— Молчит, зараза? — уточнил Давыдов. — Молчит, — кивнул Андрей. — Знаешь, в чем досадный драматизм нашего положения, Александр Борисович? Ты, наверное, и сам догадался. Мы находимся очень далеко от нашего расположения. Эти ребята, — кивнул он на покойных бойцов, — оказались здесь по чистой случайности, возможно, засекли тропу и решили проверить. А когда обнаружили трупы на тропе, то все поняли и пошли осторожно. Других поисковых групп в округе нет, о чем свидетельствует пустой эфир. На сколько километров мы ушли — десять, двадцать? Не удивлюсь, если мы уже в Лаосе или, скажем, в демилитаризованной зоне. За сторонами света, знаешь ли, неясность. В общем, так, дружище, ждать у моря погоды мы не будем. Рацию берем с собой. Надо переодеться, подыскать подходящую обувку… Да, смешно, но надо, Федя. Пусть трещит по швам, пусть давят сапоги… мы это стерпим. Иначе далеко не уйдем. Берем по два автомата — на всякий пожарный, карман не оттянут, запас боеприпасов, гранаты. Боюсь, плутать придется долго, а в джунглях встречаются разные нежелательные персоны. Поищем воду во фляжках, что-нибудь пожуем — ведь эти ребята не святым воздухом питались? Идти будем с особой осторожностью… — Куда пойдем, командир? — Для начала сориентируемся. Пойдем на север, или северо-восток… или еще куда… — задумчиво проговорил Андрей. — Я понял, — усмехнулся капитан. — Пойди туда, не знаю куда… Слушай, у тебя ничего не болит? — У меня все болит. Но, как видишь, держусь, чего и вам желаю. Надежда придает сил, слышал о таком мнении? Но если ты по поводу американской походной аптечки… — уставился Андрей на выпавшую из ранца диверсанта коробку. — Отличная идея, Саня, лечиться так лечиться… К девяти часам утра сбежались тучи, и на джунгли обрушился ливень. Тропу размыло, она практически исчезла. Земля превратилась в жидкую кашу. Офицеры сидели под развесистым деревом, ждали конца этого светопреставления. Но дождь лил без остановки. Земля разбухла, дождь хлестал с такой силой, что рвал листья папоротника. Лиственный полог над головой был сомнительной защитой, вода текла по головам, мокла одежда… — Мы становимся свидетелями уникального явления, — криво усмехнулся Давыдов. — Влажность превысила сто процентов, вопреки всем законам физики и природы, и продолжает повышаться… Как думаешь, такое возможно, командир? — Не уверен, Саня. Но, судя по ощущениям, именно это и происходит… — Сволочи американцы — опять химичат, облака чем-то опрыскали… Навоюются, уйдут, а людям придется жить во всем этом долгие годы, разгребать то, что натворили… — Разгребут, Саня. Вьетнамцы — народ терпеливый, упорный, все сделают. «Звездно-полосатые» уйдут, вопрос времени. И тогда сайгонский режим просто рухнет, как бы они ни пытались внедрить эту свою… как ее — «вьетнамизацию»… — А это что за зверь? — не понял Давыдов. — Никсон объявил такую политику в отношении войны во Вьетнаме. Доктрина, так сказать. Уже и не знают, что придумать, лишь бы сохранить свое влияние на эту часть Азии. Никсон победил на выборах в 68-м году под лозунгом прекращения войны во Вьетнаме и возвращения домой всех солдат. Скоро четыре года долой, к новым выборам надо готовиться, а воз и ныне там. Америка недовольна, бурлит, антивоенные настроения в обществе очень сильны. Никсону нужно сократить потери своих солдат — иначе его просто снесут вместе с его Белым домом. Вот и придумали эту фишку вместе с господином Тхиеу, своей главной марионеткой: качественно улучшить армию юга Вьетнама, нарастить количество солдат, улучшить их подготовку, обеспечить боевой техникой, перевооружить современным оружием. Раньше создавалось ощущение, что воюет только Америка, а их клевреты — лишь устраивают карательные набеги на партизан. Сейчас, извините, — пусть лучше ваши люди гибнут, чем наши, а то Никсона на второй срок не изберут. В общем, южновьетнамской армии предоставили возможность самостоятельно вести войну против коммунистов. Одновременно объявили о постепенном уходе американцев — в течение нескольких лет. Короче, предлагают контролируемую самостоятельность, экономическую и военную помощь, а если дела пойдут совсем плохо — то они тут ни при чем. Влили кучу денег, боеспособность действительно подняли — наши северные друзья это почувствовали, когда отправились в «Пасхальное наступление». Но это недостаточные меры. Американцам на самом деле не нужна эффективная южновьетнамская армия — им нужно свернуть свое участие в этой войне и сохранить лицо. Наивная позиция… — Вот именно, — пробормотал Давыдов. — Глупо сражаться с властью коммунистов, когда она организована и поддержана народом. Не припомню случая, чтобы коммунисты когда-нибудь проиграли. Гражданская война в России, Великая Отечественная, Фидель на Кубе, Альенде в Чили — куда уж прочнее. В Кампучии скоро красные кхмеры во главе с Пол Потом свергнут Лон Нола — и американцы вообще в осадок выпадут… Не все в этом мире было так однозначно, случалось, и социалистические движения терпели неудачу — та же Германия в двадцатые годы. Но дискутировать под дождем хотелось меньше всего — да особо и не о чем. В полной изоляции от США господин Тхиеу быстро проиграет войну, и оба Вьетнама объединятся под красным знаменем… — Пожрать бы сейчас, — сменил тему Давыдов. — Не поверишь, командир, уже несколько месяцев мечтаю о московской сосиске — нигде их так не делают, как в Москве. В командировку приезжал, очередь отстоял, но оно того стоило — объедение!.. Не то что в остальных городах пытаются производить — какие-то жидко-картонные изделия… Напрасно он это сказал — лучше бы про политику продолжали. Когда про еду не думаешь, голода не чувствуешь, а стоит только вспомнить — начинается слюноотделение… — Ты вообще не думаешь, о чем говоришь… — простонал Андрей. — Учись держать при себе свои крамольные мысли, а то сейчас погоню в дождь — до ближайшего московского гастронома… Идти под тропическим ливнем было невозможно. Кроны деревьев практически не защищали. Ненастье продолжалось минут сорок, потом пошло на убыль. Свежести не прибавилось, воздух невыносимо парил. Дышали, как рыбы, выброшенные на берег. Из-под листьев папоротника выползали страшноватые ящерицы, смотрели на пришельцев бусинками глаз. С насиженного места советских специалистов прогнала змея — ей непременно понадобилось под это же дерево! Тварь выползала из-под трухлявых гнилушек — грациозная, темно-фиолетовая, блестящая, с раскраской кожи «под рыбью чешую» — «восьмерками» направилась под дерево, словно и не видела, что там занято! Ее могли бы убить парой выстрелов, но не хотелось поднимать шум. Казалось, что змея смотрит им в глаза, и сжалось сердце, стали понимать, что чувствует кролик под гипнотизирующим взглядом удава… — Саня, не шуми… — прошептал Андрей. — Ты ее напугаешь, и тогда она станет непредсказуемой… — А сейчас она такая предсказуемая… — Давыдов напрягся, побелели костяшки пальцев, сжимающих рукоятку автомата. Сил не прибавилось, но они отползали, не сводя глаз со змеи, и было по-настоящему страшно. Тропическая тварь не стала их преследовать, свернулась клубком под деревом. — Вот же гадость, прогнала советского человека… — сокрушался Давыдов. — Ты подкованный, командир, по особенностям местной фауны — кто такая? Может, только на вид страшная, а на деле безвредная, вроде нашего ужа? — Хорошенько ее запомни, Саня, и, если увидишь когда-нибудь, вали со всех ног… Королевская кобра — самая ядовитая гадина в мире. Вырастает до пяти метров, а то, что данный экземпляр намного меньше, — нам просто повезло. Яд у нее очень токсичный, и она может впрыскивать его в неограниченных количествах. Паралич мышц гарантирован, убивает за считаные минуты. Я не такой уж специалист по местному серпентарию, но такая штука заползла в мое бунгало в первую неделю пребывания в стране. Познакомиться, видимо, решила. Вьетнамцы прибежали, убили ее, потом переводчик объяснил, что это такое. Так что в некоторых случаях лучше встретить в джунглях южновьетнамский спецназ, чем эту прелесть… Куда побежал? — схватил он товарища за рукав. — Будешь шуметь, суетиться — тогда точно нападет и места мокрого от нас не оставит. Змея, в принципе, спокойная, предпочитает сбежать, чем бросаться в атаку. Бывали случаи, что стреляла «холостыми»… — Это как? — не понял Давыдов. — Контролирует количество яда, который выстреливает, может не задействовать нейротоксин — просто отпугивает чужака. Умная, в общем, тварь, выборочно работает. Ладно, Саня, чего так побелел, может, еще перекрестишься? Королевскую кобру встретишь нечасто, вряд ли нам посчастливится еще раз… Земля раскисла, дождь смыл все следы, и путники сбились с курса. Тропа, протоптанная покойными диверсантами, просто исчезла! Повсюду была одна и та же картина — море пропитанного влагой папоротника, безбрежные заросли банановых деревьев, с которых сочилась вода. Земля превратилась в кисель, вязли ноги, и не спасали даже сапоги. В какой-то миг, после блужданий вокруг заваленной корягами речушки, Андрей поймал себя на мысли, что перестал ориентироваться по сторонам света! Светлее в джунглях не стало, определить местоположение солнца было невозможно. — Ищите мох, Шура, — шутил он из последних сил, — который во Вьетнаме не растет… Он иногда включал рацию, кричал в нее, но слышал только треск эфира. Однажды за частоколом помех послышался голос — судя по интонации, говорили на вьетнамском, обрадовался, стал что-то частить, перемежая русские и английские слова, потом спохватился — английский язык для северных друзей, что красная тряпка для быка, стал кричать по-русски, твердил фамилии: Давыдов, Раевский! Не может быть, чтобы никто не слышал! Но голоса пропали, а эфир так трещал, что возникло сильное желание размозжить рацию о первое попавшееся дерево… — Эксперимент неудачный, командир, — покачал головой Давыдов. — Игра в «Зарницу» в джунглях — не наше… У тебя есть конструктивные идеи? Из конструктивных идей осталась только одна — помолиться. Не важно кому, но лучше местным богам, так как именно они контролируют территорию. Снова пошел дождь, но быстро прекратился. Ноги подкашивались, вязли в корнях и жидкой каше. Жадно пили дождевую воду, имеющую какой-то странный химический привкус. Напалм, гербициды, дефолианты — чему тут удивляться… Внезапно разбежались тучи, и вышло солнце, превратив джунгли в настоящую парную. Появилась возможность сориентироваться, и дальше от выбранного направления не отклонялись. Но скорость передвижения была удручающе низкой. Перед глухими зарослями чего-то «древовидно-папоротникообразного» Давыдов внезапно остановился, потянул носом и вопросительно уставился на Раевского: — Странный запах, командир, чувствуешь? Запах окалины, авиационного бензина плюс сгоревшая древесина… Или это мне кажется? «Лишь бы не серы», — подумал Андрей. Запашок действительно присутствовал, и познать его природу удалось, лишь пробившись через заросли. Они лежали на краю поляны, с изумлением разглядывали представшую перед ними картину. Увиденное впечатляло. Американский самолет рухнул в лесу, в нескольких шагах от открытого пространства. Сбитый истребитель-бомбардировщик «F‐105» «Тандерчиф» превратился в груду обожженного металла и с трудом узнавался. Он врезался в землю по пологой траектории. От кабины и горделивого игольчатого носа остались одни воспоминания. Крыло от удара просто оторвалось, хвост покорежился. Очевидно, перед попаданием ракеты пилоты успели избавиться от бомбового запаса, в противном случае после падения от самолета и этого бы не осталось. Деревья в окрестностях были повалены, частично обгорели, вокруг самолета простиралась полоса выжженной земли. Взрыв при падении, очевидно, был сильный. Лес вспыхнул, вовремя собравшийся дождь погасил пожар, но запах гари до сих пор присутствовал. — Скопытился звездно-полосатый молодец… — своеобразно выразился Давыдов. — Приятно посмотреть — весь убитый, всюду мятый… но зато «сто пятый», — приглушенно засмеялся он. — Нашел, короче говоря, свою могилу… — Это не просто «сто пятый», — задумчиво проговорил Раевский. — Это «F‐105F», «Дикая ласка‐2», двухместная модификация «Тандерчифа». Оригинал, насколько помню, был одноместный. Разрабатывался как учебно-боевой самолет, но часть изготовленных образцов была отправлена во Вьетнам. Используются не только для бомбежки и обстрелов объектов инфраструктуры, но и по нашу, собственно, душу — для уничтожения зенитно-ракетных комплексов. Вызывают облучение самолета радаром противника, и пилот получает координаты радара еще до того момента, как мы запустим ракеты. — Я в курсе, командир, — хмыкнул Давыдов. — А как только это происходит, запускают противорадиолокационную ракету, РЛС — в труху, и мы становимся слепыми котятами. Впрочем, если эта ракета запускается уже после нашего залпа, то хрен что у них получится… Командир, тебе не приходит в голову, что это наша работа? Мы вчера его подбили, не успел запустить ракету против РЛС, она и рванула, когда он в землю чпокнулся… — Похоже на то, — согласился Андрей. — Ты прав, приятно посмотреть. Утешили свое самолюбие? Теперь обходим это несчастье и пошли дальше. — Подожди, товарищ майор, там кто-то есть… — Давыдов напрягся, подтянул к себе автомат. — Да кто там может быть… — начал бормотать Андрей и осекся. В груде железа действительно кто-то возился. «Бездомный?» — мелькнула юмористическая мысль. Голоса не звучали, там, видимо, находился один человек. Он ковырялся в раскроенном фюзеляже, кряхтел. Потом образовалась согбенная фигура. Он вытаскивал из самолета небольшой контейнер с красным крестом. Потом опять пропал из вида, опять возник и побрел под правое крыло, задранное в небо, будто стела в память о сбитых самолетах. Офицеры недоуменно переглянулись. — Кажется, я догадываюсь, — прошептал Давыдов. — Нет, я первый, — усмехнулся Андрей. — Ну что ж, пойдем знакомиться. Надеюсь, оно того стоит. Не возражаешь? — Пойдем, командир, люблю новые знакомства… Офицеры пересекли поляну, стараясь не шуметь, автоматы держали наготове. Теперь он вытаскивал из недр самолета какой-то железный поддон. Чтобы не лежать на голой земле, предположил Раевский. Мужчина повернулся к ним спиной, волоча поддон. Он был одет в рваный летный комбинезон песочного цвета. На боку висела кобура. Эти люди жили и воевали со всеми удобствами. Даже в критических, порой безнадежных ситуациях им требовался комфорт. Парашютный шелк был закреплен в нижней части крыла, расправлен с помощью распорок и представлял собой неплохой шатер от кровососущего гнуса. Под этим балдахином пилот соорудил лежачее место — натаскал туда веток, пальмовых листьев, теперь пытался пристроить поддон. Офицеры с ухмылками переглянулись, и Андрей выразительно покашлял. Летчик резко обернулся. Он был невысок, плотно сложен, стрижен «ежиком». Левую часть лица украшал ожог — словно раскаленной вилкой прикоснулись. У него было обыкновенное, ничем не примечательное лицо — в нем точно не наблюдалось ничего отталкивающего. В первое мгновение пилот заулыбался — ну, как же, европейские лица! Он издал торжествующий возглас, сделал шаг навстречу. Но потом насторожился. На него смотрели неулыбчивые чумазые физиономии. И одеты «спасители» были странно, и автоматы в их руках смотрели прямо в голову. Он словно споткнулся, сглотнул. Но добродушная улыбка продолжала присутствовать на лице. — Ты бы не радовался, приятель, — пробормотал по-русски Давыдов. — Отлетался, отпрыгался, а теперь и отсмеялся… Русского языка визави, разумеется, не знал. Но немецкий или английский языки большинство людей тоже не знают, однако узнают их, когда слышат. Летчик застыл, покрылся смертельной бледностью. Забегали глаза, трясущиеся пальцы непроизвольно потянулись к кобуре. — Уберите руку, мистер, иначе мне придется стрелять. — Андрей говорил по-английски, но тон не предвещал ничего хорошего. — Саня, забери у него пистолет. Рука застыла, пилот смотрел, не моргая, в дырочку ствола американской штурмовой винтовки. Автомат Калашникова висел у Андрея за спиной. Почему он в этот час предпочел «М‐16», осталось загадкой. Давыдов извлек из кобуры пилота увесистую «беретту», похлопал американца по плечу и сделал шаг назад. Пилот разочарованно выдохнул — еще бы, парню предоставили прекрасную возможность познать все прелести вьетнамской тюрьмы (считай, ямы) и основы построения социалистического общества. — Вы точно не американцы? — на всякий случай уточнил он надтреснутым голосом. — Вы хорошо говорите по-английски, у вас американская штурмовая винтовка… — Да, мистер, вынужден вам посочувствовать… Полчаса назад мы уничтожили отделение американского спецназа, спешащего вам на выручку, и завладели их оружием. И знаете, мистер, имеем ощущение, будто мы что-то недоделали. Встреча с вами — это просто подарок… — Командир, ты его пугаешь, — ухмыльнулся Давыдов, немного понимающий английскую речь. — Он в штаны сейчас наложит. Кстати, то, что ты ему сказал, — не совсем правда. — Я творчески развил нашу правду, — объяснил Андрей. — Имею право. — Да, это так, — согласился товарищ. — Именно так и рождаются легенды и мифы о звероподобных русских чудовищах, рыщущих по джунглям и пачками убивающих мирных американских солдат. Что делать с ним будем, Андрей Иванович? Расстреляем к чертовой матери? — Ты это серьезно? — удивился Андрей. — Не знаю. — Давыдов растерялся. — Вроде он враг, сбрасывал бомбы, собирался уничтожить наш ЗРК вместе со всеми расчетами. Думаешь, они не в курсе, что на зенитных комплексах работают наши специалисты? — Сам расстреляешь? — Не, давай лучше ты. Чего сразу я? Плохо себя чувствую, рука может дрогнуть… Ситуация складывалась пикантная. Пилот жадно всматривался в их лица, пытался понять, о чем говорят русские. Он никогда в своей жизни не видел русских — об этом красноречиво свидетельствовало его лицо, меняющее окраску каждые пятнадцать секунд. Хотя он и северных вьетнамцев никогда не видел, а только наблюдал за целями под брюхом своего самолета. При этом вряд ли задумывался, что убивает не только военных. С треском повалилось надломленное дерево метрах в пятнадцати от самолета. Долго же оно собиралось! Хрустели, ломались ветки. Брызнула вода. Офицеры резко повернулись, вскинули автоматы. Пилоту хватило этих секунд для принятия решения. Он отпрыгнул вбок и пустился наутек, перепрыгнул через поддон, который не доволок до места назначения, стал ускоряться. Он смешно подбрасывал ноги в стоптанных форменных ботинках. Андрей и ахнуть не успел. Вот паршивец! Хотя все правильно делал парень, собственная жизнь дороже всего. Давыдов среагировал быстрее, бросил автомат, подхватил с земли какую-то обожженную корягу и швырнул по навесной траектории. Метательное орудие метко поразило мелькающую фигуру. Летчик вскрикнул от боли, сменил направление и протаранил собственный полог от насекомых из парашютного шелка. Затрещала материя, отрываясь от кронштейнов, и парашют накрыл пилота с головой, бедняга запутался, и чем больше барахтался, тем больше терял подвижность. Офицеры задумчиво смотрели на его бессмысленные движения. Летчик глухо ругался, посылал всех к своей «американской матери», а когда к нему подошли, чтобы помочь, стал яростно отбиваться. Капитан опустился на колени, схватил его за конечности, Андрей штык-ножом разрезал шелк. Давыдов тоже стал ругаться — этот «кузнечик» чуть не двинул его пяткой в ухо. — Командир, давай быстрее… — сипел Давыдов. — Он точно мне сейчас двинет… Я как тебе должен?.. — Ну, не знаю, Саня… — Андрей задыхался от смеха. — Попробуй сменить позу… Словно кошку вытаскивали из колодца! Вместо благодарности пилот набросился с кулаками — при этом скорчил такое лицо, что стало страшно за Америку. Раевский ударил его в живот, потом еще немного — в качестве добавки. Лицо увечить не стал, хотя имелись к тому возможность и желание. Пилот согнулся крючком, опорожнил желудок. Давыдов схватил его за шиворот, оттащил в сторону. Тот лежал на земле, приходил в себя. Потом привстал с жалобным кряхтением, сел на землю. Боль накатывалась волнами, он вздрагивал, скрипел зубами. Андрей пристроился напротив, внимательно разглядывал добычу. Это был обычный человек — такой же белый, ничего отталкивающего. Давыдов расположился в стороне, чтобы держать ситуацию под контролем, положил на колени автомат. — Вы кто, уважаемый? — вкрадчиво спросил Раевский. Американец поднял голову, облизнул пересохшие губы и со скрипом выдавил: — Убьете меня? — Посмотрим на ваше поведение. — Лучше умереть, чем попасть в плен к вашим союзникам-изуверам… — Презрительная усмешка перекосила еще молодое лицо. — Даже и не думайте, я буду сопротивляться до конца, и вам придется меня убить… Я знаю, что происходит с пленными летчиками в ваших тюрьмах — их там за людей не считают, содержат в скотских условиях, подвергают побоям и издевательствам… — Это не наши тюрьмы, — пожал плечами Раевский, — это тюрьмы наших союзников, и мы не вправе им указывать, как содержать людей, которые массово уничтожают их гражданское население. — Мы не уничтожаем гражданское население, мы ликвидируем объекты военной инфраструктуры, бомбим дороги, по которым вы переправляете грузы своим бандитам в Южный Вьетнам… — Не будем спорить, кто эти люди — бандиты или патриоты, борющиеся за освобождение своей страны. Каждый считает по-своему, и его не переубедить. За годы этой войны, по самым скромным подсчетам, вы уничтожили пять миллионов мирных жителей на севере и юге, сотни городов и деревень, до сих пор жжете джунгли и посевы, заставляя голодать тех, до кого не дотянулись ваши бомбы. Сверху это незаметно, верно? Вы просто нажимаете на кнопки и давите рычаги. Нет, вы, конечно, догадываетесь, что тут что-то неладно, иначе с чего бы ваша армия — по крайней мере, сухопутная — превратилась в разложившееся болото из пьяниц и наркоманов? Спорить бесполезно, это факты. А посмеете оспорить, получите в зубы — причем от нас обоих. Повторяю свой вопрос, кто вы, уважаемый?