Как полагается в хамаме, здесь был свой цирюльник с великолепными бритвами. Я не мог отказать в удовольствии срезать застарелые мозоли на пятках, заодно попросив обрить Баркука, впервые в жизни почувствовавшего, каким нежным бывает стальное лезвие в искусных руках. Цирюльники всегда отличаются отменной разговорчивостью, но этот, в отличие от Саф ад-Дина, не знал греческого языка. Поэтому, колдуя над моими пятками, он без умолку болтал с Мисаилом, который, завернувшись в большую льняную простыню, неторопливо отхлебывал шербет, сделанный из каких-то здешних ягод. Разговор шел быстро, и его суть от меня ускользала. Я понял лишь, что Мисаил не терял времени понапрасну, искусно подогревая словесный пыл собеседника осторожными вопросами. Скорее всего, Омар год назад тоже побывал в этой бане, вот так же болтая здесь с цирюльником. Опытный торговец, часто имевший дело с придворными и знатью, он хорошо знал кипчакский. Первое впечатление от Таны оказалось обманчивым. В этом маленьком городе за год побывало столько купцов, моряков, караванщиков, корабельщиков и просто путников, гонимых судьбой по лику земли, что упомнить одного из них было очень трудно. XVI. Ночное происшествие Мы пробыли в бане еще довольно долго. Думаю, Мисаил нарочно дождался, пока уйдут греки, чтобы немного поговорить с хозяином в стороне от чужих ушей. Я слышал, как он о чем-то спрашивал банщика на непонятном мне языке. Видимо, многолетнее соседство с кварталом франков не прошло для Саф ад-Дина даром. Поживешь на перекрестке торговых путей, поневоле станешь многоязыким. Зачем вот только Мисаилу понадобилось выходить для этого в другую комнату? Греки ушли, я все равно ничего не понимал. Когда вернулись на постоялый двор, стол уже стоял накрытый. Бросалось в глаза, что здесь не тратились на дорогого повара – все было сытно, но просто. Без затей. Жареное мясо, запеченная рыба, румяные лепешки. Все громоздилось горами на больших блюдах. Даже тарелок для гостей не поставили. Лепешки напекли большие, с углублением посередине – спокойно накладывай себе туда еду с блюда. Подали и дорогое вино с Кипра. То самое, королевское, которым торговал наш веселый друг Савва. Меня удивило, что стоило оно здесь столько же, сколько в Константинополе. Оказалось, ничего необычного. Его доставляли прямо с Кипра, без посредников. Туда каждый год отправлялось немало местных купцов, привозя обратно сахар, которым славился этот остров. Хозяин жаловался, что сейчас стало хуже из-за войны. Мне снова пришлось выслушивать историю про ордынских купцов, плывших на генуэзском судне и попавших в плен к венецианцам. Оказалось, что среди них были знакомые нашего хозяина. Несмотря на это, к венецианцам он относился с сочувствием. Даже взгрустнул немного, вспоминая времена, когда они ворочали делами в Тане: – Как погнали их двенадцать лет назад, так торговля в разы просела, – вздыхал он. – Раньше каждый год целый караван судов прямо из Венеции сюда приходил. Весь город был в их чепцах. Разговор слышался едва не чаще кипчакского. Корабли вставали на причал в море, там неподалеку от устья реки есть специальная пристань для больших судов – Паластра. Кораблям хорошо, а людям не очень. Коса в море, для жилья не очень удобно. А на самих кораблях сами знаете какое житье. Потому все, кто мог, съезжал в Тану, в местные постоялые дворы. Благо жизнь здесь недорога. Прелести жизни постоялых дворов Таны красовались на столе: жареные бараньи ноги, запеченные говяжьи лопатки. Изыск всему этому придавало обилие перца. Кажется, самым утонченным кушаньем хозяин считал почки на вертеле. Их принесли отдельно, с особой значительностью. Я же был совершенно покорен здешней рыбой еще с тех пор, как впервые попробовал ее в Матреге. Огромные, нежные куски без малейшего намека на кости, которые обычно досаждают любителям рыбных блюд, они едва помещались на лепешках и таяли во рту словно сахарные. – Чего же вы их прогнали? – прервал Мисаил сладкие воспоминания хозяина. – Не я ведь гнал, – сердито вздохнул тот, – нашему брату, простому смертному, такое не под силу. Здесь тогда целая война была. Не базарные же стражники штурмовали стены. Войско из степи пришло. Дело нешуточное – большого человека тогда убили. Самого старого Омара-Ходжу. Он еще у хана Узбека в большой чести был. А кто убил? Самый негодный проходимец. Андреоло. Из Венеции. Он у меня на дворе часто околачивался. Любил хвост распускать, что твой павлин, да прижимист был. Говорили потом, что попался на каком-то мошенничестве. Омар-Ходжа его пристыдить решил. За свою доброту и поплатился. Разве с такими людьми разговоры разговаривают? Нужно было сразу нукеров звать – и под замок. А так – вон чего вышло… – Сильно тогда франков побили? – поинтересовался я. – Больше пограбили. У них ведь по складам добра было – на сотню кораблей. Как раз осенью все приключилось, все собирались отплывать с товаром в обратный путь. Потому, как в их кварталы ворвались, сразу грабить бросились, до самих франков уже и дела не было. Кое-кого, правда, похватали, человек с полсотни. Но их сразу стража взяла под охрану. Большинство сбежало. Убитых мало было. Да за ними и не гнался никто. Все бросились грабить. Потом жечь, чтобы концы попрятать. – Андреоло этого поймали? – Да он удрал сразу. Знал, что головы ему не сносить. Мне вспомнился заросший бурьяном пустырь за баней Саф ад-Дина. Там, значит, и кипели страсти. Развалившаяся стена вокруг бывшего квартала явно строилась не для долговременной обороны, а просто чтобы посторонние не шатались. Склады все-таки, дорогие товары. Хозяин замолчал, видно, вспоминая прежнее золотое времечко. Мои греки тоже притихли. Я заметил, что они с самого начала нашей беседы ловят каждое слово. Опытные соглядатаи, ничего не скажешь. Всегда нос по ветру. Даром, что ли, так славятся ромейские дипломаты? Их, говорят, годами учат в специальных школах, так что тягаться с ними в интригах не может никто. Хотя главное достоинство в таких делах известно со времен незапамятных: «Держи рот закрытым, а уши открытыми». Один из греков щедрой рукой налил полный стакан драгоценного кипрского и протянул хозяину: – Выпьем за доброе старое время! Мне стало интересно. Эти люди ничего не делали просто так. Чего ему надо? – Не слышно ли, когда франки вернутся в Тану? Вон оно что! Постоялый двор – такое место, куда слетаются сплетни со всей степи. Нужно только развязать язык хозяину. Да и то сказать, сами же греки говорили, что других ворот в Орду, кроме Таны, нет. – Лет восемь назад вроде все стало налаживаться. Даже консул венецианский приехал. На моем дворе и жил, не в караван-сарай же ему заселяться. Уже и грамоту от хана получили. А тут чума! Хозяин с досады стукнул по лавке: – Потом, только первые купцы стали прибывать, так эта беда с уртакчи, которых на генуэзском корабле пограбили. У них ведь не только свой товар был. Все, кто большими деньгами здесь ворочает, всегда в доле с эмирами, а то и с самим ханом. Без хорошего покровителя в наших краях заморскую торговлю не потянуть. Потому хан сразу так рьяно и вступился за этих купцов. Приказал хватать всех венецианцев с их товарами. – Значит, в последнее время никакие послы к хану не проезжали? – Рано еще, навигация только началась. Может, немного погодя кто прибудет. Похоже, хозяин уже догадался, почему его расспрашивают, и стал держать ухо востро. Тоже не лыком шит. После бани и сытного обеда меня разморило. Я вспомнил про свою комнату, где меня впервые за два месяца ожидала удобная постель на широкой лежанке, где не будет качать, а над головой не будут топать матросы. Тем более что почивать мне там предстояло в тишине и одиночестве. Пока мы блаженствовали в бане, Симба перебрался в летний амбар во дворе. Там было проще не мозолить глаза, да и спать вольготнее. Вместо жестких лежанок солома, застеленная войлоком. Прохлада и свежесть. Вторая комната, снятая мной, теперь освободилась, и туда перебрался Мисаил. Баркук уже побывал на кухне, где набрал для себя и Симбы провизии. Он оказался юношей очень смышленым и расторопным. На посылках неизменно летел бегом, старательно таскал все наши мешки и сумки, почти совсем разгрузив Симбу. Африканцу он явно пришелся по душе. Хотя оба они очень плохо говорили по-гречески. Симба, правда, немного знал кипчакский – годы пребывания в школе, где обучались будущие мамлюки, не прошли даром. За обедом меня напоили медом. Узнав, что я мусульманин, хозяин сразу предложил мне его вместо вина, заверив, что мои местные единоверцы относят его к дозволенному. Уже потом я узнал, что он немного покривил душой – насчет дозволенности медового напитка у здешних мусульман существуют немалые разногласия, разрешить которые не удается по причине того, что питье это приготовляют по разным рецептам. В зависимости от чего он бывает хмельным или нет. Крепкий сон этот напиток обеспечивал в любом случае. Размякший в бане, объевшийся и напившийся дремотным медом, я заснул, едва растянулся в своей комнате на целой охапке мягчайших войлоков. Клянусь, по качеству выделки они не уступали лучшим верблюжьим коврам моего родного Каира. Спал я так крепко, что даже не услышал шума снаружи. Меня разбудил Симба. Известным только ему способом он отодвинул запор, которым моя дверь была закрыта изнутри, и потряс меня за плечо: – Мисаила забрали! – понизив голос, сказал он, едва я открыл глаза, слипшиеся от глубокого сна. Симбу я узнал по голосу. В комнате и проходе за его спиной был плотный мрак. От неожиданности я оцепенел. Единственное, что до меня дошло, – это то, что на нас напали. Симба пояснил, что во двор пришло несколько человек, потом он видел, как они вывели Мисаила и увели с собой. За воротами их ждало несколько всадников. – Они говорили о чем-то с хозяином. Он им светил фонарем. Немного помолчав, Симба добавил: – Они явно не хотели шуметь. Тебе нужно поговорить с хозяином, – произнес он, заметив, что я продолжаю сидеть не шевелясь, и настойчиво потянул меня за руку. Я так и выскочил во двор полураздетым вслед за ним. Хозяина мы увидели сразу – он все еще держал в руке горящий фонарь. Стояла глубокая ночь. Мир спал, и единственным светом во тьме были молчаливые звезды. Хозяин выглядел ошарашенным не меньше нашего: – Стража. С повелением от начальника таможни Ак-ходжи. Он командует, пока эмира нет. Спросили меня, где франк, который прибыл с ромеями. Велели ему следовать за ними. Вы же после полудня были у них на пристани. Зачем им понадобилось среди ночи вламываться на постоялый двор и будить людей? До утра даже не подождали. Похоже, его недоумение было искренним. Мы прошли в комнату Мисаила. Там была только разбросанная постель. Все его вещи собрали и унесли. – Хорошо, что сумку со снадобьями и прочим добром мы забрали к себе, – шепнул Симба. – Не перепрятать ли ее на всякий случай? Было заметно, что он в такой же растерянности, как и я. Как поступить? Ночью, в незнакомом городе, среди неизвестности. Мне сразу вспомнились слова деда: «Не суй свой нос никуда. Твое дело – подать жалобу местной власти». Боюсь, это единственный разумный совет, который мне сейчас нужен. Оставалось дождаться утра. О том, чтобы уснуть, нечего было даже думать. Усевшись на скамью у ворот, я поднял глаза к небу. Оно было чужим. Где-то там за горизонтом скрылась моя путеводная Сухейль, зато суровая Альрукаба все выше поднималась над Страной Мрака. Какую подсказку я могу найти в этих таинственных письменах? Может, надо мной насмехается двуличная Звезда Дьявола? Но ее не было на небе. В эту пору она уходит куда-то за горизонт, чтобы появиться вместе с осенними звездопадами. Почему-то эта мысль меня успокоила. Скоро взойдет солнце, я отправлюсь к здешнему правителю и потребую объяснений. Ведь слава о правосудии в царстве Джанибека достигает даже Египта. Рядом бесшумно выросла темная фигура Симбы. Его голос был печален: – Баркук сбежал. – Может, просто испугался стражи? Или куда отлучился? – Он прихватил с собой мешок с едой. Там были лепешки, баранья нога, бутыль с вином. Видно, решил, что подвернулся очень удобный случай. – Разве он неправ? – Меня это почему-то развеселило. – Действительно, ловить его – это самое последнее, что мы сейчас будем делать. – Мы его не обижали. – Птичка упорхнула, едва дверца ее клетки осталась открытой. Значит, ей свобода милей. «Плохой из тебя вышел работорговец», – сказал бы сейчас дед в той свойственной ему манере, когда нельзя было понять, говорит он серьезно или шутит. Так и сидели мы с Симбой молча, слушая тишину и редкую перекличку ночных сторожей. Сидели недолго. Скоро начали блекнуть звезды на востоке и по всей округе в предутренних сумерках запели петухи. Однако не успели муэдзины прокричать утренний призыв на молитву, как в воротах появился Баркук. На плече у него красовалась та самая сумка, а ноги, несмотря на утренний холод, были босы. Оказалось, он был единственным, кто не растерялся от неожиданности. Едва увидев, как стража уводит Мисаила, парень немедленно устремился вслед за ними. Чтобы двигаться бесшумно, бывалый горный охотник снял обувь. Да еще предусмотрительно прихватил мешок с едой на случай, если путешествие окажется долгим. Так и следовал за стражей, таясь во тьме. Ночь стояла тихая, разговор было слышно за сотню шагов, поэтому Баркук сразу разобрал, что некоторые нукеры говорят на его родном языке. Двор, в который привели Мисаила, как потом выяснилось, был местопребыванием здешнего эмира по имени Хаджи-Черкес. Окна прятались за ставнями, но сквозь них изнутри пробивался свет. Кто-то дожидался прихода Мисаила. Ворота не заперли, и через них просматривался двор. Вскоре свет в доме погас, началась недолгая суета, а затем все всадники уехали, оставив одного скучающего караульного. Вот тут в голове у Баркука и созрел замысел. Он подошел к караульному и заявил, что принес еду своему задержанному хозяину. Заявил на своем родном языке и не ошибся. Караульный оказался земляком. Сначала он посмеялся над тем, какой преданный слуга у задержанного, велев приходить, когда рассветет и прибудет начальство. Потом, как водится, разговорились про родные края. Общих знакомых не нашлось, но стражник не раз слыхал про село Баркука. Сам он уже лет десять не бывал в тех местах: еще до чумы подался на службу к Хаджи-Черкесу и вот теперь оказался вместе с ним в Тане. Сам эмир тоже с Кавказа, франки называют его Зикх-бей. Поэтому в свои отряды он набирает по большей части земляков. Сейчас к нему сильно благоволит сам хан Джанибек, намеревающийся поумерить пыл своих монгольских эмиров, в войске которых служат кипчаки. В этом месте рассказа мне сразу подумалось, как тесен мир и как похожи все его беды и проблемы. Совсем недавно мне рассказывали о противостоянии кипчакских и черкесских мамлюков в Египте, лежащем за много недель пути отсюда. Истину говорят мудрецы: что вверху, то и внизу. Между тем Баркук, немного поболтав с земляком, посетовал, что холодная баранина не самое вкусное блюдо и, коль еду господину нельзя передать до утра, лучше и принести ему что-нибудь свежеприготовленное. Тепленькое. А баранью ногу с лепешками нужно съесть сейчас. Оказалось, что сослуживцы стражника отправились на ночной объезд застав и вернутся не скоро, так что предложение было принято с восторгом. Кстати оказалось и вино. Разговор сразу пошел веселее. Стражники вообще люди осведомленные. На них обычно не обращают внимания, их не замечают, привыкнув к их присутствию, как к наличию воздуха или неба. Они же все слышат и все видят, зачастую примечая даже то, что, может быть, укрылось от глаз и ушей постороннего непосвященного наблюдателя. Оказалось, что Мисаила схватили вовсе не по приказу Ак-ходжи, как сказали на постоялом дворе. «Кто он такой, этот надутый ишак, чье дело взимать плату с купцов и следить, чтобы они не утаивали товар?». Здесь власть и рука хана – эмир Хаджи-Черкес. Сейчас его замещает наиб. Он и отдал приказ об аресте. Явился среди ночи. Потом дожидался, пока приведут Мисаила, чтобы побеседовать с ним. Велел держать его под замком и строго-настрого запретил кого-либо к нему допускать. Краем уха стражник слышал, что пленником интересуется эмир Алибек. Его людей наиб не велел в свое отсутствие даже пускать во двор. Заявил, что делом будет заниматься сам Ходжа-Черкес, к которому уже послан гонец. Это было сказано, еще когда стража только отправлялась на постоялый двор за Мисаилом. И про Алибека тоже. Как будто наиб опасался, как бы его люди не отбили пленника. Пронырливый Баркук не мог не спросить, кто такой Алибек и что за дело ему может быть до Мисаила. Оказалось, очень могущественный эмир из знатного и старого монгольского рода. А вот что за дело – неведомо. Алибек всегда вел дела с франками. Но, по всему видать, дело нешуточное. Стражник слышал, как после беседы с Мисаилом наиб велел немедленно привести к нему начальника почты. Это посреди ночи! Значит, кому-то нужно срочно отправить очень важное письмо.