— Точно, — кивнул Никита. — Как писал поэт Есенин, «каждая задрипанная лошадь знает мою легкую походку». Здравствуйте, Джон, как вы, ничего? — Я в порядке, разве не видно? — Сухие губы арестанта изобразили скорбную улыбку Пьеро. — Вы снова явились к Куперу? Больше ведь у вас нет никого? Купер — трус, слабак и предатель… — Зато вы — образец стойкости и отваги, которому бесполезно доказывать, что убивать гражданских — плохо. Впрочем, — повернулся Ханов к Раевскому, — Маяковского он не читал, едва ли представляет, что такое хорошо, а что такое плохо. Кстати, познакомься, Андрюха, — боевой летчик Джон Маккейн, сбит над Ханоем в 67-м году и уже пять лет парится во вьетнамском плену. В яме он тоже сидел. Да где он только не сидел. — Я не знаю, о чем вы говорите, — поморщился пленник. — Или ваш спутник не понимает язык международного общения? Ну что ж, ничего удивительного… — Ярый нелюбитель коммунистических режимов и всего, что связано с русскими, — пояснил Ханов. — Кстати, представитель яркой трудовой династии. Дедушка и папа были адмиралами военно-морских сил США. Нынче его папа — главнокомандующий Тихоокеанским флотом США, а до этого был командующим военно-морскими силами США в Европе. — Ничего себе, — хмыкнул Андрей. — Впрочем, освободить сыночка из вьетнамской тюрьмы папуля не смог, да и вряд ли пытался. Это не из вытрезвителя отпрыска вытащить. Сидит на общих основаниях, на контакт не идет, посылает всех к едреней фене. На папочку мы никогда и не рассчитываем, сами всего добиваемся в жизни, верно, Джон? Кстати, почему бы вам однажды не стать сенатором? Уверен, из вас получится идеальный «ястреб» — вроде того же Киссинджера или Збигнева Бжезинского — автора глобальной стратегии антикоммунизма. Если досидите, конечно, до освобождения с вашим характером. — Спасибо, я обдумаю ваше предложение, — проворчал узник. — Что окончили, мистер Маккейн? — поинтересовался Андрей. Арестант недовольно поморщился — такое количество знатоков английского не вмещалось в его теорию отсталой России — и с пафосом возвестил: — Я окончил военно-морскую академию в Аннаполисе, штат Мэриленд. — Но оценками не блистали, — усмехнулся Никита. — И по поведению был твердый «неуд». Любили гонять на гоночных автомобилях, спали со стриптизершами… О, не подумайте, Джон, я вас нисколько не осуждаю. Вы были участником нескольких авиационных аварий, в Испании ухитрились зацепить самолетом электрический провод. Потом в 65-м году, еще до Вьетнама, разбили самолет при посадке. А вы сорви-голова, Джон. — У вас семья есть, мистер Маккейн? — спросил Андрей. — Да, конечно, — помедлив, ответил Маккейн. — Я женился в 65-м, усыновил двух сыновей Келли от первого брака. Через год у нас родилась собственная дочь Сидни… — Ты лучше поинтересуйся, что он творил во Вьетнаме, — хмыкнул Никита. Он говорил по-английски. — На войне с 65-го года, выражал недовольство ограничением списка целей, что нельзя бомбить советские транспорты, возмущался тем, что в ДРВ при участии СССР создана эффективная система ПВО и уже нельзя бомбить людей безнаказанно. — Мы бомбили только военные объекты… — Расскажите это вашей бабушке, Джон, она поверит. Вам всегда было плевать на жизни тех, кого вы бомбили. Вы чуть не погибли во время пожара на авианосце «Форрестол» — произошел непроизвольный пуск ракеты, и она ударила в ваш самолет. Успели сбежать? А остальные полторы сотни — не успели. Вас перевели на другой авианосец, вы стали совершать боевые вылеты. Бомбили Ханой, Хайфон. Сколько таких вылетов в вашем послужном списке? Ваши сослуживцы уверяют, что не меньше двадцати. Потом ваш штурмовик, слава богу, сбили, и упал господин Маккейн не куда-нибудь, а в центр Ханоя. И сбил его, кстати, ЗРК «СА‐75». Вы метко приземлились в озеро… — Меня избили вьетнамские солдаты, — проворчал пленник. — Сломали обе руки и ногу. — Не согласен, Джон. Свои конечности вы сломали самостоятельно, а уже потом вас избили. — Никита снова повернулся к Андрею и продолжил: — На допросе выяснилось, что он сын высокопоставленного папаши, и о его пленении объявили официально. Даже в больницу положили. В гости приходили французские журналисты, видные вьетнамские чиновники — ведь не каждый день с неба падают представители американской элиты. Потом наш Джон похудел, поседел, получил почетное прозвище «Белый торнадо», был переведен в лагерь для военнопленных, потом в одиночную камеру. Папочка уже командовал военно-морскими силами во Вьетнаме, был страшно зол… — Меня избивали каждые два часа… — процедил Маккейн. — Уходили одни, приходили другие, выливали на меня ведро воды, чтобы привести в чувство… Я переболел дизентерией… Из-за переломов не мог поднимать свои руки… Меня пытались унизить: надзиратели заставляли кланяться, а когда я отказывался, били по голове… — Но своего предела вы не достигли, это похвально. Вы отказывались предоставлять информацию военного характера, не хотели встречаться с американскими антивоенными активистами и с журналистами, сочувствующими Северному Вьетнаму… — Мне с ними не о чем было разговаривать… — Мы так и поняли. Вы напрасно, господин Маккейн, обвиняете вьетнамцев в жестокости. Они имеют на это право. Армия США уничтожила пять миллионов ни в чем не повинных людей, а вы остались живы и имеете реальный шанс через полгода выйти на свободу. Этого нет у убитых вами людей. — Вы лжете… — проскрипел американец. — Лжете всему демократическому миру… Вы сами развязали эту войну, убивали ни в чем не повинных людей… Он что-то продолжал шипеть в спину, когда они уходили, перенапрягся, стал надсадно кашлять. — Такой вот экземпляр, — сказал Никита, когда они вышли на улицу и закурили. — Более ярого антикоммуниста и не представить. Но надо отдать ему должное — волю парню не сломили. Враг, но заслуживает уважения. Пытались выколотить из него военную информацию — сообщил, что готов сотрудничать, начал перечислять своих товарищей по эскадрилье, — а потом выяснили, что это список футболистов какой-то второсортной команды из его родного города. Юморист, однако… Не так давно Маккейну предложили свободу — в чисто пропагандистских целях, так он опять в позу: выйду, если освободите моих товарищей, попавших в плен раньше меня. На такое, понятно, пойти не могли, обрисовали ситуацию американскому представителю на парижских переговорах… Ну, и долго мы еще будем ждать этого Рощина? — Ханов вскинул руку с часами. — Ехать пора, что он возится? Болезнь напала внезапно — вечером того же дня. Как долго она зрела! Врачи позднее объяснили, что организм сопротивлялся, зараза притаилась в кишечнике, не вызывая симптомов. А потом паразиты внедрились в ткань кишки, вызвав резкое воспаление. Сначала слабость, температура, затем ослепительная боль в животе — на грани потери сознания. Развилась лихорадка. Нина Ивановна, по счастью, оказалась рядом, умчалась звонить. Прибежали подчиненные, но какой с них толк? До госпиталя было двадцать минут езды, он как-то вытерпел. Военный медик на ощупь выявил увеличение печени, скорбно вздохнул: ну, все понятно. Амебная дизентерия — одна из популярных местных болезней. Одни переносят ее на ногах, другие подвергаются долгому и усиленному лечению. По майору Раевскому амебиоз ударил основательно. Фрукты немытые поел? Употребил инфицированную воду? Это уже не имело значения — ведь чувствовал, что после «прогулки» по джунглям с ним что-то не то… Он плохо помнил первые дни, стонал от боли, голова не работала. Краткие периоды ремиссии сменялись острыми вспышками. Врачи проводили интенсивное лечение — предотвратить появление язвы, некроза тканей. В тумане мелькали люди в белых халатах, склонялось дрожащее личико Нины, которая бежала к нему каждую свободную минуту, мялись у порога товарищи по группе, делали озадаченные и озабоченные лица… Андрей плохо помнил, как бежали дни. Что-то происходило, часто стены вздрагивали от раскатов грома, в уши прорывался рев самолетных моторов. Нина приходила почти каждый день, сидела рядом, а когда ее пытались выгнать, поднимала крик. Дурная баба, переговаривались между собой санитары, лучше не связываться. Бойся, как говорится, козла спереди, лошадь сзади, а дурную бабу — со всех сторон. Позднее знающие люди сказали, что он провел в интересном состоянии без малого две недели, только потом начал приходить в себя. Болезнь истощила, он почти ничего не ел, не мог себя заставить. Регулярно поднималась температура, бросало в жар. В него кололи какие-то препараты с целым спектром побочных воздействий. Иногда хотелось на стенку лезть. «Изоляция и лечение — до полного клинического выздоровления, — объявили врачи. — Вы же не хотите других заразить?» «Милый, меня в командировку отправляют, — расстроенным голосом сообщила Нина. — Это недалеко, на севере, там безопасно, но меня не будет несколько дней. Не могу иначе, меня просто выгонят с этой работы. Никуда не уходи, лечись до упора. Не переживай, скоро ты снова увидишь перед собой мое глубокое декольте…» Болезнь проходила мучительно долго, всего измучила. Нина наконец вернулась из командировки, продолжала навещать. На фронте изменений не было, бомбежки продолжались, вьетнамская ПВО эффективно работали. У нормальных людей продолжалась жизнь, а он валялся, как бревно, и толком не мог даже встать! Однажды попробовал — и повалился, как куль, в руки подбежавшей медсестры дюжего сложения. Излечения Андрей даже не почувствовал. Тело оставалось слабым, постоянно шатало, болела голова. Возвращаться на службу врачи запретили. Товарищи воевали где-то под Фанхоном, иногда он получал информацию, что все живы, а янки продолжают нести потери. «Не повезло вам, батенька, — сочувствовал лечащий врач. — Теперь проблемы с кишечником — ваша пожизненная беда. Но не скажу, что вы навсегда останетесь таким растением. Пора вас отправлять в Союз, нам нужны здоровые специалисты. Диспансерное наблюдение — в течение 12 месяцев. Медицинское наблюдение и лабораторное обследование — каждые три месяца, а также при появлении дисфункций кишечника. Вы же хотите однажды полностью излечиться?» Раньше он сочувствовал таким людям, а теперь оказался в их числе. «Окончена твоя командировка, майор, — резюмировал полковник Бахметьев. — Что мы можем поделать? Даже к преподаванию в таком виде тебя никто не допустит, что уж говорить про боевые стрельбы. Ты наработал колоссальный опыт — увы, твою работу закончат другие. Завтра отдам приказ подготовить документы». — «Милый, уезжай, все хорошо, — жарко уговаривала Нина. — Долечись, продолжай службу в своей части. Я буду писать. К Новому году закончится командировка, мы обязательно встретимся. Жизнь не кончилась, вот увидишь, она только начинается…» Андрей чувствовал себя как последний дезертир. Словно частичку себя оставил в душном Вьетнаме. Но оспаривать приказы в армии не принято. Рейс «Аэрофлота» доставил в столицу, оттуда местными авиалиниями — на Урал. «Вы еще не окрепли, — сообщил доктор в ведомственной поликлинике. — Я назначу курс лечения, а вы уж соблюдайте все предписания». Полное восстановление шло с трудом. В Союзе было жаркое лето, тоже мучила духота. Но постепенно здоровье приходило в норму, правда, болезнь оставила после себя какую-то опустошенность. Раевский вернулся на службу в свой зенитно-ракетный полк. О времени, проведенном во Вьетнаме, особо не распространялся и вообще становился каким-то букой. О его болезни люди знали, никто не лез. После дежурств возвращался в съемную квартиру, делал уборку, что-то жарил, варил. Написал родителям, что вернулся из зарубежной командировки, все хорошо, но приехать пока не может — на службе аврал. Пару раз получил письмо от Газаряна: все отлично, солдат спит — служба идет. Приходилось читать между строк: воюем, командир, больше некому, а эти проклятые американцы вконец обнаглели! Он увлекся эпистолярным жанром. Писал своим подчиненным, писал Гарину в далекий Псков — того тоже турнули из тропиков, отправили долечиваться на родину. Нина отправляла письма дважды в неделю, и опять он всматривался, что там между строк. Грусть, тоска, работы непочатый край. А еще она, кажется, стерпелась с идеей поменять фамилию на более звучную… Время остановилось, дни тянулись, как резиновые. Иногда болезнь напоминала о себе, мучила хандра. Возвращался в голые стены, слонялся из угла в угол, случалось, что прикладывался к бутылке. Однажды привел незнакомку — встретились в каком-то кафе. Наутро констатировал — не понравилось, принес массу извинений. Дама обиделась, что за дела — узнал поближе и послал подальше? На дворе уже был октябрь. Однажды компетентные сослуживцы сообщили: американцы завершили операцию «Лайнбэкер», прекратили налеты и обстрелы. Северный Вьетнам облегченно вздохнул. Восстанавливалась инфраструктура, продолжались переговоры в Париже. И письма от товарищей и Нины стали как-то бодрее. Андрей тоже восстановился, проснулся интерес к жизни. Ждал прихода зимы, какого-то новогоднего чуда. Наступил декабрь, прошла половина месяца. Болезнь не напоминала о себе, и врачи удивленно восклицали: да вы практически здоровы, батенька… Новые удары обрушились на Северный Вьетнам 18 декабря! Снова мирные переговоры зашли в тупик, а американские генералы не знали других способов разрешения политических споров. Начались ковровые зачистки крупных городов, гибли все без разбора. Об этой возмутительной акции сообщило даже государственное телевидение. Операцию назвали «Лайнбэкер‐2», и преследовала она ту же цель: сделать вьетнамцев сговорчивыми. Предложение поступило утром 19 декабря. Раевского вызвали в штаб. Заместитель начальника штаба 4-й армии ПВО с трудом сохранял спокойствие. — Мы не можем приказывать, майор, — в связи с перенесенной вами болезнью. Решайте сами. Но если согласитесь вернуться во Вьетнам — будем признательны. Там снова лютые бомбардировки, и по волшебству они не прекратятся. Американцы с цепи сорвались — бросают в бой все, что у них есть. Самолеты идут сплошным потоком, Ханой и крупные города уничтожаются подчистую — и это, поверьте, не преувеличение. Система ПВО не справляется. Мы формируем команду из людей вроде вас — кто уже был в этом аду и набрался боевого опыта. Нужны грамотные специалисты, способные сдержать натиск. Наших людей во Вьетнаме немного, местным кадрам не хватает умения… Командировка кратковременная — пока не утихнет новый виток напряженности. Вам нужно время все обдумать? — Уверен, что нет, товарищ полковник, — вытянулся в стойке Андрей. Словно свежим воздухом подуло. — Куда и к какому часу я должен прибыть? Глава десятая Это был самый мощный удар по Вьетнаму за всю историю войны. На Ханой и другие центры, подконтрольные правительству ДРВ, обрушились тысячи тонн смертоносного металла. Американцы несли тяжелые потери в борьбе против Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. Президент Никсон рвался ускорить исход войны. Наступал предел прочности Вашингтона. На Никсона давили — требовали вернуть домой американские войска. Только невозвратные потери в американской армии превышали 50 тысяч человек. Переговоры же в Париже снова буксовали. Делегация коммунистического правительства не желала идти на уступки в вопросе обмена пленными. Отношения Генри Киссинджера и правительства на юге были напряженными. Давили генералы, и Никсон решил одним ударом разрубить узел. Вечером 18 декабря в небе над Ханоем появились 130 стратегических бомбардировщиков… Налет был ужасен. «В‐52» проводили ковровые бомбардировки, уничтожая все живое. От жилых домов оставались груды развалин, а иногда — страшные дыры в земле. Постоянно выли сирены, мирные жители разбегались по укрытиям. Вместе с Раевским чартерным рейсом «Аэрофлота» прибыла группа офицеров из тридцати человек. На аэродромном поле людей распределили по автобусам, повезли в разные стороны света. В свой учебный центр Андрей не попал, угодил на перевалочную базу в здании разрушенного цеха. По небу плыли хмурые тучи, ветер приносил отзвуки разрывов. Паники не было, народ действовал грамотно и слаженно. — Рад видеть тебя, майор, — энергично пожал ему руку полковник Бахметьев — он практически не изменился за эти месяцы, только все больше напоминал обугленное дерево. — А ты похудел, бледным каким-то стал… Ладно, без лирики. Обстановку уже знаешь — в самолете просветили. Твой комплекс — в центре Ханоя, там твои ребята, подразделением временно командует Давыдов. Но если ты перехватишь у него бразды правления, он возражать не будет. Твоя задача — держать вот этот район… — Полковник обвел карандашом на карте значительную часть городского центра. — Боеприпасы будут подвозить регулярно — насчет этого не беспокойся. Вижу, что дергаешься, хочешь о чем-то спросить… В порядке твоя Нина Ивановна, не переживай, и даже в курсе, что ты должен прибыть. В районе учебного центра упали несколько бомб, и приняли решение закрыть школу, а весь персонал вывезти в безопасное место. Это временное явление. В условиях постоянных налетов вести учебный процесс, сам понимаешь, нереально. Вот отгремят эти страсти… Женщин вывезли за город, в тихое место — сейчас их канцелярия никому не нужна… — Спасибо, товарищ полковник, — с чувством поблагодарил Андрей. — Прямо камень с души. Сильно лютуют американцы? — Озверели черти, — усмехнулся полковник, — решили истратить все боеприпасы, накопленные в регионе. Бомбежки начались позавчера, 18 декабря. Разведка, слава богу, работает. Двумя днями ранее командование ПВО и ВВС получило предупреждение о возможности нанесения удара. На следующий день узнали время удара. Так что сюрприза не получилось. Командующий ПВО, старший полковник Ле Ван Чи, собрал командиров частей и поставил задачу: зенитно-ракетным частям и зенитной артиллерии — уничтожать ударные «В‐52». Истребительная авиация — на втором плане, будет действовать только дежурными силами и за пределами Ханоя. Так что наших самолетов ты увидишь немного, можешь стрелять по всему, что летает. Тебя отвезут на место. Удачи, майор, и с наступающим тебя. Такие вот у нас в этом году Святки… — Ну все, командир, занимай должность бога, — щедро разрешил Саня Давыдов, когда улеглось возбуждение от встречи. — Мне эта должность — как корове седло. Дико рады тебя видеть, надеюсь, что и ты нас… Представляешь, какую заподляну нам американцы подсунули. Мы уже домой собирались, вещи паковали, сувениры родным и знакомым купили, и вдруг эта буча, будь она неладна… Скалились Серега Романчук и Армен Газарян — возмужали за эти месяцы, стали черными, как сажа. Настороженно посматривали на «новую метлу» незнакомые офицеры — старший лейтенант Агашкин и капитан Бондарь, оба из Подмосковья, два месяца во Вьетнаме, уже въехали во все фишки, хотя и вряд ли были сильно обстреляны — ведь бомбежек с октября практически не было! Рядовой состав сменился, командовал военнослужащими срочной службы невысокий мускулистый сержант Бузовой, похожий на боксера. Давыдов лаконично рапортовал: небо сканируется постоянно, вьетнамцы с этим легко справляются, но, когда требуются боевые пуски, места операторов занимают советские специалисты. Первый налет отразили позавчера — о нем предупредили заранее, и комплекс успел развернуться. Вернее, не отразили, а немного попугали: сбили один «111» и повредили «В‐52», который развернулся, не отбомбившись, и сгинул во мраке. Остальная армада завалила Ханой бомбами — янки шли, невзирая на потери. В районе еще несколько ЗРК — работают на удалении в полтора километра, сбили несколько самолетов. Потом была ночь, насыщенная событиями, потом был день, не уступающий ночи… — Бывает, что обманывают наши радары, — посетовал Давыдов, — так как подкрадываются на малой высоте. Но это не самое страшное, от таких ударов ущерб незначителен. Налетают штурмовики, сбрасывают по паре бомб и уходят, пока их не подбили. Ночью же идут «В‐52», вот это страшно, командир… Снижаются, вываливают бомбы — и айда к себе домой. Двух прошедшей ночью ликвидировали, упали где-то за городом. «В‐52» — это сила. Заслон им не поставишь, можно лишь пощипать, чтобы особо не наглели… Защитой неба занималось Управление ПВО Северного Вьетнама, состоящее из четырех частей: Управление ВВС, зенитной ПВО, ракетное и радарное управления. Работа не прекращалась ни днем ни ночью. Пилоты истребителей и перехватчиков были недостаточно подготовлены, советских летчиков тоже не хватало, поэтому вся тяжесть борьбы ложилась на плечи ракетных полков ПВО. Штаб управления ПВО находился в пещере близ Ханоя. Она была напичкана современной аппаратурой, и специалисты могли видеть целостную картину воздушного сражения. В регионах располагались собственные штабы ПВО, выявляли и отслеживали отдельные цели. Вся страна была покрыта сетью радаров — в основном «Лена» и «Енисей», работающие на дальности 200 километров. Пусковые установки ракетного комплекса располагались в парковой низине — близ оживленной центральной улицы Пхам Тхиен, где до войны процветали торговля и деловая активность. Улица была застроена нарядными зданиями с зауженными фасадами, здесь было много жителей, и большинство по-прежнему оставалось в районе — им было некуда уйти. Стартовые позиции тщательно замаскировали, под мощными развесистыми деревьями грудились транспортно-заряжающие машины. Развернуться здесь было сложно, но народ справлялся. Под вечер небо затихло, Раевский обошел позиции, пользуясь передышкой. Волнение теснилось в груди — он снова был в деле, снова взвалил на себя ответственность! Все болячки остались в прошлом, он был собран и деловит. На окраине парковой зоны находились подземные склады, специальные подъемники опускали в ямы ракеты «СА‐2». Американцы называли их «телеграфными столбами» и в чем-то были правы. Но ракеты обладали эффективными управляющими поверхностями и являлись нешуточной угрозой. «СА‐2» доставлялись к месту запуска в цилиндрических контейнерах — «сигарах». Иногда их собирали на месте, если позволяло время, условия и имелся квалифицированный персонал. Специалисты проверяли электронные системы ракет, блоки наведения на цель, несущие плоскости. Здесь же проводилась заправка. Вне «сигар» снаряды могли находиться ограниченное время — 40 дней в условиях вьетнамского климата. Но складывалось ощущение, что в текущем месяце это будет не актуально… Ночь еще не стартовала, был поздний вечер, когда в воздушное пространство страны вошла целая армада. Часть самолетов приближалась с юга, еще несколько десятков поднялись с палуб авианосцев 7-го флота в Тонкинском заливе. По линиям связи прошла тревога. С аэродромов в разных частях страны поднимались перехватчики, раскалились радарные установки. Это была показательно-устрашающая атака. Первой группой, опережая ударные звенья, шли «Фантомы» — с задачей постановки пассивных помех и блокирования аэродромов. Они опережали основные силы на 15 минут и занимали высоты от 6 до 7 километров. За ними шли «F‐105» — для выявления и подавления средств ПВО. На вооружении — противорадиолокационные снаряды «Шрайк», «Стандартные АРМ», высота — 3–4 км. Следом — снова «Фантомы», они прикрывали ударные группы на высоте 8–9 км. Следом — основная сила, стратегические бомбардировщики «В‐52», под завязку набитые бомбами. Они занимали высоту свыше 10 тысяч метров и представляли основную угрозу. Приборы ЗРК работали на полную мощность, раскалилась кабина, обжигали пальцы кнопки и тумблеры. Нечем было дышать, пот шел градом. В какой-то момент Андрей поймал себя на мысли: как же ему этого, черт возьми, не хватало! — Я их вижу, командир! — горячился Газарян. — Это мелочи, что-то вроде «Фантомов»! Ну что, погнали наши городских?! Заставим попотеть американских чертей? Дальше следовала непереводимая игра слов — технические термины, помноженные на выразительный и беспощадный русский язык. «Придержи коней! — кричал Раевский. — У нас приказ — работать только по «В‐52»! По вспомогательным группам пусть соседи работают!» Такой приказ действительно прошел — и он имел все резоны. Отстреляться по незначительным мишеням, и что потом делать — когда налетят «пятьдесят вторые», а ракетам требуется полчаса для перегрузки на пусковые установки? Комплекс действовал на 60 миль, и соседние подразделения открыли огонь, координируя связь между собой. Небо покрылось разрывами, рев моторов терзал уши. Южные окраины уже подверглись бомбовым ударам. «Фантомы» и «F‐105» заходили на цели, сбрасывали груз. В небо взмывали снопы пламени, картина сражения озарялась ярким светом. Система ПВО не была на сто процентов эффективной, большинство самолетов прорывалось. После запуска у ракеты «СА‐2» включался ускоритель, он работал шесть секунд, и в эти мгновения ракету могли обнаружить визуально — яркое пятно на фоне темной земли. Факел запуска угасал, ракета сбрасывала ускоритель, после чего включался основной двигатель — и в последующие двадцать секунд разгонял снаряд до нужной скорости… Самолеты шли волнами. Первую волну рассеяли, но часть машин прошла заслон, отбомбилась. Основной удар пришелся по ложному аэродрому, досталось и настоящим, но основная масса истребителей с них уже перебазировалась. Потом вторая волна, третья… Небо над Ханоем переливалось, как новогодняя елка, грохот стоял, как в сталелитейном цехе. Вот сорвалась с неба «комета», по наклонной устремилась вниз, волоча за собой огненный след. Самолет упал за городом, взрыв не слышали, но персонал реагировал бурно. Вьетнамцы подпрыгивали, грозили кулаками небу. Вот рухнула вторая «комета», за ней третья, четвертая… Вспышки с земли следовали бесперебойно, и часть ракет (примерно треть) попадала в цель. Только в районе Ханоя располагалось не меньше двадцати ЗРК и несколько десятков зенитных батарей. Последние били без остановки, расцвечивая небо, и все же основную роль в происходящем играли ракетные комплексы. За прошедшие годы советские специалисты внедрили новую технику сканирования. Один из лучей, который не участвовал непосредственно в сканировании, использовался для подсветки цели, а отраженный сигнал принимался сканирующей антенной, не излучающей энергии. Методика была остроумной и оказалась очень эффективной — американцы постоянно ловились на этот номер… Свистопляска в небе продолжалась четверть часа — в ней участвовали далеко не все комплексы, готовые к бою. Резервные подразделения ждали сигнала. Подходили ударные группы — самые опасные, нагоняющие ужас. Мишени появлялись на экранах радаров. Все уже давно поняли, что техническое превосходство американцев не абсолютно, их можно и нужно сбивать в любое время суток и при любых погодных условиях. А вот теперь погнали городских! Бомбардировщики приблизились к городу, когда по ним открыли огонь сразу несколько комплексов. Ракеты выпускались с шестисекундным интервалом. Техника постоянно усовершенствовалась, дорабатывалась. Комплекс «СА‐75» использовал две антенны, работающие на разных частотах. Одна антенна определяла высоту цели, другая — ее азимут. Данные с радара обрабатывались, определялась точная позиция самолета, вектор движения. Офицеры ПВО определяли точку перехвата противника — комплекс мог отслеживать до шести целей одновременно… Одной из «крепостей» ракета попала в двигатель. Самолет устремился вниз, вращаясь в воздухе. Второй получил повреждение в брюхе, резко ушел с маршрута, и пилот стал энергично бороться за живучесть машины. «Это мы его подбили!» — ликовал Газарян. Часть бомбардировщиков прорвалась в город, самолеты резко снижались. Подразделения ЗРК продолжали вести плотный огонь. Еще одна мишень попала в расставленную ловушку, ее вели до середины экрана, потом последовала команда «Пуск». Радар отслеживал положение снаряда и цели — транспондер включался через шесть секунд после пуска. Связь ракеты и РЛС поддерживал информационный конус. Если ракета выходила из зоны слежения радиолокатора, то она становилась неуправляемой. Американцы знали про эту особенность ЗРК и использовали специальное устройство РЭБ в подвесном контейнере — оно глушило транспондер и срывало режим обратной связи. Но и с этой напастью научились остроумно справляться. Маршруты подлета были известны, на пути следования самолетов расставляли электронные ловушки — исключительно для «В‐52». Обычные передатчики имитировали присутствие РЛС — они включались при подлете бомбардировщиков, и пилотам приходилось выпускать антирадиолокационные ракеты. Обман работал идеально, и очень часто американцы подлетали к объектам, уже истратив запас ракет. Сегодня было именно так — у пилотов остались только бомбы! Вторая ракета из двух пущенных попала в цель — отметка пропала с экрана! Но самолеты уже были здесь, распахнулись бомбовые люки, кубарем валились смертоносные болванки. Вереница мощных взрывов сотрясла город, в десятках мест вспыхнули пожары. По радио истерично сообщали, что точным попаданием уничтожена зенитная батарея в правительственном квартале. На улице Пхам Тхиен, которую прикрывал ЗРК Раевского, творилось что-то ужасное. Многие здания перестали существовать, местность озаряли пожары. Еще один пуск — мимо. Самолеты можно было видеть невооруженным глазом. Тяжелые махины выныривали из-под облаков, приближались словно гигантские птицы. За ними катилась волна огня и дыма. Несколько бомб упали на краю стартовых позиций, не причинив вреда. Еще одна — в гуще парковой зоны, где не было компонентов ЗРК. Последняя ракета попала точно в цель, бомбардировщик закачался словно на воздушной горке. У экипажа было время покинуть самолет — пусковые установки были пусты, и люди высыпали из кабин. На улице Пхам Тхиен бушевали пожары, надрывались пожарные сирены. Часть бомбардировщиков ушла на северные окраины, и теперь ударам подверглись отдаленные районы. С неба падал, кувыркаясь, горящий факел — только что подбитый «В‐52», и казалось, что он падает прямо на позиции ЗРК! Иллюзия была потрясающей — еще мгновение, и накроет. Андрей застыл, как и все остальные, сердце бешено стучало. Факел приближался, от него отваливались горящие элементы. Наконец он упал метрах в четырехстах от улицы Пхам Тхиен и парковой зоны. Дрогнула земля, огненный шар взметнулся в небо, и еще долго невозможно было вытрясти звон из ушей. — Ну, полный бак, командир… — облегченно выдохнул Газарян, когда вернулась способность складывать слова в предложения. Налет продолжался еще минут десять, потом уцелевшие бомбардировщики стали разворачиваться. Город горел, на развалинах дружно работали люди — все от мала до велика знали, что они должны делать (если выживут). Рычали ТЗМ, подъезжая к пусковым установкам. Полчаса на перезарядку — успели уложиться. Испарина градом текла с людей. Гоготали военнослужащие срочной службы — кто-то рассказывал анекдот: «В отсеке атомной подводной лодки: «Кто бросил валенок на пульт управления?!» В ответ — тишина. «Кто бросил валенок на пульт управления?!» Снова тишина. «Мужики, да хрен с ней, с Австралией! Но какая-то дисциплина должна быть? Кто бросил валенок на пульт управления?!» Через полчаса ракетный комплекс был готов к отражению новой атаки. В городе продолжали выть сирены. На Пхам Тхиен потушили пожары, пространство затянула едкая вонь. Робко улыбались офицеры Агашкин и Бондарь. С боевым крещением, что ли? Никто не подвел, все вели себя достойно. Через какое-то время в небе снова творилось черт-те что. «Дугласы» шли с моря — бомбить береговые позиции. Вспышки рвущихся зенитных снарядов расцвечивали небо, метались всполохи. Позиции армии ДРВ обрабатывались тщательно и методично. Отбомбившиеся звенья сменялись новыми. Из штаба последовал приказ — поддержать огнем береговые части! 60 километров — нормальное расстояние для «Двины». Комплекс работал залпами по две ракеты, захватывая и ведя мишени. Как минимум одна попала в цель. Связи между ракетами и РЛС не прерывались, вычислительная машина обрабатывала расстояние и генерировала ракете команды по корректировке курса. Подобная «автоматика» срабатывала не всегда — американцы применяли глушение дальнего радиуса действия при помощи самолета «ЕВ‐66», который явно присутствовал в тени «Дугласов». И все же потери у янки были, причем немалые…