— То, что мы всегда делали. — Но ведь он приказывает нам … не верить! И это было самым невероятным и… непростительным из всего происходящего. — Это испытание — Молвил Саубон. — Проверка… Иначе не может быть! — Испытание? Проверка? Взгляд слишком полный мольбы для того, чтобы стать убедительным. — Чтобы поверить, будем ли мы как и прежде действовать, когда… — сделав паузу Саубон продолжил, — когда перестанем верить… Оба дружно выдохнули. — Но… Они оба чувствовали это, искушение мясом, злую и коварную пружину, пронизывающую каждую их мысль и каждый вздох. Мясо. МЯСО. Дааа. — Подумай сам, брат… — проговорил Саубон. — Что ещё это может быть? У них не оставалось другого выхода кроме веры. Вера неизбежна… и еще более неизбежна в совершении любого большого греха. — Мы уже так близко… — Пробормотал Пройас. Меняется только предмет веры… то самое во что. — Налегай на весло, брат, — посоветовал Саубон голосом, в котором ужас смешивался со свирепостью. — Голготтерат рассудит. Будь то Бог… Человек. — Да… — вздрогнул Пройас. — Голготтерат. Или ничто. ГЛАВА ПЯТАЯ Ишуаль Отец, который не лжет, — не отец. — Конрийская пословица Выбирая между истиной, стремящейся к неопределенности, и ложью, желающей стать истиной, люди ученые, как и короли, предпочитают последнюю. Лишь безумцы и чародеи рискуют обращаться к Истине. — Киррическая (или «Четвертая») Экономия, ОЛЕКАРОС Ранняя Осень, 20 Год Новой Империи (4132 Год Бивня), Горы Демуа — Нау-Кайюти… — проскрипел один из уродцев. — Нау-Кайюти … — проскрежетал второй, раскачиваясь как червь. — Какой ссюрпризсс… Ахкеймион встал на колени, закашлялся. Железные обручи на шее, запястьях, лодыжках. Вокруг тесный кружок темных, загадочных силуэтов. А за ним, мир, играющий золотом и тенями. Тошнотворное дуновение лизнуло его обнаженную спину, стиснуло в комок внутренности, едва не вывернуло наизнанку. Его замутило в чужом теле, он поперхнулся жгучей блевотиной. Воспоминания о схватке в темноте ещё туманили его глаза, когти цепляли конечности, крылья терзали жесткий воздух, опустошенный ландшафт уходил к горизонту. — Какой-какой ссюрпризсс… — Ни-хи-хиии… Вернулись другие воспоминания, словно бы лёд оттаивал вокруг его сердца и легких. Его жена Иэва в полном самозабвении выжимающая соки из его тела. Инхорой Ауранг, выхватывающий его из саркофага и возносящий в небеса. Золотые башни, возвышающиеся над сложенными из тяжелого камня бастионами, по фасам которых вьется бесконечная и бесконечно чуждая филигрань… Голготтерат, понял Великий Князь. Он находится в Мин-Уройкас, жутком Ковчеге Небесном… И это значило, что он хуже, чем мертв. — От отца..! — Воскликнул он, бессмысленно озираясь. — От отца за моё возвращение вы ничего не получите! — Возвращение… — заклохтал один из уродцев. — Возвращения нет… — добавил другой. — И спасения тоже… Чародей повел по сторонам диким взглядом. Его обступали десятеро старцев, лица их туго обтягивала кожа, на него смотрели тусклые бельма глаз. Они качали головами — лысыми, поросшими клочками белых как снег волос — словно явившись из какого-то длинного, полного кошмаров сна. Один из них успел прокусить собственную губу, по подбородку стекала кровь. Сперва ему показалось, что они просто сидят вокруг него — но уже скоро понял, что у них нет конечностей, что они, будучи подобиями каких-то личинок, привязаны к своего рода каменным колыбелям. И еще он осознал, что все десятеро являются не столько людьми, сколько колесиками в каком-то устройстве, тайном и отвратительном. Также великий князь, уразумев где он оказался и кого видит, немедленно понял и то, кто, и как именно, предал его. — Моя жена, — простонал он, впервые взвешивая тяжесть собственных цепей. — Иэва! — Совершила… — прочирикали уста одного из старцев. — Такие преступления… — За какую цену вы купили её?… — прокашлялся он. — Говорите! — Ей лишь бы… — булькнул окровавленный. — Спасти свою душу… Смешок, жидкий и призрачный, обежал по кругу уродцев, начинавших хихикать и умолкавших один за другим, словно бы повинуясь удару кнута. Великий князь посмотрел им за спины, в сторону стен под золоченными балками. Неяркий свет ложился на далекие сооружения, поверхности которых светились в полумраке всеми своими бесконечными деталями, втиснутыми в несказуемые формы. Внезапное осознание размеров и расстояний вдруг озарило его… Невероятные, разверзшиеся пространства. Неожиданное головокружение заставило его припасть на правый локоть. Они плывут, понял он. Древние старцы, безрукие и безногие, были расставлены на какой-то платформе — сделанной из того же неземного металла, что и Ковчег. Из соггоманта, мерзкого и неподдающегося никакому воздействию. Сквозь прорехи в грязи под собой он видел золотые рельефы, сражающиеся фигуры, злобные, плотоядные и нечеловеческие. И знак — два противопоставленных символа, напоминающих изогнутые, подобно змеям Гиерры, буквы, цепляющиеся за литеру в виде бычьих рогов. Знак, который смог бы узнать любой из отпрысков Дома Анасуримборов: Щит Силя.[1] Они плыли вверх по какой-то невероятно огромной шахте, способной вместить в себя весь Храм Королей. Рога, понял Нау-Кайюти… — Чудо… — проскрипело одно из этих убогих созданий, свет на мгновение вспыхнул и погас в его глазах. — Разве не так? Они возносились к месту, что сику именовали Могилой-без-Дна… — Ииску … — Они сделали это место… — Чтобы оно было их… — Суррогатным миром… Огромный колодец, расположенный в Воздетом Роге Голготтерата. — И теперь… теперь…