Часть 22 из 51 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ее убили? Эту настойчивую даму? – Профессор крепко обнял свой портфель. – Кто?!
– Мы пока не знаем, – кротко ответила Катя. – Вот обратились к вам за помощью. У нас срочный вопрос, понимаете? Поэтому оторвали вас от лекции. А наш коллега – консультант – он просто погорячился.
– Нам известно, что Регина Гришина контактировала с вами на предмет выяснения точной причины смерти некоей Ксении Коробаевой. – Гектор опять начал «расходиться». – Скрывать бессмысленно. У меня расшифровка ее звонка.
– Тогда вы должны знать его содержание, – ядовито парировал старичок. – Да, дама мне звонила, и я поначалу категорически отверг все ее вопросы.
– Однако она от вас не отстала. Что конкретно ее интересовало?
– Вы сами сказали – причина смерти Ксении Коробаевой. Я проводил ее повторное вскрытие.
– Я в курсе. Но как вы до этого дошли?
– Меня частным образом привлек к процедуре ее брат. Мир анатомического театра и прозекторской тесен – ему кто-то меня рекомендовал как опытного специалиста. За мной домой прислали машину – такой же, как у вас, черный гроб на колесах. Приехала охрана. Это было три года назад. Меня привезли в морг больницы в Одинцове. Молодая сорокапятилетняя женщина – ее доставила туда «Скорая помощь» из дома. Как я понял из объяснений: она скончалась еще там, дома, но они все равно доставили ее в реанимацию – надеялись… Но помочь ей было ничем нельзя. Когда я приехал в морг, вскрытие уже провел местный патологоанатом. И быстро были сделаны все необходимые исследования. Брат покойной – он известный влиятельный человек из правительства, думаю, вы знаете, кто он, приехал сам, лично. Попросил меня все тщательно заново исследовать. Перепроверить диагноз.
– А какой был диагноз? От чего она умерла?
– Тромбоэмболия легочной артерии.
– Тромб? – уточнил Гектор, нахмурившись. – А что брат покойной просил искать вас? Некие препараты в ее крови и внутренних органах? Отравляющие вещества?
– Раз вы знаете, зачем спрашиваете? – взвился старик. – Да, я так понимаю, он не был уверен, естественная ли то смерть… Он сомневался в вердикте врачей. И он не желал шумихи вокруг происшедшего. Поэтому тайно пригласил меня как эксперта. Я три дня сидел в морге в Одинцове. Мы все проверили.
– И какой был ваш диагноз?
– Тромбоэмболия. Я его подтвердил.
– А насчет препаратов?
– Никаких препаратов, никаких следов. Все чисто. Никаких шпионских ядов, понимаете? Это была естественная смерть. У несчастной женщины оторвался тромб. Что ж, подобное случается и в относительно молодом возрасте.
– А что спрашивала у вас Регина Гришина, когда позвонила?
– Бог мой, прошло три года! – воскликнул профессор Белянин. – И вдруг вечером звонок – она представилась и начала: профессор, я родственница мужа той дамы, которую вы вскрывали по просьбе ее брата…
– Стоп, а откуда она обо всем этом узнала?
– Понятия не имею. Вы спец-наглец, вы и узнавайте откуда. От верблюда! – Старик погрозил пальцем. – В морге разве что-то можно скрыть? Такое дело? Явно информация у нее из морга. Вопрос только, сколько она заплатила за нее.
– Логично. Браво, профессор, беру вас с собой в разведку. – Гектор одобрительно кивнул.
– Я возмутился и сказал, что она требует конфиденциальные сведения. Я швырнул трубку.
– Как и со мной утром. Вы вспыльчивы! Ну а что она?
– Через два дня позвонил мне старший сын. Ему пятьдесят, он старший менеджер в логистической железнодорожной компании…
– «Евро-Азия»?
– Вы и это знаете? У них в тот момент были большие сокращения. Сын в зоне риска. А у него семья, ипотека… Он мне позвонил – папа, со мной связалась Регина Федоровна Гришина, человек очень влиятельный в нашей фирме, и сказала, что выбор за тобой. Либо меня вышвыривают на улицу, либо повысят до начальника отдела таможенных операций… Она тебе перезвонит, папа, я тебя умоляю…
– Мы все поняли, профессор, – снова кротко утешила его Катя – старик уже проявлял признаки сильнейшего душевного волнения, и она за него тревожилась.
– Дело прошлое, Гидеон Израилевич. Регина Гришина на вас наехала, грубо говоря. – Гектор тоже поутих.
– Она перезвонила, спросила сразу – точно ли я уверен, что то была естественная смерть? Я подтвердил, сказал, что никаких следов ядов наши исследования не обнаружили. Тогда она настырно продолжила, мол, какие-то обычные лекарственные препараты в превышенных дозах не могли дать такой эффект? Я ответил отрицательно. И, судя по ее тону, она была недовольна моими выводами.
– То есть она хотела, чтобы вы заявили обратное – что Ксения Коробаева была убита? – уточнила Катя.
– Она так прямо не выражалась. Но смысл витал в воздухе. Я ее заверил, что это на сто процентов естественная смерть. Трагический случай.
Они поблагодарили старика, Катя – горячо, Гектор – рассеянно. Судя по его виду, он тоже был недоволен и вконец разочарован.
– Облом. – Он по привычке сунул руки в карманы брюк, расстегнув свой черный пиджак. – Такая нить-веревочка к Стасу Четвергову и… все сразу оборвалось. Мотив мощный мог быть. Увы, увы… А насчет корысти с его стороны…
– Дом-то на Арбате от него еще в молодости уплыл! Сто лет назад! – встрял капитан Блистанов.
– Лишенный наследства Четвергов… Сенечка, во-первых, он не наследник уже имущества Гришиной, а во-вторых, судя по его усадьбе, ему от жены-Кошелька столько осталось, что он половину Арбата может скупить легко. – Гектор покачал головой. – Корыстный мотив в отношении его вообще не работает. Так что придется нам пока с ним завязать. А вот куда нам податься…
– Гек, Арсений, помните, ночные звонки Регине Гришиной накануне ее гибели? – спросила Катя. – Из ее закрытого пустого дома на Арбате? Я подумала… если не принимать в расчет версию привидений, кто бы мог ей оттуда звонить? Пугать ее? Только та, у кого, возможно, есть запасные ключи. Та, кто там жила раньше. Невеста ее сына.
– Ирина Лифарь? – спросил Гектор. – Я, кстати, тоже об этом подумал. Синхронно мы с вами, Катя.
– В доме произошло самоубийство, а до этого с самой Лифарь что-то стряслось, и она угодила в Склифосовского, – перечислила Катя. – Но мы так до сих пор ничего об этом и не знаем.
– Ой, я совсем забыл! – воскликнул вдруг капитан Блистанов. – Я запросил в столичной полиции архивную компьютерную сводку за тот период с пометкой «Плотников переулок и отдел полиции по району Арбат». Мне утром, когда я на самокате катил, ребята из отдела «К» ее скинули. Сейчас глянем. – Он достал мобильный, открыл файл в почте. – Я не читал еще даже, увлекся расследованием Гектора Игоревича. Ох, да что же это…
– Ну, что там у тебя? – спросил Гектор.
– Не по самоубийству ее сына. Здесь написано – звонок в полицию из приемного покоя Склифосовского, куда была доставлена женщина по фамилии Лифарь Ирина Романовна с травмой руки и обширным кровотечением… в состоянии сильного наркотического опьянения.
– Отдел полиции по Старому Арбату в Кривоколенном? – спросил Гектор, выруливая на Садовое кольцо. – Едем туда, и ты, как начальник отдела полиции Полосатово, все сам сейчас выяснишь лично. Добьешься.
– Я матери моей начальнице звякну, help me again, mamotchka![8] – Капитан Арсений Блистанов потряс мобильным. – Ну и дело, час от часу не легче.
Глава 19. «Я видел это собственными глазами»
В Кривоколенном переулке Гектор демонстративно припарковался возле отдела полиции, располагавшегося в старом арбатском доме, небрежно прикрепив к стеклу какой-то бейдж. Правда, на дерзость никто и внимания не обратил – вокруг все как вымерло. Капитан Арсений Блистанов, скинув свой салатовый жилет, нырнул в «утробу органов», Гектор и Катя пошли в сторону Арбата.
Пыльный, неухоженный Старый Арбат давно утратил и свой свободолюбивый дух, и неформальный вид. Сувенирные магазины, бездарные патриотические граффити, немытые витрины, кафе. Много магазинов и ресторанов закрылось. От прежнего шума, веселой арбатской жизни – оркестров, уличных музыкантов, художников, рисовавших портреты прохожих, открытых допоздна баров, танцев на летних верандах, от раскованности, смеха, свободы, казалось, ничего не осталось.
– Невеста попала в Склиф с травмой руки и кровотечением, – помолчав, сказал Гектор. – Вены себе вскрыла девица, а? Похоже, что так. А потом и жених с собой покончил. Что-то мне все это не нравится, Катя. Как-то уж слишком много всего.
– У меня дело сразу вызвало странное чувство, едва я в доме на фотографии взглянула, – призналась Катя. – Неизвестность, дискомфорт и… опасность. Я только не пойму, откуда она исходит.
– Ладно, вместе разберемся. Не берите в голову.
Они добрели до «Старбакса». У него работала летняя веранда и кофе торговали навынос – прямо из дверей, не надо даже внутрь заходить. Гектор купил стаканчики кофе – ему упаковали их в картонные «гнездышки».
– Мятный капучино. – Он с ловкостью фокусника, держа коробку одной рукой, материализовал, словно из воздуха, два запасных картонных стакана и опустил в них стакан для Кати. – Смотрите, никто за него не брался, кроме меня. Нам с вами мятный капучино… По нашей традиции… А Полосатику макиато с сиропом, он сладкое любит, мальчишка.
Катя достала из сумки-шопера два зеленых яблока – те самые, протянула ему одно.
– Райский фрукт, сыгравший роль булавы! – Гектор подбросил яблоко в руке. – Мой маленький храбрый Давид, нокаутировавший урода Голиафа.
– Гек, вам все забава, а я тревожусь до сих пор. Те подонки, которым вы вчера почти ноги оторвали, они на вас еще доносы напишут!
– Пусть пишут. Свидетелей полно – в отличие от тех трех остальные – нормальные ребята, честные бойцы. Расскажут правду, как было. Вас никто из них не знает. Я вашего имени под пытками не назову. Так что все под контролем.
– У вас вечно все под контролем. – Катя откусила от яблока и велела себе: ладно, не будь занудой. С ним, видно, всегда так – ходит по самому краю.
Гектор остановился.
– А поменяться если? – Он потянулся к ее надкушенному яблоку, отдавая свое целое.
– Гек… Гек…
– Что? Ваше слаще. – Он забрал у нее яблоко, вручив свое, и откусил там, где она касалась губами.
Они стояли посреди арбатского переулка у строительного забора, затянутого сеткой. Гектор снова откусил от ее яблока. У него при этом был такой вид! Но, к счастью, к ним уже спешил Полосатик – капитан Блистанов, вытирая пухлой рукой пот со лба.
– Все! Добился! И звонить не потребовалось, – гордо оповестил он, выхватывая из протянутой Катей коробки свой кофе с сиропом. – Я раньше думал – в Арбатском отделении полиции только блатные сидят, по знакомству, потому что золотое дно вроде как, центр. Я зашел, сразу в кабинет к заму по оперативной части – он меня, коллегу, выслушал: я ему так и так, братан, зашиваюсь один в Полосатове, убийство раскрываю, опыта оперативного ноль. Выручи! Нужен архивный материал. А он мне – это долго, я сделаю, только надо архив, Петровку запрашивать. Я тот случай прекрасно помню, такое не забудешь. Я тебе свидетеля сейчас дам, он все видел тогда. Сейчас старлей их подъедет, он ему при мне позвонил, он здесь, в переулках, на маршруте с патрульными.
Катя наградила его двумя грушами. Он хрумкал их с аппетитом, запивая сладким макиато.
Не успели они допить кофе, возле них затормозила патрульная машина, из нее вышел старший лейтенант в форме – ровесник капитана Блистанова. Они поздоровались.
– Я вам расскажу, что видел своими собственными глазами, – объявил старлей, выслушав их вопросы. – Дело было в ночь на прошлое второе января. Новый год на Арбате – сами знаете какой бардак. Мы все дежурили, я на одном кофеине держался. Это я к тому, что в тот момент я тоже был малость не в себе. Устал зверски. Ехал по переулкам в патрульной машине, время было около двух ночи. И вдруг мне буквально под колеса бросается какой-то парень полуголый – в джинсах и босой, а это ж январь, температура минусовая, снег выпал! Я решил: наш арбатский обдолбанный – за дозой выскочил. Достал я наручники, вышел, а он мне вдруг орет: «Помогите! Ради бога помогите!» И тащит меня за рукав в особняк – тот самый, в Плотниковом переулке. Как выяснилось потом, его собственный дом оказался. Фамилия его была Гришин, звать Данилой. Мы вошли, он истерит, мчится по коридору, я за ним. Врубиться никак не могу, что к чему. А потом…
Они бежали по коридору, где пахло ремонтом и краской, мимо пустых комнат. Впереди – крепкая дубовая старая дверь.
– Она закрылась от меня! Заперлась изнутри! – крикнул Даниил Гришин старлею. – Скорее! Помогите открыть! Я сам выбить пытался, но я не могу.