Трое субъектов в черной дорогой спортивной экипировке. Короткие стрижки, наглый вид. – Специально приехали с ребятами на тебя, Троянец, глянуть. А ты все прежний, – бросил главный, созерцая сидящего на покрышках босого Гектора. – Поперли тебя наконец из конторы? Давно пора. 66-й отдел из-за тебя, подонка, схлопнули, сколько народа работу потеряло и доходы! А ты, говорят, в наемники подался? В сводный оркестр музыкантов? Там же платят гроши. С твоими-то амбициями… Что смотришь? Выдохся? Карасей красноперых шуганул и лапки кверху? А с нами слабо сейчас станцевать? – Не сметь его трогать, – зло прошипела Катя, загораживая собой Гектора. – Он семь боев сейчас провел за пять минут. А вы где были? Водку пили? – Чего такая злая, куколка? – нагло спросил ее старший. – Мы непьющие сторонники ЗОЖ на царской службе. – А-а-а, в жидкости себя ограничиваете! – Катя выпрямилась, тоже нагло и злорадно щурясь ему прямо в лицо. – Слыхала я, что когда вы, клюшки, на дежурстве, вы всегда в памперсах. Не отходя от кассы чтобы… ну, это самое? Она провоцировала их намеренно, вызывая их ярость на себя, чтобы выиграть, потянуть время, дать Гектору возможность оправиться от удара в бок. Она сунула руку в свой синий шопер и одновременно медленно потянула его с плеча. – Ставка один к трем, а, Троянец? Рискнешь? У нас букмекер знакомый в Сити, – хмыкнул старший. – А то давай на твою девку поставим? Отдых победителей? Все дальнейшее вновь произошло в какие-то доли секунды – одновременно! Гектор резко сдернул перчатки, поднялся, и в этот момент они напали на него. Старший ударил ногой – Гектор, пригнувшись, блокировал удар локтем, захватывая ногу, рывком притягивая негодяя к себе и… удар! Хруст костей. Он сломал нападавшему берцовую кость! Локтем! Второй бросился на него врукопашную. А третий – он стоял рядом с Катей – матерясь, размахнулся, чтобы достать Гектора, свившегося со своим противником, ногой в пах. И Катя… Да не погибнет великая Троя! Она выдернула из сумки-шопера пластиковый ножик с зазубринами – тот самый, для фруктов, и с воплем ярости, не помня себя, вонзила его прямо в ягодицу негодяя! Шопером, в котором два крупных яблока, две груши, бутылка санитайзера, косметичка и еще много чего, с размаху влепила ему по роже и наудачу попала прямо в переносицу! Хлынула кровь из расквашенного носа, и «службист» неожиданно визгливо-истерически заорал: – Она мне шприц вколола! Что ты мне вколола, дрянь?!! Что за препарат?! Забыв про Гектора и подельников, он в панике завертелся на месте, хватая себя за задницу, пытаясь выдернуть из раны торчащий пластиковый ножик. Гектор повалил своего противника ничком на землю, в резком захвате рванул его ногу вверх и в бок… Хруст костей. Белый обломок кости выскочил из рваной раны… К ним уже бежали со всех сторон. Судейские, «краповики». – «Скорую» вызывайте! Они сами напросились – я свидетель! – Эмоции, эмоции, всем успокоиться! Я сказал – о-о-отттставить базар! – Я говорил вам – щитки надевайте! – орал «краповик» бойцам. – Это ж Троянец! У него удар калечащий. Он кости как спички ломает, если по-настоящему танцует! Гектор молча подхватил Катю – ее всю трясло, гнев все еще плескался в ней огненной волной, забрал баул и вещи и, как был босой, увлек ее к внедорожнику. Развернулся, дал газ, и лес остался далеко позади. Примерно четверть часа они ехали молча. Затем Катя не выдержала. Ее гнев, страх, смятение, тот темный огонь, что вспыхнул в ней, когда она ощутила, как пластиковый нож вонзается в подонка, выплеснулись наружу. – Да что же это такое? Гек?! Что вы с собой делаете? Вам мало всего? Это даже не риск, не бравада – все, что я видела в лесу! Это саморазрушение! Самоубийство! – Катя, я должен. – Кому вы должны? Что вы должны?! – Она выходила из себя. – Кому и что вы хотите доказать, варварски обращаясь с собой? – Вы знаете, мне есть что доказывать! – Он резко нажал на тормоз, останавливаясь. Повернулся к ней. – Вам все отлично известно, Катя. И не себе я доказываю – я на себе давно крест поставил. Но есть человек… важный для меня… дорогой… которому я докажу и… Сдохну – докажу! – А человек этот НЕ ПРИНИМАЕТ ни таких доказательств, ни вашего дикого способа доказывания! – крикнула Катя ему в лицо. – Вы один против всех! Они вас могли убить. – Меня? Они? – Он глядел на нее снова с вызовом. – А если швы разойдутся? – спросила Катя уже тише. – Жалеете меня, да? Милостыня калеке. – Нет. Прекрасно помню еще по Староказарменску ваше знаменитое: «Няньки мне не нужны». – Мне не нянька нужна. Мне нужна… ладно, чего там… Размечтался, дурак покалеченный! Он вышел из машины, оставив дверь внедорожника распахнутой, стоял спиной к Кате. Силуэт на фоне ночных огней. – Такой, как я, требовать ничего не может, – объявил он глухо. – Но и просить я не буду. И милостыни не приму. И жалость не приму. В гробу я жалость видел! Я Гектор Троянский. Я завоеватель по натуре. Либо завоюю, либо… Катя ощутила, как по ее щекам текут слезы. Она быстро вытерла их ладонью. Нет, не плакать сейчас – это бесчеловечно в отношении него. Она молчала, сидела, терпеливо ждала, когда он придет в себя. Он вернулся за руль. Они снова поехали. – Гек, как называется то, что вы делали на ринге? – тихо спросила Катя. – Так это было… страшно. И великолепно. – Маг Цзал. Воинская ветвь. – В Тибете научились? – Да. В монастыре Браг Йерпа. – Он смотрел на Катю так, что она робела под его взглядом. – Но тех пятерых и тренеров вы пощадили. – Они обычные пацаны. Спецназ. У них рукопашный, единоборства, бокс, качалка… А Маг Цзал – способ убивать быстро, наносить тяжелые травмы, увечить, обрубать… Наибольший урон противнику при наименьших затратах. – Я никогда не слышала про Маг Цзал. – Теперь знаете, чему профессиональные киллеры-калеки учатся в горных монастырях. Они выехали на Фрунзенскую набережную и остановились перед Катиным домом. Вышли из машины. Гектор стоял босой на асфальте. – Сколько длилась ваша операция? – спросила Катя. – Восемнадцать часов. – Какая она уже по счету? – Восьмая. Объясниться надо нам. Время настало. Почему тянул с такой хирургией столько лет. Когда меня на Кавказе отбили наши у боевиков и в госпиталь в Моздоке привезли, мне сразу сделали три операции одну за другой. Кроме той травмы… основной… я был порванный весь. Меня, пока держали в плену, в горах в схроне, к столбу приковывали наручниками за руки, за ноги. И куражились надо мной. Насиловали меня. Так что в госпитале меня сначала зашивали. Потом перевели в Москву в Центральный госпиталь и сделали еще две операции. Последствия ожога устраняли, потому что это он мне гормоны вразнос пустил, а не травма. Врачи сказали, с прочим надо ждать. Я воевать пошел, как на ноги встал. Через несколько лет сделал операцию – пластика, первый этап… Опять надо было год ждать. И в командировке одной я попал в передрягу. Тех-то я грохнул, но и мне сильно досталось тогда. И ранение свело на нет все достижения реконструктивной пластики. Опять я лег под нож хирурга, живот зашивали мне. После доктора сказали: все, пока другого ничего невозможно, иначе сдохнешь. Я в командировки ездил и в Тибет, учился, тренировался там… В монастыре Йерпа такая аскеза… Я думал: вот – путь. Добровольное смирение, отказ, принуждение к целомудрию во имя воинской доблести. Значит, и мне так суждено. Ну а затем в моей жизни кое-что кардинально изменилось. – Он смотрел на Катю, не опускал взор – темный, сотканный из отчаянной беспредельной искренности, горечи и еще чего-то столь пронзительного, что сердце Кати сжималось. – И я решил: будь что будет. Попробую снова. Опять пластика реконструктивная – мне кожу с боков брали в этот раз с ребер и… еще одно, самое главное сделали, что после пластики положено. Прооперировали меня, полтора месяца я на обезболивающем был. Теперь вот… такой. Никому этого не говорил – только вам сказал. Чтобы вы знали правду. Чтобы нам как-то двигаться дальше в наших общих делах. Или не двигаться… если вы сочтете, что… это все для вас уж слишком… Прогоните меня с глаз долой, потому что такой, как я, противен… Катя сама порывисто обняла его, прижалась к нему. – Гек… Гек! Не смейте так говорить! Никогда! Она заглядывала ему в лицо. Он стоял, опустив руки. Не трогал ее, не касался. – Добрая… – Гек! – Добрая вы… Катенька… нежная… золотое сердце… Так по-дружески, по-братски… Утешение отчаявшихся сердец. Но… сорок тысяч братьев все же меньше, чем один… любовник. Катя отпустила его: – Гек, обещайте мне, что вы не станете испытывать судьбу, участвовать в поединках, пока… все не заживет. – Я не могу вам обещать. Иначе я не стану прежним. – Помните, вы сказали тогда: если помощь потребуется, обратитесь ко мне? Я сейчас прошу вас о помощи – мы с Блистановым никогда не раскроем это убийство сами, без вас. Помогите. А если вас травмируют на поединке, вы не сможете… – Я здесь, я помогаю и дальше буду. Но это разные вещи, Катя. Я должен. – Ладно. Тогда по-другому. – Катя выпрямилась. – Ради меня, Гек. Он смотрел на нее. Потом кивнул. – Тогда завтра в десять. Столько дел у нас опять. Я, правда, что-то сейчас никак с мыслями не соберусь… Гек, я ведь в лесу… я так раньше никогда себя не вела… чтобы ножом, пусть пластиковым, но человека ранить… Он взял ее руку и опять поцеловал. Уже в квартире, из окна, Катя сквозь слезы смотрела, как его «Гелендваген» все стоит у ее дома с выключенными фарами. Потом фары зажглись, и Гектор уехал. А она… Ее словно жгло изнутри. Что-то новое вырастало из пламени и пепла. Новое, незнакомое, очень сильное… яркое… Она подумала: хорошо, что нож оказался пластиковым. Был бы настоящий – она вонзила бы его в горло тому, кто только посмел бы причинить ему новую боль… Чтобы хоть как-то успокоиться и прийти в себя, она написала своему шефу имейл, что дело в Полосатове оказалось весьма загадочным убийством и стоит того, чтобы пресс-служба его распиарила впоследствии, что она займется им вплотную. Затем она отыскала в интернете на английском несколько статей о женщине-факире Аделаиде Херманн. Буквально заставляла себя читать. Проверила в интернете и сведения о женщине-факире Мегалании Коралли – ноль информации. Когда она наконец заснула, ей приснился сон, который она видела в детстве, когда в свои восемь лет прочла мифы о Трое и Гекторе… О троянцах, ахейцах, богах, героях. Сон возвращался к ней все ее детство, когда она перечитывала «Илиаду». Сон не давал ей покоя. В тяжелом бронзовом шлеме с прорезью для глаз, босая, маленькая, она идет по прибрежному песку к кораблям, волочит за собой неподъемный щит из воловьих шкур и копье, которое тоже поднимает с трудом своими тонкими детскими руками. В Трое за ее высокими стенами Гектор, в доспехах и шлеме, увенчанном черным конским султаном, уже садится в колесницу, чтобы ехать на свой последний бой. Гектор, лишенный помощи богов… Обреченный на гибель.