Я, конечно же, киваю. Фото студийные. И красивые. Животик и правда у Женьки был совсем небольшой. С жадностью вглядываюсь в каждую фотографию, а по краю сознания всё равно скользит одна не дающая мне покоя мысль. – Шрама у тебя не было. – Да, он от кесарева. Вот, смотри, это первое фото Нинуськи. – Страшненькая она какая-то… – Эй! – возмущается Женя, пронзает меня полным негодования взглядом, а потом откидывает голову и смеётся. – Ладно. Ты прав. – Ты сама захотела? – Что? – Рожать при помощи кесарева? – Нет, так вышло. Это Нине уже два часа. – А почему она не с тобой? Это же бокс интенсивки? Что-то пошло не так? Ей угрожала опасность? – Да нет же. Это у меня были кое-какие проблемы. Ах вот почему она увиливает от моих вопросов! – Кое-какие? А можно чуть подробнее? – Осложнение в родах. Так бывает. Всё обошлось – и хорошо. Я зажмуриваюсь. Не знаю, свыкнусь ли я когда-нибудь с мыслью, что не был рядом в этот момент, что не уберёг, что банально мог не узнать о существовании дочери, если бы с Женькой что-то случилось. – Неужели твой отец не мог обеспечить тебе нормальную медицинскую помощь? – злюсь на себя, а рычу на Женьку. – Как раз она меня и спасла. Вот как? Значит, всё было плохо настолько? И ничего ведь. Выжила. Выкрутилась. И шесть лет без меня жила. Храня, мать его, верность. Башка просто взрывается от этих мыслей. Страхов. Сомнений… – Дерьмо. Отхожу к окну. Почему-то мне рядом с ней становится физически плохо. Я как будто облажался по всем фронтам. Это очень гадкое чувство. – Не вини себя. Ты не виноват, что не смог быть рядом. Я застываю. Вот как можно быть такой? Откуда в ней это? Я не понимаю. Но мне хочется в этом эфире купаться. Хочется его горстями жрать, втирать в себя целительной мазью, забыв обо всём. Тогда как теперь, напротив, мне нужно быть как никогда начеку. Собранным и с холодной головой. «Ты не виноват, что не смог быть рядом»… А теперь, вроде как, могу. Мало того, я должен. И это «должен» меня убивает, даже несмотря на то, что вполне совпадает с моим же «хочу». Ещё больше бесит то, что и Женька это понимает. Она как будто вообще всё понимает. Вообще… Всё. Мою в ней нужду – здесь, сейчас, за которой, может быть, ничего другого и не последует. И она подходит ко мне, она отдаёт себя. Ничего от меня не требуя. Глава 19 Евгения В этот раз обеду на лужайке ничего не мешает. Погода стоит прекрасная: лёгкий ветерок приносит с клумб пьянящий аромат роз и запах напитанной влагой почвы. По небу плывут облака, смягчая палящий зной. Птички поют, в отдалении плещется речка. Одним словом – красота. Была бы ещё компания хорошей – цены бы этому всему не было. – Готово! Где же наши мужчины? Жень, пойди их поторопи. Мама отдаёт приказы легко. Не помышляя даже, что я могу ослушаться. Переглядываюсь с Дорошевым и закатываю глаза, пока занятая составлением букета мать не видит моих кривляний. – Сейчас… Сюда лучше ромашки или васильки? Серёж, как думаешь? Моим мнением не интересуются. К этому я привыкла. И даже уже не больно. Я просто знаю, что иначе не может быть. – И то, и то, бабуль! Мы же не хотим никого обидеть, правда? – вмешивается в разговор моя дочь. Я улыбаюсь. Мне импонирует то, что у Нино по любому вопросу есть своё мнение. Но ещё больше мне нравится, что она не боится его высказывать. – Обидеть? – Ну конечно. Если мы выберем васильки – обидятся ромашки. И наоборот. – Вот как? Интересная теория. Но я не уверена насчёт такого сочетания цветов. – А мне кажется, хорошо. Такой себе деревенский шик, – вставляет свои пять копеек Серый. Голоса стихают по мере того, как я отдаляюсь. Не знаю, чья в итоге взяла. Мать ужасная педантка. Для неё имеет значение любая мелочь. Всё должно быть по правилам, так, как она хочет! Как я с этим намучилась в детстве – не передать словами. Кажется, ни разу не было такого, чтобы я ей угодила. Она каким-то образом умудрялась втаптывать в грязь любые мои достижения. – Ох, Саша, посмотри, Женя с отличием окончила школу, – на этом можно было остановиться, но мама каждый раз продолжала: – Однако, боюсь, в следующий раз, если у тебя будет столько четвёрок по химии, вытянуть на пятёрку в четверти уже не удастся. И так во всём… Мол, да, Женя молодец, но… Всегда какое-то «но». Что бы я ни делала, каких бы вершин ни достигала. А впрочем, плевать. Это в прошлом и давно уже не болит. Прохожу через раздвижные двери в гостиную – никого. Иду в столовую, кухню, где кипит работа. Даже не знаю, почему решила сюда заглянуть. Вряд ли отчим хоть когда-нибудь забредает на территорию обслуги. Тогда где же он? Прохожу по коридору. Я особенно не таюсь, но в пылу очередного скандала моего приближения просто не замечают. Останавливаюсь у приоткрытой двери в кабинет. – … всё потому, что ты не позволяешь мне развернуться! – Развернуться?! Я однажды тебе позволил. Напомнить, что из этого вышло, Максим? – О, да когда это было! – Недостаточно давно! Учитывая, что мне и теперь приходится разгребать последствия. – Это какие? – Хочешь знать? А если кто-то решит вернуться к тому вопросу? Что тогда, Макс? – Кто-то – это Горозия? – А если и он? – Он ничего на меня не нарыл тогда, а теперь уж и подавно ничего не нароет. Грузовик с документами лежит на дне реки. Их давно уже сожрали рыбы. Совсем близко раздаются звуки шагов. Я отскакиваю назад и кричу: – Папа, Ма-а-акс! Обедать… Где же вы? Сердце колотится в горле, блохами скачут мысли… – Женя? – Ну наконец-то! Обед остывает, а вы тут сидите, – веду себя максимально естественно, чтобы им и в голову не пришло, что у их разговора были свидетели. Я пока не уверен н а, что до конца понимаю, о чём шла речь, но… Я разберусь. Непременно. Хотя бы потому, что они упомянули Серго. Что значит – он тогда не нарыл? И о каком периоде речь? О том недолгом, когда Макса поставили во главе ССМ-банка? Одного из трёх, слиянием которых мы с Серго занялись? Дела там плохи, и я давно уже склоняюсь к мысли, что мой братец имеет к этому непосредственное отношение. Хотя с тех пор, как он там заправлял, прошло уже шесть лет. Для меня очень показательным моментом является то, что с тех пор он больше не занимал таких ответственных должностей. Значит, тогда он облажался по полной. Не по этой ли причине меня не подпустили к проверке? – Обед? Да, конечно. Пойдём. – И всё? Пойдём? Разве мы договорили?! – заводится Макс, смерив меня полным ненависти взглядом. – Сбавь обороты, – сощуривается Воскресенский. Он нечасто так говорит с сыном, и уж тем более – не одёргивает Макса, чтобы вступиться за меня. Стараюсь затолкать свое удивление подальше. Макс стоит, сжимая и разжимая кулаки, как настоящий псих. Я невольно ёжусь. – Сказали же – всё остывает. Не хочу есть остывший суп. Отчим указывает на дверь, пропускает меня вперёд и шагает следом. Макс же к нам присоединяться не спешит. Впрочем, Воскресенскому до этого нет никакого дела. Он стремительно шагает вперед, бросая на меня редкие взгляды искоса. – Рассказывай. – Что именно? – Как у тебя дела? Понятно, что речь тут вряд ли идёт о личном. Веду плечами: – Нормально. Работа идет полным ходом. – Мне докладывают, что вы неплохо поладили с Горозией. – Кажется, я смогла найти к нему подход. – Удивительно, учитывая, что шесть лет назад ты даже в его приёмную не смогла пробиться.