Я пришла в восторг. – Проня, дуй в ванную. Самая крупная собака побежала за мной. Не прошло и пяти минут, как все псинки оказались на местах. Я обрадовалась. – Ура! – Мяууу, – донеслось из кухни. – Коты! – воскликнул Макс. – Мы о них забыли! Мы поспешили на звук и обнаружили черного и белого кошаков, которые яростно ели что-то из большой картонной упаковки. – Эй! – возмутился Вульф. – Я купил нам с Лампой пирог с капустой! Немедленно выплюньте. – Навряд ли мне захочется есть то, что пожевал, а потом выплюнул кот, – хмыкнула я. – Пульхерия Ивановна, как тебе не стыдно! Белый кошак разразился серией негодующих «мяу-мяу». – Чем он недоволен? – удивилась я. – Слопал полкулебяки. Неужели ему еще корма хочется? Макс! – Слушаю тебя! – ответил муж. – Немедленно отойди от горшка, – возмутилась я. – Как тебе не стыдно! – Что не так? – поразился муж. – Макс! – подпрыгнула я. – Как ты мог! Что я скажу Тате? Не усмотрела за ее растениями. Макс! Продолжая возмущаться, я кинулась к подоконнику, на котором стоял горшок с красным цветком, и прогнала кота, самозабвенно раскидывавшего лапами землю. – Макс! Сейчас получишь! Муж подошел ко мне. – Лампуша, ты перепутала меня с котом. Я не приближался к этому цветку. – Так я кота прогоняла, – объяснила я, – его зовут Макс. – А-а-а, – протянул Вульф, – прикольно. Слушай, а Боня не ест. Я заглянула в столовую. Бежевая мопсиха сидела около полной миски с трагическим выражением морды. Макс пошел к собаке. – Дорогая, почему ты не ужинаешь? Боня отвернулась. Вульф присел около нее. – Смотри, как вкусно! Ням-ням! И тут из гостиной донесся громкий плач. Мигом забыв про Боню, мы помчались в соседнее помещение и увидели Моню в самом разгаре собачьей истерики. Мопсиха рыдала, трясла головой, сучила лапами. Я заключила ее в объятия. – Солнышко, кто тебя обидел? – У нее в миске сидит черепаха и с остервенением жрет! – сообщил Макс. Я подпрыгнула. – Это Моника! Немедленно выгони ее! Ужас! Беда! – Не стоит волноваться, – сказал Вульф, – насыплем Боне новый корм, Монику я сейчас выну. Ну, поела она немного собачьего корма, в чем трагедия? – Тата написала, что черепаха всех обжирает и от этого лысеет, – всхлипнула я. Макс взял Монику. – Лампудель! Если ты найдешь на ней хоть одну прядь, я съем свои носки! – У Моники нет шерсти, – признала я. – Может ли облысеть тот, у кого нет растительности на теле? – спросил муж. – Нет, – выговорила я. – Отлично. Значит, алопеция черепахе не грозит. – А вот и мы! – закричал радостный детский голос. – Лампа, ты забыла дверь запереть. В гостиную влетела Киса. – Рада тебя видеть, но как ты сюда попала? – изумилась я. – Роза Леопольдовна привезла меня на своей машине, – затараторила девочка, – мне дома грустно, хочу ночевать с вами! – Вы оставили Фиру и Мусю одних! – ахнула я. – Конечно, нет, – сказала Краузе, появляясь в гостиной, – мы взяли их с собой. Они уже по дому носятся. Из столовой донеслось счастливое гавканье. Я побежала на звук и увидела наших девиц, без стеснения харчивших корм Бони. Хозяйка миски смотрела на наглых гостей, потом кинулась к своей порции, оттолкнула обжор и стала быстро уничтожать то, что осталось. – Муся, Фира, – укоризненно сказала я, – так себя мопсы из интеллигентной семьи не ведут! Глава двадцать девятая Наши собаки развернулись и кинулись на второй этаж. Я бросилась за ними, но четыре лапы быстрее двух ног. Когда я внеслась в библиотеку, то увидела три мопсичьи попы у одной миски. – Муся, Фира, можно подумать, что вы из голодного края! – крикнула я, схватила своих собак, отнесла их на кухню и увидела на столике трех котов. Макс и Пульхерия Ивановна синхронно объедали пирог сверху, Альберт Кузьмич деликатно отламывал лапой кусочек, потом вонзал в него коготь и отправлял в пасть. Британец выглядел как принц благородных кровей, которого злая судьба забросила в компанию бомжей. – Немедленно перестаньте, – топнула ногой я, – Макс купил пирог нам на ужин. Альберт Кузьмич, от вас я не ожидала такого поведения. Как вам не стыдно! Британец перестал жевать, окинул меня взглядом и коротко сказал: – Мяу! Кот Макс оторвался от кулебяки и произнес: – Мяу-мяу-мяу! Пульхерия Ивановна издал протяжный вздох. – Мяу-у-у-у! После этого троица продолжила лопать пирог. – Если перевести на человеческий язык, – засмеялся Макс, – то Альберт Кузьмич сказал: «Женщина, не делай мужчине замечаний». Макс ему поддакнул: «Ох уж эти бабы», Пульхерия Ивановна подвел итог: «Надоели постоянные упреки и дурацкие придирки». Послышался радостный визг, в столовую влетела Люка, за ней гналась всегда апатичная Фира. Мопсиха Боня, которая с видом обиженной принцессы восседала у пустой миски, резко оживилась и ринулась за псами. Троица обежала вокруг стола и выскочила в коридор. Ба-бах! Дзинь! Гав-гав-гав! – Они разбили вазу! – радостно закричала Киса. Роза Леопольдовна всплеснула руками, схватила солонку и помчалась к месту происшествия. – Интересно, зачем ей соль? – удивился Вульф. – Посыпать осколки? Из коридора тем временем доносились разные звуки: лай, мяуканье, звон, грохот, топот. Пару раз в комнату вбегала орда собак, совершала круг почета вокруг стола и исчезала. Потом к ним присоединились коты. Я схватила салфетку и начала ею обмахиваться. – Вот здорово, когда в доме столько животных, – завопила Киса, врываясь в столовую, – вот весело! Следом за девочкой ввалились все. Впереди неслась Люка, за ней гналась Фира, за ней семенили Моня и Боня, их догоняла Муся, а ей в спину дышали Тоня и Проня. Замыкали шествие Макс, Пульхерия Ивановна и Альберт Кузьмич, который успешно влился в коллектив, потеряв всю свою важность.