— Потому что я — могучий воин. — Нет! Почему ты — ты! — вознесён надо мной? Считаные недели тому назад сама возможность подобной перебранки была немыслима. Однако где-то и как-то случился некий перекос, изменивший всю привычную и не вызывавшую сомнений линию их взаимоотношений. Мясо пролезло буквально во всё. — Потому что, — проскрипел собрат, экзальт-генерал, — люди бывают беспечны с тем, что ненавидят. — И что же такое, скажи на милость, я ненавижу, брат? Насмешливая ухмылка. — Жизнь. — Роскошь не дает узреть её! — провозглашал с высоты Святой Аспект-Император, и голос его разносился над бушующими толпами, одновременно и грохоча, и воркуя. — Уют заслоняет её!! Крохотные огоньки сверкали на каждой, ещё способной блестеть, детали оружия и амуниции воинов Ордалии. Крик толпы дрогнул, осекся и чудесным образом стих. Южане пооткрывали рты, ибо Святой Аспект-Император увещевал их с высоты, и одновременно смотрел на каждого из всякой начищенной до блеска поверхности, как будто бы он на самом деле стоял повсюду, повернувшись под прямым углом к тому, что можно было увидеть. Будь то помятый щит на спине стоящего перед тобой собрата, ртутный блеск шлема, или колеблющееся на весу лезвие, повсюду, к каждому из них обращался бородатый лик возлюбленного Воина-Пророка, и тысяча тысяч образов, провозглашали… — ДАРЫ ОБМАНЫВАЮТ! Воинство Воинств взорвалось криками. — Ты считаешь, что я ищу смерти? — Крикнул Пройас Саубону. — Думаю, что ты ищешь причину, позволившую бы тебе умереть. Эти слова буквально завели Уверовавшего короля Конрии. — С чего бы вдруг? — Потому что ты слаб. — Слаб, говоришь? A ты, значит силен? — Ты прав. Я сильнее тебя. Они уже стояли лицом к лицу, и поза эта привлекла к обоим внимание собратьев из числа Уверовавших королей. — И почему ты так решил? — Потому что мне никогда не было нужно верить в него, чтобы служить ему… — галеот надменно фыркнул, обнаруживая тем самым недостаток манер, делавших его варваром в высшем обществе. — И потому что всё это время я бросал вместе с ним счетные палочки. Слова эти лишили Пройаса желания сопротивляться — наряду с прочими остатками воли. Он отвернулся от высокого норсирая. Молча, он переводил отстраненный взгляд от точки к точке в толпе, от лица к возбужденному лицу, злобному ли, страдающему ли — все они скалились, как принято у Спасенных. Сияющий лик их пророка отражался синевой на бородах и мокрых щеках. Многие плакали, другие разглагольствовали, выкрикивали обеты, но на лбах их отпечатывалась обыкновенная ненависть, ставшая платой за преданность. — Ты соединяешься с Богом только когда страдаешь! — Вопиял голос над их головами. Пройас замечал бесчисленные голубые искорки — отражения Анасуримбора Келлхуса — в глазах людей Ордалии, стоявших друг рядом с другом, от шеренги к шеренге, от полка к полку — одинаковые яркие голубые точки… Поблекшие, как только померкли перед ними ложные отражения. — КОГДА! ТЫ! ЖЕРТВУЕШЬ! Грохочущие валы льстивых голосов. — Ты никогда не поймешь! — Крикнул ему в ухо Саубон. — Чего не пойму? Как часто разногласия, возникшие между мужами, обращаются против более усталого и нуждающегося из них. — Почему он сделал меня равным тебе! Искренности в этих словах хватило, чтобы полностью привлечь к себе его внимание. Полным пренебрежения движением руки Саубон сразу и указал на разыгрывавшийся вокруг них безумный спектакль и отмахнулся от него. — Всё это время ты полагал, что он ведет войну ради того, чтобы в мире воцарилась Праведность! И только теперь ты понял, насколько ошибался. Норсирай сплюнул, увлажнив древесину между сапогами Пройаса. — Благочестие? Рвение? Ба! Это же просто инструменты, которыми он работает! Недоверие, слишком болезненное для того, чтобы его можно было скрыть. — Инструменты для че… Пройас осекся, в наступившей вдруг тишине собственный голос показался ему слишком громким и гневным. Он посмотрел вверх, глаза его были обмануты тем, будто все вокруг поступили подобным же образом… — Ты отчаялся, — скрипел ему на ухо Саубон, — потому что, словно дитя, считал, что Истина в одиночку может спасти Мир … Ибо на деле лишь он один смотрел вверх. — Однако, его спасает, брат мой, Сила, а не Истина… Только он один видел Господина и Пророка парящего над ними. — И сила пылает ярче всего, сжигая ложь! Воины Ордалии, все до единого, были захвачены голубыми с золотом образами, мерцавшими на каждой сколько-нибудь блестящей поверхности… Над ними парил Святой Аспект-Император, всем видимый, но никем не зримый… голова его была запрокинута назад, свет смысла пульсировал, исходя из его рта, выпевая слова, которых не могла понять ни одна душа… Но все они слышали: ВОТ ВАША ЖЕРТВА — ВАША ОРДАЛИЯ! Слышащие сие скакали в восторге, съёживались, преклоняясь. Каждый из образов проповедовал, гремел: ВАША МЕРА ИЗВЕСТНА БОГУ! Люди Трех Морей вопили, в безумии ликовали. Мясо… подумал Пройас слишком спокойно, чтобы суметь побороть удушающий ужас. Мясо овладело и Анасуримбором Келлхусом. Они сопели во тьме, гнусные легкие вдыхали и выдыхали мерзкий, отвратный воздух. Неуклюжие, зловещие мысли копошились в нескладных, разделенных на три части черепах. Одолевали блохи. Они вглядывались во тьму липкими глазами, однако, не могли увидеть ничего кроме тьмы. Ощетинясь, они лязгали зубами, рявкали друг на друга на своем примитивном языке. Словно дряхлый пёс, зализывающий старую рану, кто-нибудь из них время от времени щерился, цеплялся рукой за тьму, скрывавшую неисчислимое множество ему подобных… Всё дальше и дальше разбредались они по подземным коридорам, сопя во тьме, мотая нечесаными черными бизоньими гривами… Ожидая. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Момемн 1. Игра определяет форму Творения. Существовать — значит участвовать в Игре. 2. Части Игры равны Игре в целом, в рамках определяющих её правил. Части и правила составляют Элементы Игры. 3. В Игре не существует ходов, она осуществляется посредством различных превращений Элементов. — НАЧАЛЬНЫЕ НАПЕВЫ АБЕНДЖУКАЛЫ Костры не дают дневного света. — СКЮЛЬВЕНДСКАЯ ПОСЛОВИЦА Середина осени, 20 год Новой Империи (4132 Год Бивня), Момемн