– Если благодаря твоим усилиям ковид будет уничтожен ещё в прошлом без сильных побочных последствий, то и заразного рака не будет, а она уже не будет смертельно больной. И тебе хорошо, и науке, и населению. Ползучего рака больше не будет, только представь себе грандиозность твоей миссии. Мы называем недовведенное до конца лекарство и вакцину против ковида безпобочными, хотя побочные эффекты были, но, практически, минимальные. – Но ведь стоит изменить что-то в прошлом, и будущее – то есть наше настоящее – будет совершенно другим! Посыплется всё нахрен к чёрту! Не пропадёте ли вы все вместе с моей дочерью? – А, – отмахивается профессор. – Это всё легенды. Есть главные опоры бытия, которые не меняются. У нас с тобой великий эксперимент! Мы меняем настоящее благодаря преображению прошлого! Ты в этом эксперименте – стержень, благодаря которому всё изменится. А опоры стержня, это и мы, и твоя дочь. Поэтому они останутся. Потом ещё пригубливает, чёкается вместе со мной, выпивает: – В любом случае, – откровенничает он. – Риск лучше, чем нериск. Иначе мы через несколько недель или месяцев вообще можем исчезнуть из-за контагиозного рака. Путешествие в прошлое На меня надели шлем, очки, скафандр, посадили в аппарат, который при достижении нужного мига в будущем времени сам собой и раскроется. – Но как я вернусь обратно? – Не бойся, мы пришлём за тобой, – отвечали мне. Я погружался в сон, наподобие как когда задумаешься, и перед глазами мелькают быстро-быстро размытые пейзажи, словно мчишься на карусели. Потом полёт остановился. Я – в лесу. Поляна. А на ней железная дорога. По рельсам вышагивал человек в длиннополой одежде и что-то бормотал. – Ты кто? – хлопал я его по плечу. Он молча взглядывал и продолжал брести и бормотать: – Один кусок… Второй кусок… Взглядывал и видел куски пластмассы, покромсанной. – Это что? – спрашивал я. – Это ты, – отвечал он. – Так мы с тобой знакомимся. Мы с тобой знакомы. Мы, это из нас, – звучало непонятное в голове. То ли он мне говорил, то ли я ему, а то ли я и он, это одно. Похоже, этот человек был только сном. Чувствую, что зажигается свет. Похоже, я выхожу из искусственной летаргии Скидываю с себя шлем и скафандр. Остаюсь в комбинезоне. Его тоже нахрен скидываю. Нажимаю кнопку, открываются створки дверей, вылезаю из своего шкафа. Надо идти я знаю, куда. Похоже, мне в голову вживили план действий, так что я иду как будто по интуиции. Я на безлюдном шоссе. Что-то скрипит под ногой. Раздавленная колёсами автомашины мёртвая змея. Взять бы да и надуть всех, профессора, следователя, работу, клиентов, бывшую жену, пускай все исчезнут, а останутся только я и дочь. Она не всегда такая грубая, как в прошлый раз. Как она умеет говорить хорошие слова, понимать, мотивировать, хвалить! Но надо всё-таки работать. Ну и задание мне дали. Пойди туда, не знаю, куда, сделай то, не знаю, что. Ненавижу неизвестного Эдуарда Померанца, да хоть бы он сдох. Я иду по дороге. Глаза боятся, ноги идут. Темнеет. Впереди вдалеке-вдалеке город, огни. Мимо по шоссе пролетают машины, какие я видел только в музее. Останавливаю одну: – Поехали? – Поехали. То ли в дополнение ко всему в меня вживили генератор чужой эмпатии, а то ли я настолько безбашен, что водитель поневоле идёт у меня на поводу, а, скорее, и то, и другое. Мы уже в городе: – Давай, пока, – киваю на прощание шофёру. – Будь! – отвечает он и хлопает дверью. Фонари отсвечивают от брусчатки, город такой у них. Я смело захожу в местный кабак. Кабак как кабак, они во все времена одни и те же, разве что у них, пригубливаю, ещё не было синтетического алкоголя. Сажусь с выпивкой за столик, за которым сидит одинокий человек. Он на меня взглядывает, как будто знает тысячу лет, и я говорю: – Меня зовут Кросс. – А меня Эдуард, – отвечает он мне. – Вы мне сегодня снились, – говорит. – Хорошее или плохое? – спрашиваю. – Да так себе, – отвечает. – Тогда скажите, что. Сон, который рассказали, не сбывается. – Мне снилось, что вы меня убиваете, – отвечает. – Это хорошо, – отвечаю. – Что? – То, что это уже не сбудется, – говорю. Он усмехается: – Надеюсь, вы не из федеральной службы безопасности. – С чего вы взяли? – Вы не похожи на обычных людей. – Позвольте угадаю вашу фамилию? – спрашиваю. – Валяйте. – Померанец. – Вы точно из спецслужбы. – Нет, – говорю. – У вас бейджик на пиджаке. Когда прошлое лучше будущего (но никто об этом не знает) – И всё равно вы какой-то странный. – Да, – говорю. – Я из будущего. Мы идём по городу, и ветер дует в лицо. Садимся в машину Померанца. Прошу о поездке на общественном транспорте, чисто для сравнения. Едем на автобусе зайцами. Нас никто не ловит. – У вас распыляют безбилетников? – спрашиваю. – Да, штрафуют, – беззаботно отвечает он, даже не подозревая о светлом будущем. Выходим, шагаем по городу. Мой спутник толкает меня дружески в плечо: – Ты точно из будущего? Здорово! – восклицает визави. – А мы с соратниками как раз за это прекрасное будущее боремся. – За какое? – спрашиваю. – Ну, как же, – отвечает он. – У вас же там прекрасная Россия будущего! Демократия! – Да, – невнятно отвечаю. – Значит, вас прислали к нам, чтобы мы вместе строили демократию. Я уже понял. – Это всё не так, – говорю. – Будущее – тирания, оно плохое. У вас ничего не получится. Ветер дует в лицо, относит мои слова назад, и мой собеседник меня по-своему понимает: – Спасибо! – восклицает Эдуард Померанец. – Конечно, получится! Я так и знал, что люди в будущем будут замечательными оптимистами! Говорите, у нас неплохое будущее? Без тирании? – Да, – отвечаю, не желая спорить. – Значит, настоящее и будущее будут вместе бороться с диктатурой? Отлично! Как же хорошо, что вас к нам прислали! – То есть? – Я всегда хотел верить, что мы победим. Не когда-то потом, а прямо сейчас. – Когда? – Уже в нашем поколении. – Вы замечательный оптимист, – иронизирую, и опять несдержанно повторяю: – Только ничего у вас не получится.