— Девочка моя, это не твоя забота, — Джордж чуть хмурится, но снисходительно наклоняет голову. — Как ты вообще можешь спать спокойно, бросив своего ребёнка?! — Ингу прорывает, она начинает заливаться слезами, отчитывает Джорджа. — Она же ждёт тебя, любит, скучает! — Это не моя дочь! — так же раздражённо, как и бывшей жене, бросает он, но протягивает лапищи, чтобы обнять. Инга отшатывается от него: — Ты... Ты... Ты совсем дурак?! Она же на тебя похожа, она же тёмненькая! Прямо сейчас езжай к ней! Не бросай никогда! Скажи, что ты её любишь и она тебе нужна! И что всегда, всегда защитишь её! Понял! Если ты этого не сделаешь, я тебя убью! — Девочка моя... — растерянно смотрит Джордж. — Если ты этого не сделаешь, то, когда она подрастёт, мужики твоей бывшей жены так и будут к ней цепляться. Ты хочешь, чтобы они рано или поздно изнасиловали её?! Кто её защитит?! Ей нужен отец! — в Инге кипела злость и обида на собственного отца, и я заметила видимую лишь мне нить этой обиды. Дёрнула за неё и мысленно двигалась по ней, пролетая мимо сотни воспоминаний, как маленьких узелков, добралась до самого основного, большого, яркого и болезненного... И оказалась в квартире Инги.Старая обстановка, и мир такой большой, молодая мама, такой же юный папа. Они снова ругаются, а мне больно и страшно, ведь всё из-за меня. Мама держит меня на руках, но я тяну маленькие ручки к папе, только он злится: — С вами же невозможно жить! Я ухожу! — И бросишь дочь?! — Я тебе говорил, что нужно было избавиться от неё! Зачем ты её вообще родила?! Мне этот ребёнок не нужен! — Пшёл вон, ирод! Чтоб ноги твоей не было больше в моей квартире! Мразь! — на кухню выплывает грозная и страшная бабушка, хватает меня, и я начинаю плакать. Я боюсь бабушку. И снова осознаю, что я — это маленькая Инга. Вижу, слышу, чувствую мир её глазами. Я невидимый зритель в её голове. Бабушка уносит Ингу в комнату, та вырывается, дверь хлопает. Инга выскальзывает из объятий бабушки и с криками: — Папа! Папа! — подбегает к входной двери, потом идёт на кухню, там мама плачет, уронив лицо в ладони. Инга подходит к маме, протягивает ручки, но та отталкивает девочку, Инга плюхается на пол, начинает хныкать, а мать просто встаёт и проходит мимо. И мне так больно за маленькую Ингу, ведь она даже младше Сони, и я обнимаю эту девочку, начинаю гладить её по голове и шептать на ухо: — Они всё равно тебя любят! И ругаются не из-за тебя! И папе ты нужна, он скучает по тебе, но не может вернуться, и мама тебя очень любит. Тебя все любят! Ты очень хорошая… Меня трясло, а когда щёку обожгло, перед лицом застыла Инга, взрослая, опухшая и перепуганная: — Ян, что ты сейчас сделала?! Я поморгала несколько раз, выходя из наваждения. Я была Ингой, там, в её воспоминаниях. Перевела взгляд на подругу: — А ты что-то почувствовала? — Да! — Инга возбуждённо закивала. — Мне, не знаю, так легко вдруг стало. Я... как будто с отцом рядом росла, я его простила, — чуть усмехнулась она. — Мне вот никогда так хорошо не было! Я не знаю, как тебе объяснить, но как будто поддержка появилась внутри! — То есть ты меня слышала, там?! Это было удивительно. Значит, я не просто побывала в воспоминаниях Инги, она услышала меня тогда, в виде маленькой девочки, и поверила. — Ты молчала всё это время! До смерти меня напугала. Подвисла, словно задумалась, и глаза у тебя такие странные стали, вдоль радужки зелёным светились. — Это суперсила! Инга! Шар! Он во мне! — я вскочила, приложила руки к груди, потом растирала виски, собирала мысли в кучу. Смотрела на Ингу, она уже не плакала, у неё на лице застыло не меньшее удивление. — Я погрузилась в твои воспоминания, нашла самое болезненное, связанное с твоим отцом, и сказала тебе той, маленькой, что твой папа тебя любит. И долго я так зависала? — Не знаю, минуты две. Ты меня обняла, а потом перестала двигаться, я с тобой разговариваю, а ты не слышишь, пришлось по щекам бить! Я потёрла щеку, которую обожгло. — Офигеть! — я всё ещё пыталась осознать, выплыть из воспоминаний, быть Ингой в них оказалось очень больно, но ведь я и хотела, искренне хотела облегчить её боль, и мне это удалось. — Значит, я могу исцелять! Исцелять воспоминания! Глава 51. В твоей голове Инга разрешила попрактиковаться на себе, и я без зазрения совести лазила по её воспоминаниям. Нашептала ей, что надо перестать злиться на бабушку, обижаться на Игнатову за травлю в средней школе, простить маму за все обиды. Я уже легко находила болезненные узелки воспоминаний, научилась не видеть мир глазами Инги, не проживать её воспоминания, просто смотрела со стороны и говорила, что нужно сделать. Мне было местами неловко подглядывать за жизнью Инги, но, выныривая из её головы, каждый раз видела изумление на её лице. Она говорила, что ей становилось легче. — А давай я попробую заставить тебя разлюбить Дождика? — Нет! — Инга выставила руку впереди, отгораживаясь от меня. — Я хочу пройти через это сама. Он меня так выбесил, что видеть его не могу, но мне нужно время, чтобы «переболеть» им. Потому что я всё равно его люблю и не хочу потерять классные моменты. — Хорошо! Я ж тебе не память стираю, — хмыкнула я. — Помнишь, как в фильме Вечное сияние чистого разума? — Точно! — улыбнулась Инга. — Это больно, конечно, но есть и много хорошего. Любовь нельзя обнулять! Без обиды и страхов так легко, но боль от любви пусть останется, — Инга расправила плечи. — Мне кажется, что влюбляться — это самое лучшее, что есть в жизни! — Давай заставлю тебя в кого-нибудь влюбиться? — усмехнулась я. — Вот ты разошлась! Хватит с меня сегодня, — рассмеялась она и зевнула. — Три часа ночи, между прочим. Пошли спать! Но уснуть я не могла. Меня разрывало от какого-то необъяснимого волнения. Я могла всё! Я теперь могла управлять любым человеком, нашёптывая ему в воспоминаниях то, что мне нужно. Могла помогать людям. Это же мгновенная психотерапия, ластиком стирающая из болезненных воспоминаний страхи, убеждения, боль, обиды. Я могла внушить любовь и заставить разлюбить. Меня распирало от осознания собственной мощи, не терпелось хоть кому-нибудь «вправить мозги», залезть в голову. В итоге я погрузилась в сон под утро и обсыпала проклятиями будильник, когда он прозвенел. Инга тоже не выспалась, ещё и глаза опухли, но настроение у неё было хорошим. Она, похоже, впервые забыла встать с утра на весы. На уроках я чувствовала себя зомби, глаза слипались, ещё очень хотелось рассказать Тиму про свою суперсилу. Но я решила сделать это после уроков, хоть он и заподозрил неладное. — Вы чем всю ночь занимались? — после моего очередного зевка поинтересовался Тим, усмехнулся. — Я уже ревную тебя к Инге. После уроков мы снова пошли ко мне, Тим слушал про мою суперсилу настороженно, хмурился. И после моего рассказа попросил: — Ян, пообещай мне, что не будешь копаться у меня в голове?! — А я только хотела, — разочарованно цокнула. — Избавила бы тебя от страхов и обид. Ты бы простил отца. Тебе бы стало легче жить. — Не надо! Пусть все мои обиды, страхи живут в моей голове. Не вмешивайся, хорошо? — Тим так серьёзно это говорил, что спорить я не стала, хоть мне очень хотелось погрузиться в его воспоминания, отпустить его боль и обиды. — А лучше вынь шар, когда ты со мной. Меня это напрягает. Но я резко приложила руки к груди, будто защищаясь, и покачала головой: — Нет уж! Почему ты так против? Ты от меня что-то скрываешь? — Ничего не скрываю, но, если у меня есть страхи или обиды, значит, они мне для чего-то нужны! Может, именно для того, чтобы самому их преодолеть, а тут влезешь ты, всё за меня перевернёшь, это меня сделает другим, да ещё и ты будешь знать мои слабости! — Но ты станешь счастливее! — Если этого захочу, я тебя попрошу. Сейчас прошу, просто не лезть мне в голову! Мы гуляли и целовались, когда я, не осознавая того, влезла к Тиму в голову. Неосторожная любопытная мысль узнать, с кем он впервые поцеловался, тут же перенесла меня в лето. Солнце, зелень, лес, запах травы и хвои, шум голосов вдалеке. И девушка с длинными русыми волосами перед глазами, и трепет внутри, и невыносимая жажда деятельности. Но я тут же вынырнула из воспоминания Тима, точнее, он меня оттолкнул от себя, посмотрел хмуро. — Прости, я не специально, — поджала губы и опустила глаза. — Захотелось увидеть девушку, с которой ты впервые поцеловался. Тим напряг скулы, сдвинул брови, скрестил руки на груди: — Ян, я тебя прошу, избавься от этой фигни! Если не можешь её контролировать, она начнёт контролировать тебя! — Я могу! Просто... почему ты так против? — Вот как раз из-за того, что ты сейчас сделала! Подсматривать чужие воспоминания — это даже хуже, чем подглядывать в окна! Ты сама наверняка не хотела бы, чтобы кто-то влез к тебе в голову! — Если бы это пошло мне на пользу, то разрешила бы, — прищурилась я. — Но я бы не разрешила тому, кому не доверяю. Ты мне не доверяешь? Или есть что-то такое, что ты хотел бы от меня скрыть? Тим остановился, вздохнул, заговорил как-то устало: — Есть вещи, которым место в прошлом, потому что их не изменить. Это могут быть ошибки, обиды, но они повлияли на меня нынешнего. Я тогда, и я сейчас — два разных человека. Но, если ты увидишь меня того, решишь, что я настоящий такой же. Это изменит твоё отношение ко мне. — Я полночи провела в голове у Инги, и вот ни капли у меня отношение к ней не поменялось. А она стала счастливее, когда я внушила ей мысль про любовь отца! — И как тебе после этого? Ведь ты её обманула! — Почему обманула-то?! Ей стало легче! Инга всю жизнь жила с установкой, что она плохая и обязана заслуживать любовь отца и матери, а когда я ей внушила, что эта любовь и так безусловна, она уже есть, Инга словно засветилась, у неё опора под ногами появилась, понимаешь? — Только это ложь! Если бы отец её любил, не бросил бы, находил бы время для встреч. Она и росла без поддержки, и сейчас тоже без поддержки, но в голове уверена в обратном. И ты думаешь, что сделала хорошо?! Сейчас она бросит своё достигаторство, ничего не добьётся, останется ни с чем, а поддержки ведь как не было, так и нет! Я качала головой, Тим говорил ужасные вещи: