной, но он навещал Юйсинь всё реже и реже, сперва откупившись тем, что прислал работников облагородить её сад, а затем и вовсе открыто проявляя пренебрежение к нуждам сестры. А ведь когда-то он обещал, что не устанет от её писем… Возможно, она перестала интересовать его, добровольно удалившись от двора, где была источником дворцовых сплетен? Этого он ждал от неё? Зачем же ни разу не намекнул, как правильно поступить? А ведь Грев оставался единственной ниточкой, соединяющей её с внешним миром! Разумеется, та вражда, в которой она находилась с Келсием, не позволяла Юйсинь выспрашивать у супруга подробности о сыне. И никто из знати, хоть как-то осведомлённой о делах Аурелия, не навещал её. Вспоминая легенды о мучениках, императрица понимала, что она – одна из них. Что могла, Юйсинь выведывала через брата, но сведения были скудны, ибо, по словам последнего, император держал сына вдали от двора. Со временем выслушивать новости становилось всё больнее. Если вначале она могла тешить себя мечтами, что у них с Аурелием всё ещё впереди, то чем взрослее он становился, тем больше исчезала даже иллюзия того, что, воссоединившись с сыном каким-то чудесным образом, Юйсинь сумеет наверстать упущенное время. Они жили свои жизни порознь, этого было не изменить, и это ощущалось особенно остро в их редкие встречи, когда Юйсинь и не знала, о чём разговаривать. Она только видела, что Аурелий растёт очаровательным юношей. Почти всё, что она имела, отняли, а то, что осталось, потеряло значение… Юйсинь растерялась, ища и не находя точку опоры, которая прежде ею руководила. Ей было уже за тридцать, она устала от скуки, однообразия и лишений. Книги открыли глаза на многие вещи, но применять знания оказалось поздно. Однако тем, кто уничтожил её, по-прежнему оставался Келсий. Юйсинь захлестнула жгучая, беспомощная ненависть к этому мужчине, искорёжившему по своей прихоти её жизнь, – и даже в ней оказалось больше смирения, чем подлинного гнева. Императрица понимала, что у неё не хватает опыта, чтобы бороться, нет влияния, чтобы вернуть сына. Сколько ему, кстати, уже было лет? Юйсинь принялась лихорадочно высчитывать года – в условиях однообразной жизни они текли, как один, путаясь, переплетаясь, выпадая… Пятнадцать, двадцать, двадцать пять… или двадцать шесть? Когда он успел стать взрослым мужчиной? Юйсинь вздрогнула, как от удара. Аурелий давным-давно вырос без её участия. Слишком поздно она пришла в себя. Слишком долго сопротивлялась, прежде чем её сломали. «Слишком поздно…» – эти слова страшным колоколом прозвучали в её сознании, сотрясая до основания, до крика ужаса. Юйсинь ревела, как обезумевший зверь, мечтая содрать с себя кожу, лишь бы избавиться от нестерпимой боли. Весь мир окрасился агонией. – Госпожа, что случилось?! – Прибежавшая опрометью служанка бросилась к бьющейся в истерике императрице. Что Юйсинь было ответить на это? Что она сдаётся и просит Келсия о снисхождении? Но какой в этом толк?! Кое-как императрицу уложили в кровать, где она прорыдала в судорогах несколько часов, пока небо, и без того пасмурное, не подёрнулось синей дымкой. Но к вечеру в кои-то веки должен был приехать Грев – жалкая подачка, которая тоже не утешит её сердце. Тело не хотело двигаться. И тем не менее Юйсинь поднялась и, как её когда-то учили, привела себя в порядок: парадные одежды, пудра, румяна, толика духов и первые попавшиеся под руку серьги – взглянула на себя в зеркало, и стало тошно. Для кого весь этот маскарад? Из-за своей медлительности она немного опоздала, спускаясь в холл, в котором уже раздавалось несколько голосов. Гости? С чего бы это? – Добро пожаловать, мой дорогой брат. Даже сейчас, несмотря на обиду, Юйсинь продолжала ласково улыбаться ему. Улыбка словно намертво приклеилась к лицу, и будь даже её воля, императрица бы не смогла изобразить иного. Она боялась гнева брата, гнева семьи… Если, разозлившись, Грев тоже прекратит с ней общаться, она не выдержит, умрёт в забвении и одиночестве! И брат, и сопровождающие его незнакомцы были закутаны в однотонные плащи с капюшонами, полностью скрывающие их лица. Что-то странное ощущалось в этом визите, но прежде, чем императрица успела поинтересоваться, кто все эти почтенные норды, один из них выступил вперёд, откидывая капюшон: – Ты так побледнела, Юйсинь. Келсий совсем тебя замучил. Сперва Юйсинь его не узнала, но затем… – Но… к… к… к-ка… – Вид Терпция, возникшего из небытия, лишил её дара речи. Даже прежнее отчаяние отступило, поблёкнув на фоне потрясения. Это просто не могло быть правдой. Юйсинь прекрасно помнила, как близнец императора пропал десять лет назад: Келсий тогда метался сам не свой, спуская со всех шкуру. Он даже к ней приезжал с допросом, чем вызвал крайнее возмущение, и они снова крепко поругались… Видя её замешательство, Грев подошёл, для уверенности обнимая Юйсинь за плечи. – Сестра, сегодня ты будешь вознаграждена и станешь свободной. Радуйся. – Что? – Юйсинь в напряжении вгляделась в его лицо. Происходящее теряло какую-либо правдоподобность. – Нет времени объяснять. Идёмте скорее. – И Терпций первый направился на крыльцо. Схватив сестру за руку, Грев с сообщниками последовали за ним. Все вместе они бегом обогнули дворец, направляясь в сторону лесопарка. Только спустя минут десять, оказавшись в тени деревьев, Терпций пояснил: – Мы свергнем Келсия, и ты больше не будешь прозябать здесь. Брунгервильссы получат то, что им всегда было положено по праву. Как и я. – П-правда? Но как? – радостно воскликнула Юйсинь, но ей опять ничего не ответили, мужчины спешили. Затем радость потухла. – А как же Аурелий?! – От юнца придётся избавиться, он нам ни к чему, – заметил Грев. – Даже хорошо, что ты с ним почти не виделась, верно? Всё равно что чужой. Ничего, с Терпцием ты станешь настоящей императрицей. – Что? Как? Да объясните же хоть что-нибудь! Аурелий!.. Она остановилась, дёргая брата назад. Тот в раздражении вырвал руку. – У нас мало времени, я же сказал! Я полагал, ты обрадуешься, но, если для тебя это чересчур, возвращайся к себе и жди. – Но вы не можете убить Аурелия, это мой сын! – крикнула Юйсинь, смотря на них обезумевшими глазами. Кажется, теперь они немного обратили внимание на её состояние. – Юй, я не понимаю, – встревожился Терпций. – Грев рассказывал мне, как Келсий обращался с тобой. От сына ты отказалась. Зачем переживать из-за них? Скоро всё будет по-другому, я обещаю. Юйсинь стояла с безмолвно раскрытым ртом, и из её глаз вновь текли слёзы. Что она снова должна была объяснять? Что её даже не спрашивали, хочет ли она чего-то нового? Что ей нужно не будущее, а прошлое, которое оказалось жестоко у неё отнято? Что она любит своего сына, даже несмотря на то, что эта любовь никому не нужна? Но как выразить это словами? – Но ведь он твой племянник, – вместо этого ответила Юйсинь. – И ты о нём заботился. Как ты можешь пролить кровь невинного юноши? – Я с самого начала знал, что так будет, – пожал тот плечами. – И всегда помнил. – В общем, мы справимся сами. Возвращайся к себе, Юй, и ни о чём не думай. Только задержи Келсия, если он появится, – подвёл итоги Грев, и они направились было прочь без неё… Разряд молнии, ударивший в одного из сообщников, отчего тот рухнул замертво, заставил всех вздрогнуть. Запахло палёным мясом. Кто-то испуганно завопил, но его голос потонул в налетевшем ледяном ветре, взметнувшем пыль и грязь. Они забивались в лёгкие, заставляя измученно кашлять, прикрывать лица рукавами от непогоды… Тягучее эхо магии прокатилось по лесопарку. – Юй, ты что творишь?! – прокричал Грев, наперекор стихии делая шаг к сестре. Облик императрицы кардинально преобразился: завихряющиеся вокруг неё тонкие хищные смерчи разметали одежды и чёрные волосы, превращая её из великосветской дамы в настоящую ведьму; кроваво-алые глаза мерцали в сгустившейся темноте. – Вы никуда не пойдёте. – Голос Юйсинь был мертвенен. – Я не дам убить своего сына. Вверху зловеще заворчал гром. – Предаёшь? После стольких усилий? Не ожидал от тебя, – зло произнёс Грев, вынимая из-под плаща меч. Холодное оружие сверкнуло, обещая сделать больно в случае неповиновения… – Когда-то я была послушна воле семьи. Затем – воле Табриессов. Теперь я сама решаю, чего хочу, – дрожа, проговорила Юйсинь. – И что же ты мне сделаешь? Убьёшь? – Если придётся, то и убью! – Очередная вспышка молнии осветила искажённое оскалом лицо императрицы. Волна ураганного ветра лизнула землю, вырывая дёрн из-под ног заговорщиков. Набегающая вслед вторая, ещё более мощная, сбила их с ног, швыряя о корни деревьев. И тут же почва холма просела, сделалась топкой, точно кто-то поднял на поверхность целое подземное озеро. Оно вязко урчало, не позволяя извлечь из себя ладони и ступни, а если кто-то волевым усилием пытался принять вертикальное положение, то проваливался в размякшую почву по самое колено. Одна императрица осталась невредимой, телепортировавшись в более безопасное место. Всё это произошло буквально в считанные секунды, как вспышка. Но прежде, чем Юйсинь успела как следует утопить своих жертв в трясине, в усадьбе что-то взорвалось, и вслед за тем беззвёздное небо озарилось высоким языком багрового пламени. Вокруг посветлело, как днём, и только неестественно длинные тени заплясали, словно чёрные змеи. Радужки Грева теперь тоже переливались багряными оттенками. – Не-е-ет! – в ужасе взвыла императрица, наблюдая, как занимаются один за другим этажи здания. Там находились беззащитные, ничего не подозревающие слуги… Она надеялась, что кто-нибудь успеет отправить во дворец сигнал о помощи через имеющийся телепорт для писем. Стена слепящего холодного ливня с тяжёлым гулом обрушилась на склоны холмов, резко похолодало, ещё немного – и ударят заморозки… Пытаясь потушить пожар, Юйсинь чуть не пропустила момент, когда Грев материализовался рядом, направляя на неё меч. Телепортировавшись, швырнула наугад несколько молний в сторону заговорщиков, которые уже начали выбираться из затвердевающего болота: без подпитки магией ловушка быстро ослабевала. Однако новые огненные камни стали падать совсем рядом, поднимая клубы едкого дыма, и Юйсинь вновь пришлось отступать, выбирая более безопасный участок. Неопытной в бою, ей было трудно продумать правильную стратегию. Грев умело теснил её прочь от Терпция и сообщников. Огонь ревел, поглощая особняк, и Юйсинь спиной чувствовала исходящий от него жар, разгоняющий созданную ей зимнюю стужу. Ревел и ветер, с треском раскачивая деревья; они падали одно за другим, не выдерживая буйства стихий. Молнии и расплавленные кометы тут и там озаряли зловещими вспышками небосвод. Небо казалось плоским, потерявшим какое-либо сходство с прозрачным воздушным куполом. Перемещаясь в круговерти земли и неба, вкушая необузданную мощь собственной магии, Юйсинь задавалась вопросом, отчего, обладая столь многими силами, она до сих пор не жила так, как хотелось. Разве сумел бы кто-то ей противостоять? Довести мысль до логичного завершения не хватало времени. Императрица наконец-то сконцентрировалась на Греве, обрушивая на него все подвластные чары воды и воздуха, однако, распыляясь до этого на несколько целей одновременно, она уже израсходовала слишком много энергии. К сожалению, все полезные уроки ей приходилось заучивать на личном опыте. Запутав противника на мгновение коротким бураном, Юйсинь спряталась за бортиком летней беседки. Всё живое давным-давно скрылось кто куда горазд, спасаясь от жгучих волн магии; в мертвенной, как стоячая вода, тишине императрица слышала лишь собственное усталое дыхание. – Сдавайся, сестра, ты проиграла! – прокричал Грев. – Я знаю, ты больше не можешь сражаться. К тому же, даже если бы ты одолела меня, Терпция тебе всё равно не убить. Сдавайся! Императрицей тебе, конечно, уже не быть, но тебя ждут почёт и уважение. Сдавайся! К чему это безумие? Вспомни, как были дружны мы детьми. Я по-прежнему люблю тебя и благодарен за всё, что ты для меня сделала! «Если бы ты сейчас достал мой платок, я бы поверила тебе. Но у тебя его нет», – с горечью подумала императрица. Она осторожно выглянула из своего укрытия: брат, продолжая свои речи, прохаживался на отдалении и не замечал её. Юйсинь не сомневалась, что, стоит ей открыться, он убьёт её. Магии в её распоряжении оставалось совсем чуть-чуть. Нужно дождаться, пока Грев не замрёт или не сократит дистанцию, чтобы поразить его одной-единственной молнией. Она проявила малодушие, не покончив с ним сразу… Мышцы Юйсинь болели от напряжённой позы, но она ничего не ощущала. Притаившись, словно зверь, императрица устремила все свои органы чувств к жертве, выжидая верный момент. Она могла бы провести так час, два, целую вечность – пока не убедилась бы, что Аурелию ничего не грозит. Боль пронзила её грудь внезапно, точно кто-то влил туда раскалённого железа. Императрица сдавленно застонала, схватившись за то место, где располагалось сердце, и увидела торчащий из себя клинок. За спиной послышалось тяжёлое дыхание. Неужели она настолько потеряла бдительность, что не заметила опасность, подкравшуюся сзади?!