Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 21 из 40 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И когда она в первый раз так трясла его, то заметила, что руки у него стали совсем негнущимися и что он ничего не слышит. И она страшно перепугалась, потому что люди обычно не выключаются из жизни так, ни с того ни с сего. И она упала на колени, и трясла его, и кричала в самое ухо: — Питер! Питер! И немного погодя взгляд у него снова стал осмысленным, и зубы разжались, и он посмотрел на нее и сказал: — Да, да, Джо, в чем дело? О чем это ты? Если б только она объяснила ему тогда! Может быть, надо было сказать ему тогда и о том, как она испугалась до того, что сама похолодела? Но она не сказала, потому что он был так бледен, и у него были синяки под глазами, и он уронил голову на руки и сказал: — О Господи, до чего у меня голова болит, Джо. А потом было еще страшнее. Он коченел и затихал, и после, когда снова приходил в себя, минут так через десять, никакой головной боли у него не было, но он не помнил, что терял сознание. И вот от этого-то ее прямо в холодную дрожь бросало, и сердце леденил страх. Она спрашивала: — Что это с тобой было? — Со мной? — удивлялся он. — Это тебя надо спросить, что с тобой, раз ты задаешь такие вопросы. Чего, собственно, мы замолчали? И только тут она наконец начала понемногу понимать, что когда случается такое, он сам этого не сознает. Тогда она пошла к доктору, и доктор навестил его и с шуточками уговорил зайти в больницу на рентген, чтобы установить причину мигреней. И он пошел, и ему сделали снимки головы, и потом долго рассматривали их, и ничего не увидели. — Пройдет, дорогая, — сказали ей, — со временем пройдет, — и похлопали по руке. В конце концов от такой затрещины другой давным-давно угодил бы на тот свет. У него же оказалось здоровенное, как у быка, сердце и прочная, как крепостная стена, голова. Наконец и Мико заметил ухудшение. Как-то летним вечером они собрались в Солтхил. У Джо в это время экзамены были в самом разгаре, и она не хотела видеться ни с кем, даже с Питером. Знаете, как преображается до неузнаваемости приморский городок летом! Туристы из других частей страны, где нет моря, приезжают полюбоваться им. Сюда же съезжаются иностранцы, которым почему-нибудь интересно посмотреть на эту страну. Все приморские городки одинаковы. Ну и этот от других не отличался. Все его дороги, улицы и переулки были заполнены людьми, так что не только на море посмотреть, продохнуть невозможно было, но зато какое повсюду царило оживление. Вдоль приморского бульвара развесили на шестах разноцветные фонарики, а чего только не устроили на площади: и тир, и качели, какие-то игры, и целый день здесь гремела душераздирающая музыка, смешивавшаяся с шумом моря, и всюду сновали нескончаемые толпы людей, молодых и старых, в самых невероятных костюмах; а какое разнообразие лиц — красные лица, смуглые, только начинающие лупиться и уже облезшие. И вот однажды вечером Питер с Мико пришли сюда посмотреть на народ, и протиснулись через толпу к площади, где были игры и всевозможные увеселения, и бродили, засунув руки в карманы, от балагана к балагану, наблюдая, что делается. Из громкоговорителя неслась оглушительная музыка. Вдруг Мико заметил, что Питер поднес руку к голове. Тогда он схватил его за руку и, расталкивая народ, вывел с площади на широкий приморский бульвар. Здесь на длинных, составленных вместе скамейках сидели люди; люди стояли, прислонившись к ограде, и смотрели, что делается на площади; люди прогуливались или просто толклись на месте. И Питер отнял от головы руку, и вырвался от Мико, и выскочил на середину аллеи, и вдруг заговорил. Громовым голосом, и так, что все начали обращать на него внимание. Мико почувствовал, как пот выступил у него под коленками и на лице. По лицу пот катился градом. От неожиданности он остолбенел, и кольцо ухмылявшихся людей оттеснило его от Питера. Чужие люди стояли и насмешливо улыбались при виде молодого человека в приличном сером костюме, красном галстуке и белой рубашке, в ослепительно начищенных ботинках. Пьяный, что ли? — Ничего вы, идиоты, не знаете, — говорил им Питер, и кулаки его так сжались, что костяшки побелели. — Не знаете вы, что когда в земном поле отклоняется магнит, остановленный действием какого-то другого магнитного поля, направление которого перпендикулярно магнитному полю Земли, то сила отклонения прямо пропорциональна углу отклонения. Пари держу, что вы, дураки, этого не знаете. Тут Мико наконец пробрался к нему. Обнял его и почувствовал, что он совершенно закостенел, как снулая рыба. Он буквально вынес его на руках из толпы. Неподалеку за углом оказался тихий проулок, куда обычно исчезали, придя к взаимопониманию, пары, и он вел его по этому проулку, не останавливаясь, пока огни города не остались позади и уже нельзя было различить любопытных голов, высовывавшихся из-за заборов. Были и другие случаи. На площади в день ярмарки, например. Джо битый час провела в церкви, молясь за Питера. Потом пошла в город. Ей нужно было пройти через ярмарочную площадь, и там она увидела толпу людей, собравшихся в круг. Что-то толкнуло ее подойти и посмотреть. В центре круга оказался Питер, ботинки его были перепачканы в навозе, за ним, ухмыляясь, стоял старенький уличный продавец в драной рубашке. И Питер вышагивал, окруженный толпой фермеров, и рассыльных, и бродячих ремесленников. Он вышагивал и дудел что есть мочи в свистульку, принадлежавшую, очевидно, продавцу. Он даже не дудел. Просто надувал щеки, и из жалкого кусочка жести вылетали звуки, в которых его захлебывающиеся рыдания смешивались с надрывным завыванием дудки. Она вошла в круг, и взяла его за руку, и отняла у него свистульку, и отдала владельцу, и толпа расступилась перед ней. Насмешки, шуточки, пьяные выкрики разом смолкли, и в наступившей тишине она повела его прочь, а он говорил и говорил, много и путано. Она привела его туда, где река, прозрачная и чистая, несла свои воды мимо высоких деревьев, и усадила его там, и слезы катились по ее щекам, и отчаяние сжимало сердце. И наконец она заметила по его глазам, что сознание возвращается к нему, и вот он взглянул на нее и сказал: — Джо, родная, что это мы с тобой тут делаем? Обо всем этом они думали теперь, пока шли по дороге. — И хуже всего то… — сказала Джо, неожиданно прерывая молчание, и ей пришлось предварительно прочистить горло, чтобы голос не сорвался. — Хуже всего то, что он, по-моему, это сознает. — Ты о чем? — спросил Мико. — Последнее время, когда он приходил в себя после припадков, я стала замечать, что он на меня как-то очень странно смотрит, пытается что-то определить по моему лицу, пытается понять по глазам, что случилось. Они прошли вдоль моря, мимо домиков и пляжей, приглаженных и принаряженных, где даже песок и скалы казались красивой декорацией, — все для туристов! Вдоль бесконечного приморского бульвара, в конце которого торчала вышка для нырянья, оставив позади все эти достижения цивилизации, они прошли по пустынным отмелям, где при их приближении поднимались на воздух и исчезали куда-то дикие утки, а пасущиеся коровы вопросительно посматривали на них. Они обыскали все укромные места под низкими скалами и так и не нашли того, кого искали. Случалось, они останавливались с тяжело бьющимся сердцем, увидев рыжеволосую голову, мелькнувшую на пустынной отмели или где-то высоко на косогоре, и потом, подойдя поближе, убеждались в своей ошибке. Затем они свернули от моря и обошли весь город. Здесь Питер часто гулял с Джо. Прошли по проселочной дороге, мимо деревни Варна, через унылые окрестности Лог-Инч, мимо торфяников с белым памятником какому-то убиенному священнику, побывали на кремнистой дороге, спустились к безлюдным торфяным болотам в надежде, что он мог уйти сюда, чтобы побыть наедине с самим собой и собраться с мыслями. Но никаких следов его нигде не было, и они шли и шли, усталые, пропыленные, сознающие всю безнадежность поисков и отчаявшиеся. Потом они повернули обратно в город, мимо заросшего кипарисами Рахунского кладбища. Навстречу им тянулся бесконечный караван: тележки, запряженные осликами, и тележки, запряженные лошадьми, возвращавшиеся из города с пустыми бидонами из-под молока; они дошли даже до островка с деревом боярышника и постояли на берегу, высматривая. Был прилив, так что перейти туда было невозможно, и они даже порадовались этому, потому что все равно было совершенно очевидно, что там никого нет. В конце концов они повернули обратно, пересекли железнодорожное полотно и пошли в лес. Питер часто бывал в этом лесу. Он приезжал сюда на велосипеде или на отцовском автомобиле, когда удавалось потихоньку взять его, и занимался там, если был в настроении. Здесь было очень тихо. Только деревья шелестели, и перекликались птицы, да слышно было, как в зарослях кустарника суетятся дрозды. От земли поднимался запах гниющей травы. Ноги утопали в ковре из палых листьев, которые из года в год копились тут слой за слоем. Но в лесу было пусто, как в небе в ясный погожий день, и никто, кроме лесных обитателей — кроликов, главным образом, — не нарушал глубокого покоя. И в конце концов они пошли обратно, и их понурые фигуры красноречивее слов говорили о неудаче. Они совсем отупели от мыслей, которые им пришлось передумать за день, и от поисков и почти не разговаривали. Да и о чем было разговаривать? Наконец после того, как они побывали у Кюсаков и попили у них в кухне чаю, причем сердце у них мучительно сжималось при виде заплаканных глаз матери и растерянного и обиженного выражения отца, они вышли на улицу Граттан и присели на одну из скамеек, стоявших на набережной, откуда открывался вид на залив. Небо было синее-синее, и тут Мико заметил вдалеке дым. Аранский пароходик, как всегда, деловито пыхтя, возвращался домой, из пароходной трубы валил дым; клубы дыма застилали солнце, уходящее на покой где-то между горами Клэра и островами.
И вдруг Мико так вцепился в руку Джо, что у нее от боли перехватило дыхание. — Вот оно что! — сказал Мико. — Господи, ну конечно, так оно и есть. — Что, Мико? — спросила она, потирая руку там, где остался след от его пальцев. — Пароход! — сказал Мико. Он встал, широко расставив ноги, и указал на него пальцем вытянутой руки. — Он был на этом пароходе. Я знаю, я уверен, что он был на этом пароходе. И как я мог об этом не подумать! Еще утром, когда мы возвращались, там полно народу было, и вдруг что-то рыжее мелькнуло и скрылось. Совсем рано утром. Я могу чем угодно поклясться, что он был на этом пароходе. — Бежим! — сказала Джо и, не дожидаясь, помчалась в сторону Кладдаха. Он бросился за ней и без труда нагнал. Пароход, осторожно огибавший маяк, был теперь отчетливо виден. «Если б я не так устал, — корил Мико себя, — если б у меня голова другим не была занята, я бы, наверно, посмотрел повнимательнее». — Просто он решил туда съездить на день, чтобы побыть одному да обдумать все хорошенько. Уж там-то есть места, где никто не помешает. Знаешь, как там пустынно да тихо. Так оно, верно, и есть, — сказал Мико. — Конечно, он на пароходе. Они быстро шли, миновали, не задерживаясь, Кладдах, и настроение у них поднималось с каждой минутой. Джо даже чуть не улыбалась. Вспоминали все исхоженные дороги, бесплодные поиски. Сколько миль пройдено! — Бедные мои ноги! — говорил Мико. — Уж если чего они не любят, так это ходить. И кого мы только не встретили и чего только не перевидали! И подумай, ведь мы могли преспокойно сидеть дома и дожидаться его. Перейдя через мост, они побежали вдоль Лонг-Уок, и мысли Мико, минуя все эти годы, махнули назад, к тому дню, когда им после ловли макрели пришлось с боем прорываться мимо мальчишек под Испанской аркой. Он усмехнулся, вспоминая, как сражался тогда Питер в своих носочках и опрятном костюмчике и как появление Папаши в критический момент решило исход боя. Состязаться в беге с пароходом было нелегко. Тем не менее они обогнали его и прибежали к пристани первыми, как раз когда он входил в свой док. Здесь он выглядел очень внушительным, и трудно было представить, что это тот самый пароходишко, который так суетливо шнырял в открытом море. Раздались деловитые окрики, потом скинули канаты. Из отверстий в борту хлынула вода, и вот наконец пароход вошел в док, и они обшарили его глазами, не пропустив ни одного пассажира, но Питера не увидели. Они ждали до тех пор, пока с парохода не спустили последнюю телку, последнюю визжащую свинью, не сбросили последний тюк и пока наконец не сошел на берег последний пассажир. Питера там не было. Мико поговорил с матросами. — Дай-ка вспомню… такой высокий рыжий парень? — И потом кому-то другому: — Слушай, ты не видел парня, которого они ищут? — Это что сегодня утром, что ли? — Ага. — Такой рослый рыжий парень? — Ага. — Ну-ка, погоди минутку… Ну, конечно, высокий такой парень с рыжими волосами, в сером костюме с красным галстуком. Он? — Да, он. — Ну как же! Был. Поднялся на борт, когда мы уже отчаливали. Все время стоял вон там, на корме. Раз только поднялся наверх и взял обратный билет. Только обратно он не поехал. — Не поехал? — Нет. Такой хороший, обходительный парень, сразу видать, не из тех шалопаев, которых часами приходится ждать, пока они по аранским кабакам портер хлещут. «Я, — говорит, — обратно не поеду, на острове побуду». Чудно как-то. Мы еще с Джеком про это говорили. У него и поклажи-то не было. Ну, теперь-то я его хорошо помню. Ведь верно, Джек, ничего у него с собой не было? — Нет, не было. — Мы еще говорили: что это он будет безо всего на острове делать? Даже и спать-то не в чем. Да чего там, аранские ребята, верно, тоже спят в одних рубахах, так что и он не пропадет. Посмеялись над этим. — Нет, он уехал, да не приехал, и если вы воображаете, что мы теперь за ним обратно поскачем, так вы глубоко ошибаетесь. Посмеялись и над этим. Тоже ведь развлечение. Мико и Джо пошли прочь от парохода. Перед глазами у них стоял Питер, один на острове, и они не знали, что и думать. И не узнают, пока пароходик через несколько дней не соберется в свой очередной рейс и Питер не вернется на нем. Глава 12 Три острова загораживают вход в Голуэйский залив — это и есть острова Аран: Большой, Средний и Южный. Они тянутся длинной ломаной линией почти от самого Коннемарского побережья до Мохорских утесов Клэра. Очевидно, когда-то давным-давно они не были островами, а составляли часть материка и, может быть, даже назывались Голуэем. Но море — лютый враг суши, оно вгрызалось в нее с боков и посередине и, сломив сопротивление, залило ее. Так и получился Голуэйский залив и острова, жалкие остатки того, что раньше было сушей, и в твердости их грунта можно не сомневаться, если даже ненасытному Атлантическому океану они оказались не по зубам! Каменистая здесь почва, местами обманчиво зеленая, на самом же деле это самые настоящие скалы, присыпанные тонким слоем земли. Растет здесь низенькая травка — прекрасный корм для овец, и живут здесь сильные духом люди. Естественно, они должны быть сильными и смелыми, иначе как бы они смогли существовать в этой открытой всем ветрам каменной цитадели? Пароходик подходит к пристани на главном острове. Если вы сойдете на берег и, миновав деревню Килронан, пойдете по горной дороге, то справа откроется неплохой вид — золотистые песчаные пляжи, например, где тихо плещется море, конечно, если оно в духе. А то можно свернуть в противоположную сторону от длинного желтого пляжа, отвернуться от виднеющегося в туманной дали Коннемарского побережья и от скользящей по водной глади шлюпки, в которой гребут двое рыбаков, останавливаясь время от времени, чтобы вытащить из моря верши для ловли омаров, спрятанные между скалами, и тогда вам придется карабкаться вверх по пологому склону горы, каменистому и обнаженному, только кое-где поросшему травой; овцы здесь будут смотреть на вас без тени робости, а бараны так просто нагло; тут же будут бродить тощие коровенки; и станете вы взбираться все выше и выше, пока совсем не запыхаетесь, если со здоровьем у вас неважно, и остановитесь, и посмотрите вокруг, и тут-то вы и увидите каменный форт Дэн-Энгус у себя над головой. Он стоит почти не изменившийся с тех пор, как его построили тысячу лет тому назад сказочные воины, появившиеся здесь из-за моря и удерживавшие его против натисков всех пришельцев. Вы начинаете петлять среди крепостных укреплений — острых, положенных вкось камней, которые торчат тут вам на погибель или, во всяком случае, для того, чтобы задержать вас, и выбираетесь наконец из лабиринта внешнего крепостного вала. И тут вам приходится снова карабкаться на следующий вал — высокий и очень широкий, и затем вы одолеваете второе кольцо укреплений, и вдруг среди всего этого нагромождения камня натыкаетесь на прелестную зеленую лужайку. Камень окружает ее со всех сторон, и только рядом со скалой есть местечко, где, перегнувшись, можно увидеть далеко-далеко на сотни футов внизу море, набегающее на скалы и разбивающееся о них белой пеной. А чайки сверху кажутся совсем маленькими. И если поднять глаза, то можно, если кому-нибудь это вообще может быть интересно, увидеть Америку. Вон она, как раз там, в нескольких тысячах миль отсюда.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!