— Да что с такого дурня возьмешь? — сказала Мэйв. — Ты только посмотри на него. Но Комин не обратил на это ни малейшего внимания и продолжал возиться с ребенком. — А вы пойдете с нами за пескороями, Падар? — спросил Мико. — Нет, куда там, — ответил тот, поднимаясь с койки, подошел к окну, взял с подоконника большую коричневую трубку и принялся чистить ее ножом. — Кончились мои золотые деньки. Не далее как год назад сходил я с одной девушкой при луне за пескороями, и посмотри, чем все это кончилось. — Он трубкой указал на ребенка. — Поговори у меня, трепло ты этакое, — сказала жена и швырнула в него горстью муки, засыпав ему все лицо. Он неторопливо отряхнулся, и глаза его улыбались, когда он смотрел на нее. Мико сидел поодаль, у кухонного шкафчика, и наблюдал за ними. «Вот счастливая пара», — решил он. Мэри Каванаг была маленькая и стройная, с пушистыми кудрявыми волосами. Подбородок у нее был, пожалуй, длинноват и нос тоже, но только это ее ничуть не портило. Глаза у нее были голубые и почти всегда смеялись, и даже слепой увидел бы, что они без ума друг от друга. — Если мы вообще собираемся идти, — сказала Мэйв с подчеркнутой вежливостью, — не кажется ли вам, что лучше отправиться сейчас? Да и мистеру Коннолли следовало бы оставить ребенка в покое и дать ему уснуть. — Да уж, — сказал Падар, — если он так любит возиться с детьми, так пусть своего заводит. — Дело за матерью, — сказал Комин, — ты забрал себе единственную, которая меня устраивала. — Скажите, какие комплименты! — засмеялась Мэри. — Разве может со мной равняться какой-то Коннолли? — сказал Падар. — Будь он сильнее Финна Мак Куда — передо мной он ничто. — О Господи, неужели отец уже успел и тебе наговорить? — Да, уж можешь быть спокоен, — сказал со смехом Падар. — Когда мы все умрем, слава твоя, Комин, затмит самих фэнианов. Помни мое слово — о тебе будут ходить легенды, как о знаменитом Комине, который в ярости бросился кусать землю и отгрыз небольшой кусочек — отмель Ома так получилась. — Ну, пошли за пескороями, — сказал Комин, взяв Мэйв под руку и ведя ее к дверям. — Идем, Мико, и, если к нашему приходу нам не приготовят чаю и чего-нибудь поесть, мы им скажем все, что мы о них думаем. Они снова вышли в чудесную ночь, а вдогонку несся смех Падара. Мэйв взяла Мико под руку. Это было приятно. Она была так близко, что он ощущал теплоту ее тела. Ее рука огнем жгла ему руку. Он ступал очень осторожно. — А Мико-то уезжает от нас, Комин, — сказала она. — Да, — ответил Комин, — а жаль! Только он привык к нам и работать подучился… — А ты будешь скучать без нас, Мико? — поинтересовалась она. — Боюсь, что да. — И нам без тебя будет скучно, — сказала она и крепче сжала его руку. — А может, ты еще когда-нибудь вернешься к нам? — Трудно это, — сказал Мико. — Когда я приеду домой, мне придется работать. Надо будет помогать отцу на лодке. Мой дед — рыбак, каких мало, да стареет он. Боюсь, что он уже не тот, что прежде, так что я им еще пригожусь. Прямо не знаю, смогу ли еще когда-нибудь приехать к вам. — Приедешь, — сказала она уверенно. — Если уж Бог свел хороших людей, то не для того, чтобы они навек расстались. Правда, Комин? — Звучит разумно, — сказал Комин. — Ну вот, не будем грустить о том, что Мико уезжает, а давайте ловить пескороев, и гулять, и веселиться, чтобы потом долго помнить эту ночь. Так, что, когда бы нам ни довелось встретиться снова, мы могли бы сказать: а помнишь ту ночь, когда мы ловили при луне пескороев на отмели Ома?.. Смотрите! — повелительно сказала она и остановилась там, где начинался песчаный берег. Свободной рукой она притянула к себе Комина. Они стояли все вместе и смотрели. С отмели до них доносились голоса и беспечный смех, и можно было различить согнутые фигуры людей, рывшихся в песке, а в стороне, не замечая того, что луна светит прямо на них, прижавшись друг к другу, стояли парень и девушка и на виду у всех обнимались. Они были похожи на силуэт, вырезанный из черной бумаги. Можно было различить кепку на его склоненной голове и ее растрепанную прическу. Мэйв вздохнула. У Мико отчаянно заколотилось сердце. — Здорово же они ловят пескороев, — заметил Комин скептически. — Ну пошли! — и прыгнул вниз на мягкий песок. — Тащи ведро и лопату, Мико! Начнем! — Ладно, — сказал Мико и пошел искать под стеной, где они их оставили. Мэйв сняла туфли на каблуках, сначала один, потом другой, и поставила их на каменную ограду. В темноте их очертания казались нелепыми. — Захвачу на обратном пути, — сказала она, спрыгнула на песок и побежала прямо туда, где все было залито ярким светом луны. Ее распущенные волосы струились по спине, а тонкая юбка взлетала выше колен. — Вот что делает луна с некоторыми, — сказал Комин, неторопливо шедший вместе с Мико позади. — Вот это девушка! — сказал Мико. — Нравится тебе? — спросил Комин будто так, между прочим. — Еще бы, — ответил Мико, стараясь не показать своих чувств. — И мне тоже, — сказал Комин. — Вот уж никогда бы не поверил, — сказал Мико немного более резко, чем нужно. «Как он позволяет себе с ней разговаривать! Отвечать ей! Будто он ее отец». — Всяко бывает, — прозаично ответил Комин. Мэйв остановилась, упершись руками в колени. — А ну, поторапливайтесь! — крикнула она. — Тащитесь, прямо как на поминки. Они догнали ее. Теперь согнувшиеся фигуры были уже совсем близко. Повсюду виднелись нарытые кучи мокрого песка. Одни смеялись, другие были серьезны, особенно мужчины, когда собирались по нескольку человек вместе. Но стоило появиться между ними девушке, как сразу же начинался смех, крики, притворный визг. — Томмин Тэди, ты рукам воли не давай! — Не буду, не буду. — Вот тебе. — Интересно, чем это пескорои там занимаются под прикрытием скалы? Томмин Тэди, заработав пощечину, отскакивает назад, хватаясь за щеку. В тишине удар разносится, как пушечный выстрел. Общий смех. Томмин Тэди представляется, что у него сломана челюсть, и, шатаясь, ходит по кругу. Со всех сторон доносятся приветствия: — А, это ты, Комин? Что это за страшную штуку ты приволок? Ты называешь это лопатой?! — Нет, а Мэйв-то! Послушай, Мэйв, ты что это таскаешь за собой маленького Мико? Совращением малолетних занялась, что ли? — Хорош маленький! Пожалуй, побольше моего отца будет! Все это безобидно и весело. И ночь была чудесная и серебристая. Даже самые грубые голоса звучали здесь мелодично, и казалось, что обманчивый свет луны сглаживает все резкие линии и заливает голубовато-зеленым сиянием громоздкие бурые скалы, покрытые водорослями. Вокруг было очень тихо, не слышно ни топота шагов, ни стука лопат о камень. Только изредка раздавался какой-то странный, всхлипывающий звук, когда ботинок увязал в мокром песке, да чавканье и плеск, когда его вытаскивали. — Вот! Лучше не придумаешь, — сказал Комин, выбирая себе место. Он нагнулся, держа наготове свой загнутый нож. — Теперь смотри, Мико. Мико нагнулся рядом с ним. Комин воткнул нож в песок, выждал секунду, отвел нож в сторону и вытащил. На загнутом конце извивалась рыбка, похожая на обрывок серебристой тесьмы. — Вот, — сказал он, — это и есть песчаный угорь. Мико взял пескороя пальцами и поднял кверху, так что на него упал свет. Это была очаровательная серебряная рыбка, вершка четыре длиной, узенькая и заостренная, как лезвие перочинного ножа. Самая настоящая рыбка с длинной, суживающейся головкой и жабрами. И глаза на месте, и хвост есть. «В чем же разница между пескороем и обычной рыбой — хоть гром меня разрази, не знаю. Разве только, что он такой узенький и гладкий». Мико и не заметил, что вокруг него все прекратили работу и наблюдают за тем, как он тщательно изучает пескороя. Он посмотрел на Комина. — Какой же это угорь? — сказал Мико. — Просто какая-то поганая рыбешка. Тут последовал такой взрыв хохота, что, наверно, и в Ньюфаундленде слышно было. Даже Комин улыбнулся. — Чего это вы нашли смешного? — слегка обиделся Мико. — Ничего мы не нашли смешного, — сказала Мэйв. — А за что ты бедного пескороя обзываешь? — Да, — не успокаивался Мико. — А чего вы их угрями называете, раз они рыбы? — А угорь что, по-твоему, не рыба? — спросила Мэйв. Мико хотел было что-то ответить, но, поразмыслив немного, решил лучше промолчать и сам захохотал. — Ладно, — сказал он, — только все равно странно как-то. И принялся копать пескороев. Никто не знает, откуда появляются вдруг пескорои, глубоко зарывшись в песке отмели. Их никогда не найдешь здесь раньше положенного срока. У них есть свои определенные места на отмели, и в полнолуние они неизменно бывают там. Вот и все, что о них известно. Никто не интересовался, бывают ли они там и в другое время. Вернее всего, что нет. Во всяком случае, для своего появления они выбрали удивительно удачное время. На отмели осенью в полнолуние чудо как хорошо. Запустите руку в песок и, когда почувствуете, что между пальцами извивается какая-то непонятная штука, тащите — вы вытащите пригоршню песка, в котором копошатся маленькие рыбки. Когда делаешь это впервые, испытываешь ощущение, будто мурашки по спине бегут: вытаскиваешь руки, а в них, оказывается, полным-полно трепещущих, покрытых песком рыбок. В песке пескорои передвигаются с той же скоростью, что и в воде. Это удивительное явление. А если вытащить их из песка рукой, или лопатой, или изогнутым ножом, они сначала трепещут, а потом замирают и делаются похожи на серебряные монетки, которым искусный мастер придал диковинную форму. Но к чему им песок, если они так же хорошо приспособлены к жизни в море? И уходят ли они когда-нибудь из песка? Или, может быть, они приходят сюда метать икру или еще за чем-нибудь? Не знаю, и никто не знает, и очень мало кого это интересует. Главное — это быть на месте в нужный момент, и выкапывать их, и наполнять банки, ведра, а если хочешь, то нагружать ими и тележки, запряженные осликами. Ну а если устанете копать, рядом всегда найдется девушка, и может статься, что она невзначай заденет вас бедром, а может, прядь ее волос коснется вашей щеки или, когда вы копаете, ваши руки встретятся в песке в горячем пожатии, которого даже грудам холодного песка не охладить; и сердце замрет на миг, а потом глухо застучит, так что придется облизнуть пересохшие губы, а в голове мелькнет мысль: «Слава Богу, ночь что надо!» И начнете перебирать в уме все укромные уголки по пути домой, где можно задержаться на минутку, а потом и вовсе забыть о времени. И право же, ничего нет удивительного в том, что пескорои бывают повинны в стольких браках. Когда они втроем подошли к берегу, Мико почувствовал вдруг сильную усталость. Ведро они с Комином тащили вдвоем, потому что оно было полное и тяжелое, и Мико подумал, что, наверно, он и в самом деле утомился, если уж ему начало казаться, что между Комином и Мэйв воцарилось какое-то напряженное молчание. Мэйв молчала, а это что-нибудь да значило. Она шла, опустив голову, и волосы падали ей на лицо, совсем как тогда, когда они встретились с ней в первый раз. Одну руку она заложила за спину и ухватила ею локоть другой руки, а сама шлепала босыми ногами по встречным лужам. А Комин брел, подняв лицо к звездам, и грудь его тяжело вздымалась, как будто ему трудно было дышать. «И с чего бы? — недоумевал Мико. — Такой здоровенный парень и вдруг задыхается после такого пустяка?» «Интересно, — раздумывал дальше Мико, — женятся ли когда-нибудь в пятнадцать лет? Мэйв, должно быть, года на два старше меня, но это ровно ничего не значит. Что, если бы остановить ее да сказать: „Я знаю, ты считаешь меня мальчишкой, но, ей-же Богу, я совсем не такой уж мальчишка. Каждый раз, когда я тебя вижу, сердце у меня несется куда-то, как парусник с попутным ветром, и трепещет, как ласточка в бурю… и колени у меня слабеют, а когда я ложусь спать и вдруг представляю, как ты улыбаешься мне, вижу ямочку на твоем подбородке, меня просто в дрожь бросает…“ Если сказать ей все как есть, может, она и поймет, что это значит, и, если она ко мне так же относится, может, она и согласится подождать, пока я подрасту, ну, скажем, года два, или, в крайности, пока я не стану таким, как Комин. Эх, если бы только согласилась! Тогда, клянусь Богом, в один прекрасный день я подойду к клегганской пристани на отцовском баркасе, и заберу тебя, и увезу домой, и повезу тебя, как королеву, мимо Ома и Клифдена, и Костелло, и Розмака, и Спиддала, и Фурбо, и Барны, пока мы наконец не приедем в наш залив и я не высажу тебя на пристани в Кладдахе, а там уж все будут стоять, ожидая нас, мы повенчаемся в церкви, и станешь ты королевой Кладдаха, и будем мы счастливы до скончания века». Он вздохнул.