— Тим, пойдём, — я схватила Тима за руку и потянула к себе. — Что, Яночка, завела себе собачку?! — Илья теперь сверлил взглядом меня. — Надо было брать ротвейлера, а не этого чихуахуа. И Тим не выдержал, так толкнул Илью в грудь, что тот отлетел на два метра, ещё и на пятой точке проехал. Все, кто были в коридоре, замерли и уставились на Тима, а только я замечала красные всполохи на его сжатых в кулаки руках. — Тим, не трогай его, пошли! — потянула его из коридора, но он был будто каменный. — Ты же можешь его убить! Потом я встала перед ним и заглянула ему в лицо, но глаза его горели огнём, вдоль радужной оболочки шли красные всполохи. Ноздри раздувались от злости, лицо исказила гримаса ненависти. — Что, недомерок, это всё, что ты можешь?! — Илья встал, отряхнулся, но близко не подходил. — Тим, услышь меня! — я взяла лицо Тима в прохладные ладони, его кожа была горячая, но огонь в глазах потух, Тим расслабился, перевёл взгляд на меня и растерянно кивнул. Мы ушли в раздевалку, Илья отстал. Зато рядом с нами шагала Инга, она была в коридоре, когда всё случилось. — С виду маленький, а Илюху запулил как шар для боулинга, — усмехнулась она. Тим был сам не свой, очень задумчивый. Из гимназии мы вышли втроём: — Вы куда сейчас? — спросила нас Инга. Я посмотрела на Тима, но он был будто не с нами: — Ти-и-им, — заглянула ему в лицо. — Какие у нас планы? — Если ты домой не пойдёшь, то пошли ко мне, у меня никого, — вынырнул он из задумчивости. И я согласилась, всё равно Тим уедет вечером на тренировку, и у нас было не так много времени побыть вдвоём. С ним явно что-то произошло, но, сколько я ни допытывалась, он всё время уверял, что всё хорошо. Я вглядывалась в его лицо, искала там ответы. Тим чуть улыбался, когда я так пристально его рассматривала, или сразу же начинал меня целовать. Но ведь я чувствовала, что что-то не так, Тима что-то тревожило после встречи с Ковалёвым. Я всё анализировала, что так разозлило Тима, раньше он все оскорбления просто пропускал мимо ушей, а сегодня словно взорвался. Тим накормил меня обедом, а потом достал из морозилки ведёрко ванильного мороженого, взял две ложки. И мы, расположившись на диване, сидели и ели мороженое. — Тим, это правда, что тебя отец порол? — В детстве бывало, — Тим поджал губы, потом чуть усмехнулся. — Потом уже не мог меня поймать. — Может, ты на меня обижаешься из-за Ковалёва? — Нет, я всё понял, — сказал, но всё равно напрягся. Значит, дело всё-таки в Илье. Любое упоминание Ковалёва триггерило Тима. — Или дело в том, что писали обо мне филологини? — На это вообще пофигу, — Тим положил в рот очередную ложку мороженого. — Ты из-за них сегодня разревелась, из-за общего чата? Я кивнула, и в груди неприятно защемило. — Хейта не избежать, но всё, что о тебе пишут, всегда больше говорит о тех, кто пишет, а не о тебе. Знаешь, как я делаю? Я представляю, что вместо моего имени человек ставит своё и признаётся в том, что написал. Короче, если я вижу, к примеру, «Тим — лузер», в голове представляю, что человек подходит ко мне и признаётся: «Я лузер». Хотя после всех унижений от отца, любой хейт для меня — пустой звук, — Тим хмыкнул. — Мне реально пофигу, что обо мне или о тебе говорят. У нас с Пашей полно хейтеров, и мы им даже благодарны, холивары в комментах поднимают рейтинги. И я попробовала представить ту же Игнатову, как она пишет в чат «Я шлюха и лесби!», и от её воображаемого каминг-аута мне вдруг стало смешно и одновременно легко. Метод Тима работал. — А почему тогда сегодня толкнул Ковалёва? Тим опять нахмурился. — Не знаю, наверное, потому что он начал цеплять тебя. — Тим, пообещай мне, что не будешь связываться с Ильёй. Я не переживу, если тебя выгонят из гимназии. — Я постараюсь, — Тим доскрёб последнюю ложку мороженого со дна ведёрка, но не съел, а покормил меня. Я улыбнулась. И мы долго целовались. Если сначала поцелуи были холодными и с привкусом ванили, то потом уже губы горели от того, какими прикосновения стали обжигающими. 34.2 Тиму вдруг кто-то начал названивать. После третьей попытки дозвона Тим не выдержал и ответил: — Паштет, блин! Нет! Нет! Ты слышишь меня?! Паштет, задрал! Нет! Давай завтра, — вздохнул Тим и положил трубку. — Дай угадаю?! — усмехнулась я. — У Паши новая гениальная идея для съёмки или супер-пупер крутая заброшка. Почему ты отказался? — Второе, — улыбнулся Тим и приподнял брови. — А ты хочешь поехать на заброшку? Я пожала плечами, мне нравилось в их компании, хотя к Паше поначалу сложно было привыкнуть: он своим появлением создавал вокруг себя движуху, шум и хаос. — Я совсем не против. А то, боюсь, Паша будет меня ненавидеть, что отняла тебя у него. — Не будет, — рассмеялся Тим. — Он всё понимает. Если по-чесноку, то он и подбил меня написать тебе. Наверное, это прозвучит странно, но я постоянно отслеживал твой плейлист и, когда ты добавляла что-то, гадал, какое у тебя настроение, почему эта песня тебе понравилась, о чём ты думаешь, когда слушаешь её. Это была моя невидимая связь с тобой. И Паштет тогда сказал, что, даже если ты меня пошлёшь, надо попытаться с тобой замутить. А ничего не делать и тупо следить за твоей музыкой не вариант. Тим поджал губы, но потом вздохнул: — Я вообще раньше думал, как и отец, что спортсменам нельзя заводить отношения. Потому что любить — это кому-то принадлежать. А я принадлежал всецело спорту и не смог бы разорваться. Оказалось, что можно и даже нужно разрываться! Потому что, если есть только что-то одно, из чего ты состоишь, потеряв это, утрачиваешь себя и смысл жизни. Поэтому я дал себе чуточку свободы. Концерты, ТикТоки, ты — от этого моя жизнь стала только ярче. В ней появился объём, а не одна плоскость. Я задумалась над словами Тима. Но не видела в этом жертвы, а может, никогда не жертвовала чем-то ценным для себя. Ценным настолько, что составляло бы основу моей жизни. А что вообще составляло основу моей жизни?! Как ни странно, но я никогда не задавала себе этот вопрос, а когда задала, задумалась. Что для меня главное? Семья, Инга, учёба — мой фундамент. Сейчас отдельное и, пожалуй, центральное место в моей жизни занял Тим. Но от этого не страдали мои отношения с родителями. Инга пусть не любила Тима, и мы стали меньше проводить с ней время, но мы по-прежнему были близки, переписывались, общались. Учёба тоже не страдала, может, конечно, страдал сон. Но я утешала себя тем, что уроки и экзамены продлятся до середины июня, а дальше уж точно отосплюсь. Тим перезвонил Паше, сказал, что мы поедем вместе. Рассмеялся. Посмотрел на меня: — Паштет сказал, что ты красава, и в следующий раз он сразу будет набирать тебе. На этот раз заброшка оказалась не в области, а на окраине города. Это был разваливающийся дом, подлежащий сносу: рамы давно выломаны, а стены щедро расписаны граффити. — У тебя баллончик с собой? — спросил Тим у Паши. — Оф кос, май диар! — коверкая английские слова, Паша вытащил из рюкзака баллончик с краской. И Тим написал на чистом клочке стены «Я люблю Яну!», оглянулся на меня и улыбнулся. Я рассмеялась, подошла к нему, отобрала баллончик и начала выводить ниже: «Я люблю Тима!». Запах краски был резкий, сильный и, казалось, надолго поселился в моём носу, но зато Тим счастливо улыбался. Я сфотографировала наши художества на телефон. К нам подошёл Паша, отобрал баллончик и написал рядом «Я люблю PaTi_sport_workout» и значок ТикТока. — Вот теперь зашибись! Несколько раз сфотографировавшись у исписанной стены, мы забрались в заброшку. Внутри я чувствовала себя неуютно. А Тим ходил, осматривался, сдвигал кроссовкой стекло, мусор, шприцы рядом с окнами. Стряхивал с подоконников грязь, искал гвозди, выглядывал и смотрел вниз. Они с Пашей накидывали план, что будут делать, откуда лучше снимать. Снимали в этот раз дольше, даже мне пришлось пару раз побыть их оператором, когда они решили синхронно вылететь из окон. Я восхищалась Тимом: такая ловкость, отточенные и быстрые движения. Правда, когда он полез на третий этаж, у меня от страха даже сердце замерло. Паша вообще не реагировал на опасные прыжки Тима, а мне иногда хотелось зажмуриться, чтобы не видеть, как он рискует. Затем Паша поехал сразу на тренировку, а Тим решил сначала завезти меня домой, хоть я и отказывалась, заверяла, что доберусь сама. — Мне иногда Паша Ингу напоминает, может, стоить их познакомить? — Это плохая идея, — сморщился Тим. — Это как два куска необогащённого урана поместить рядом, неизвестно, к чему это приведёт, но, если начнётся цепная реакция, разнесёт всё вокруг, — потом Тим помолчал и добавил: — А вообще, Паше нужно было стать фотографом. У него есть вкус, и он обожает всё снимать. Он у своих инстатёлок нарасхват. Они постоянно просят их фоткать. А мне нужно было встретиться с Ингой. Я переживала за Тима и его суперсилу. Мне казалось, он что-то скрывал, и трудно было отрицать, что он менялся. Раньше он никогда бы не толкнул Илью, да и его непривычная задумчивость выглядела подозрительно. Поэтому я прямиком отправилась к подруге. Но, когда рассказала Инге, как шар вспыхнул и словно впитался в Тима, она загорелась идеей активировать и свой лиловый. — А мне в ювелирном и ломбарде сказали, что это пустышка, просто безделушка, — она принесла шарик и приложила к груди, но ничего не произошло. Теперь я переживала ещё и за неё: — Инга, может, не нужно? — Я тоже хочу суперсилу! Клячик, конечно, уделал Илюху! Респект ему. — Я теперь боюсь за Тима, что его могут отчислить за драку. Инга отмахнулась: — Это не драка, подумаешь, толкнул, не по щам же съездил. У нас вся гимназия камерами нашпигована, если Ковалёв что-то предъявит, то все увидят, что Тим его просто один разок толкнул. Так что не парься! За такое не отчислят. Инга всё прикладывала и прикладывала шарик к груди, к сердцу, к солнечному сплетению. Скривила губы: