– Я там была лишь в детстве и в молодости. – Вот как, интересно… И про Мегаланию Коралли вы знаете? – осведомился Гектор. – Про Великую? – Вера Резинова глянула на них. – Сколько лет, как факирша умерла, а тень ее все еще по дому бродит неприкаянная. – Мегалания Коралли вас тоже воспитала, как и Регину? – поинтересовалась Катя. – Нет. Не дай бог… – Кубышка-тюремщица Резинова отвела глаза, что-то изменилось в ней, словно воспоминания какие-то нахлынули. – Мать моя ее боялась до смерти. Да и в цирке ее страшились. Не любили, хотя в глаза льстили… Мать меня бы ей насовсем не отдала, но… Я девчонкой у них часто гостила подолгу. В первый раз летом мать в пионерский лагерь меня хотела на три смены сплавить, а там карантин объявили и… Она тогда, помню, позвонила тете Глаше, Регининой матери, а та: привози Верку к нам, мы всей цирковой труппой Великой в Сочи уезжаем на правительственные гастроли на все лето. Прокормим твою Верку на государственных харчах, и на море девчонка заодно покупается. Я приехала к ним на Арбат с чемоданчиком, с косичками… Великая меня тепло приняла. Она была ласковой с детьми. А они из кожи вон лезли, выкаблучивались перед ней, соперничали за ее внимание. – Кто они? – Рига… Регина и те другие – мальчишка, внук Великой Стасик, и Мармеладка – ее ассистентка, девушка-ящерица. Так они за ней увивались, так старались все… Я понять не могла – мне всего-то и было ничего, а они старшие… Первый месяц тогда в Сочи нормально прошел, весело даже… А потом они назад в Москву засобирались спешно, вся ее кодла цирковая – ассистенты, костюмерша – мать Мармеладки, тетя Глафира – бухгалтерша ее… Ну и меня с собой забрали. – А что вдруг так? – Катя слушала внимательно. – Молодой ухажер Великой с собой внезапно покончил, любовник ее в море утопился. Я подслушала, взрослые в цирке сочинском шептались. И винили ее, старую простите, б… – Она его довела до самоубийства? – Довела – не довела, уж не знаю… И вроде как и до этого похожее случалось… темное… странное… Про знаменитую укротительницу львов Бугримову цирковые все вспоминали. Львы ту чуть не загрызли во время представления. – Конкретнее. Поясните свои слова, – потребовал Гектор. – А какие мои слова? Детские фантазии глупые. – Вера Резинова пожала широкими плечами. – Скажете тоже еще… Великая на все слухи плевала. И любовника молодого – алконавта не оплакивала. Вечером нарядилась, накрасилась, взяла клетки с воронами, ящерицу-варана дрессированного, села за руль своей черной «Волги» – она до глубокой старости авто водила лихо – и на озеро Рица махнула, на правительственную дачу Суслова, – фокусы свои показывать. Пригласили ее туда приватно, а за ней машина с ее реквизитом ехала, как царский поезд. – С ассистенткой Мармеладовой Софьей тоже произошел какой-то несчастный случай, как мы слышали, – вмешался Гектор. – Что вам об этом известно? – Это не при мне было… Только… – Что? Договаривайте. – Ее мать-костюмерша тете Глаше истерику устроила: мол, то Регинкина вина, ее злоба. Это она сотворила. А тетя Глаша ей – что ты мелешь, при чем тут моя дочь? Ты спятила, дура? Моя мать при том присутствовала. А рассказала мне лишь много лет спустя. – И с Ириной Лифарь – невестой сына Гришиной тоже произошла трагедия, – заметила Катя. – Может, по-родственному вам об этом Регина говорила? – Нет. На похоронах парня скандал вспыхнул несусветный. Хорошо, его погасили быстро, а то такой стыд… срам… Стас сам лично вмешался, утихомирил всех. Конечно… не мог же он допустить, чтобы на похоронах его родного сына… – Что вы сказали? – Катя напряглась. – Даниил – сын Стаса Четвергова? – А то чей же? – Вера Резинова глянула на нее из-под тяжелых век. – Я всегда это подозревала. Он ведь изнасиловал ее. – Изнасиловал?! Вера Резинова глянула на мужа. Тот внешне казался бесстрастным, лишь что-то мелькнуло на его опухшем лице. Тень удовлетворения, словно от хорошо проделанной женой работы… – А почему, скажите, Великая оставила Регине свою шикарную квартиру на Арбате, и все барахло, и все цацки? Внуку ведь все должно было достаться по идее, ан нет. Стаську она с глаз долой тогда прогнала. Видеть не хотела после разборок с борделем домашним. Вроде как по пьянке они трахнулись, он Ригу силой взял, когда она упилась… У Великой в доме алкоголь из «Березки» импортный всегда рекой лился, на столах бутылки стояли. Она и сама – уже старуха – злоупотребляла свыше меры. Но никогда не пьянела. А мы… то есть они… я-то, может, всего раза два шампанское и вино по малолетству пробовала, а они старшие… они пили из всех бутылок, включали магнитолу, кассетник, музон врубали… Танцевали, в костюмы разные цирковые переодевались – не поймешь, кто парень, кто девка… Стаська из кожи лез – он по Регине с детства сох… Ну и подкараулил ее, изнасиловал пьяную. А Великая ей квартиру кооперативную отписала как компенсацию за ее девство и как плату за молчание. А то ведь в тюрьму могли отправить внучка-то. В колонию вместо МГИМО… Я слышала – тетя Глафира из себя выходила, грозилась в прокуратуру заявление написать. Она обычно тихая была, забитая, все Великой в рот смотрела, пресмыкалась перед ней. А тогда орать начала, угрожать милицией за дочь, за ее честь девичью. – Девичья честь, хорошо сказано, – похвалил Гектор. – Ваша старшая сестра Алла ничего нам об этом не рассказала, молчала как партизан. – Она не в курсах. – Вера Резинова снова глянула на своего супруга. – Так, значит, отравили Регину? Повод всегда найдется. Даже если старые грехи мхом поросли, до беды они все равно доведут. – Наследство тоже повод, – ответил Гектор. – Корысть… мощный такой мотив… И он, в отличие от преданий старины глубокой… как-то посвежее, а? – Посвежее, однозначно. – Захар Резинов нарушил свой нейтралитет. – Мы тут с женой сейчас подумали и… свояченица Алла вам не только о семейном прошлом не рассказала, но и о своем собственном тоже. – А что не так с ее прошлым? – Почему не так? Как посмотреть. Между прочим, она пятнадцать лет вкалывала фармацевтом в аптечном холдинге. А потом туда проверка из облздрава нагрянула, нарушения выплыли с регистрацией и отпуском сильнодействующих препаратов. Начальство ее сразу уволило… У нас ведь чуть что, сразу крайнего найдут. Так и со мной было. – Это вы-то крайний, Резинов? – Гектор скорчил мину. – Не смешите меня, приятель. В «Гелендвагене», когда они мчались на полной скорости в Полосатово, Гектор взял в руку мобильный, набрал номер в одно касание. – Четвергов? Узнали? Слушайте меня. Чтоб явились сегодня в Полосатово в отдел полиции к пяти часам вечера. Что?! Закрой рот! Чтобы в пять был у меня. Можешь адвоката с собой взять, если трусишь. У начальника местной полиции к тебе будет масса вопросов в моем присутствии. И при моем активном участии. А, не имеешь привычки трусить… Похвально. Ну, вот и поглядим… Если не явишься, слиняешь куда-то, хоть за границу – пеняй на себя. Ты меня видел тогда на приеме, знаешь, кто я такой. Не сомневайся – я буду очччень огорчччен. И начну уже не с тебя, а с твоей жены покойной и шурина. Если в пять не явишься в Полосатово, куда ты заглядывал к своей бывшей и сынку… В шесть я звоню в приемную твоего шурина-замминистра и веду беседу с ним. Врубился, Четвергов? – Гек… – Катя уже боялась представить, куда его настрой вообще может их завести! Понимала – поведение Гектора спровоцировано не столько услышанным от Резиновых, сколько их ссорой. Вот оно в действии, его отчаянное «сдохну, а докажу». Уже не только на ринге в лесу, где он один против всех на ее глазах, но и в расследовании. К тому же не все так просто. В том, что они сейчас услышали, есть одно важное противоречие, которое может свести на нет вообще все… – Что? – Он смотрел на нее, снова закусив губу, как от боли. – Если людей постоянно прессовать, они, возможно, сначала и пугаются. Но затем начинают сопротивляться давлению. – Он насильник. Вы слышали, что Резинова нам о нем сказала? Сына прижил с жертвой… А нам лгал, студень заливал. От вопросов уходил, от конкретики. А Регину причина смерти его благоверной крайне интересовала. – Но жена Четвергова умерла естественной смертью! – А он изнасиловал Регину – свою подругу детства. Явится в Полосатово – я ему ложь его в печень забью. – Он с адвокатом приедет. – Катя вздохнула. – А я порой поражаюсь вашим методам работы, Гек. В полиции они все же иные. – Ах, неужели? – Он состроил наивную гримасу и голос изменил, передразнивая. – Да здравствуют героические будни нашей полиции, самой справедливой на свете! Которую вы, Катя, столь талантливо пиарите в медиа и соцсетях. Только что ж вы комменты под своими постами и на сайтах полицейских отключаете, а? Да потому, что народ наш такого в ответ понапишет! Настрочит вам эпитетов и метафор! А насчет моих методов – я вам отвечу, Катя. Я работаю всегда на результат. И добиваться его привык быстро. Видели, какие они все в этом деле? Как те вороны, что труп в саду терзали… С такими людьми с политесом ни хрена не добьешься. А мои методы работают – я вас уверяю… И потом вы с настоящей жесткостью не сталкивались. Как оно все бывает в боевых условиях. – Могу представить, как с террористами… какими методами с ними… – А какими методами со мной? Катя сразу умолкла. Весь ее обличительный пафос испарился. – Нет, – произнес Гектор, словно угадав ее мысли. – Никогда до этого не опускался. Слово мое даю вам. – Я знаю, Гек… я в запальчивости… Простите меня. – Ничего. Проехали. – Помните, как в «Илиаде» о вас? – тихонько спросила Катя. – «Заповедовал мне тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться, рода отцов не бесчестить…» Он глянул на нее. Резко крутанул руль, обгоняя сразу три фуры. Прибавил скорость. А потом снова глянул на нее. Глубоко вздохнул. Глава 23. Полосатово В Полосатове у здания отдела полиции стоял черный фургон. Капитан Блистанов с любопытством школьника пытался заглянуть в его затемненное окно. – Выкопали трупики мы на кладбище домашних животных утром с криминалистом, – оповестил он Катю и Гектора жизнерадостно. – Меня чуть не стошнило. А потом приехал от вас, Гектор Игоревич, этот черный жук – ну, сила! Такое оборудование, передвижная химическая лаборатория. Закрылся ваш спец с моим экспертом. Исследуют. Гектор постучал в затемненное окно фургона, стекло опустилось. Он коротко переговорил с находившимися внутри экспертами. – Работы у них еще много по эксгумированным образцам животных, – ответил он Блистанову. – Подождем, того стоит. Арсений, я сейчас отъеду – мне в одном месте надо арендовать кое-какое оборудование для работы, для наблюдений. В доме Гришиной я поставлю наружные камеры. Учти – снова все незаконно, но нам надо за домом смотреть. Что-то мне ситуация нравится все меньше и меньше. Поэтому необходимо дополнительное оборудование и новые локации. К пяти сюда явится Четвергов на разговор, я к тому времени вернусь. Он глянул на Катю. Она пожала плечами – вольному воля, надо тебе – уезжай. А я останусь в Полосатове. Гектор сел в «Гелендваген» – и только пыль дорожная столбом. – Чего он такой? – спросил озадаченно Блистанов. – Ничего. Какие еще у вас новости, Арсений? – Катя направилась в отдел полиции. – Расстроенный… Поругались, да? – Мы не ругались. – Я же вижу, лица на нем нет. – Блистанов не отставал. – А чего вы его так? За что? Уж он как старается! Он же из-за вас здесь – нужен я ему со своим Полосатовом и с убийством… Он только из-за вас… – Арсений, это убийство и его заинтересовало. Оно весьма необычное. И оно мне тоже нравится все меньше и меньше. Так что у нас с делами? – А мне не нравится, что вы ссоритесь! Он к вам всей душой, сутками здесь с нами пашет забесплатно, помогает мне, как никто. А вы… Эх вы! – не унимался Полосатик.