Судя по голосу, она не была в этом уверена. – Но в остальном она будет в полном порядке, – сказал я. – Мы приняли все возможные меры предосторожности. Никакое физическое насилие ее не коснется. – Но эти люди утверждают, будто способны причинить как раз физический вред, – заметила миссис Дейн-Колтроп. – Они утверждают, что способны через разум повлиять на тело. Наслать болезнь… Очень интересно, получится ли у них. Но как ужасно! И этому надо положить конец, как мы и решили. – Но именно она берет на себя весь риск, – пробормотал я. – Кто-то же должен это сделать, – спокойно сказала миссис Дейн-Колтроп. – То, что данную задачу выполняете не вы, задевает вашу гордость. Вам придется смириться. Джинджер идеально подходит для роли, которую играет. Она умна и умеет контролировать свои чувства. Она вас не подведет. – Об этом я и не беспокоюсь! – Ну так перестаньте беспокоиться вообще. Толку от беспокойства никакого. Давайте не будем уклоняться от главного. Если Джинджер умрет в результате эксперимента, она умрет во имя доброго дела. – Господи, как вы жестоки! – Кому-то надо быть таким, – сказала миссис Дейн-Колтроп. – Всегда предполагайте худшее. Вы понятия не имеете, насколько это укрепляет нервы. Вы тут же начинаете чувствовать уверенность, что все не может быть настолько плохо, как вам рисует воображение. Она успокаивающе кивнула. – Возможно, вы правы, – с сомнением сказал я. Миссис Дейн-Колтроп с непреклонной уверенностью заявила, что, конечно же, она права. Я перешел к деталям: – У вас есть телефон? – Само собой. Я объяснил, что хочу сделать. – После того как вечером это… дело будет завершено, мне, наверное, захочется связаться с Джинджер. И потом звонить ей каждый день. Можно будет пользоваться вашим телефоном? – Конечно. К Роде приходит слишком много народу. А вы захотите разговаривать без свидетелей. – Я поживу немного у Роды, а потом, наверное, поеду в Борн-мут. Мне не положено… Не положено возвращаться в Лондон. – Нет смысла пытаться заглянуть в будущее, – сказала миссис Дейн-Колтроп, – дальше нынешнего вечера. – Нынешнего вечера… Я встал. И сказал то, что было не в моем духе. – Помолитесь за меня… за нас, – попросил я. – Само собой, – ответила миссис Дейн-Колтроп. Ее удивило, что мне понадобилось просить о чем-то само собой разумеющемся. Когда я уже выходил, внезапное любопытство заставило меня спросить: – А зачем это ведро? Для чего оно? – Ведро? А, это для школьников, чтобы собирать ягоды и листья с живой изгороди… Для церкви. Ведро такое уродливое, не правда ли? Зато удобное. Я окинул взглядом пестрый осенний мир. Такой тихий, все еще красивый… – Да защитят нас ангелы и служители Господни, – сказал я. – Аминь, – отозвалась миссис Дейн-Колтроп. III В «Белом коне» меня встретили совершенно буднично. Уж не знаю, какой особенной атмосферы я ждал – но ее не было. Тирза Грей в простом темном шерстяном платье открыла дверь и деловито сказала: – А, вот и вы. Хорошо. Ужин сейчас будет подан. Не могло быть ничего более прозаического, более обычного… Стол накрыли в конце обшитого панелями холла и подали простой ужин из супа, омлета и сыра. Прислуживала нам Белла. В черном платье она еще больше смахивала на одного из персонажей толпы, изображенной на картине какого-нибудь примитивиста. Сибил выглядела еще экзотичней, чем прежде. На ней было длинное одеяние переливчатой павлиньей расцветки, расшитое золотой нитью. Бус она на сей раз не надела, зато ее запястья охватывали толстые золотые браслеты. Она съела лишь крошечную порцию омлета – и больше ничего. Говорила она мало и вела себя так, будто мысленно пребывала уже где-то далеко, поглощенная более высокими материями. Это должно было производить соответствующее впечатление, но не производило. Ее манеры казались театральным и надуманными. Тирза Грей взяла на себя то, что здесь считалось беседой – отрывистые непринужденные замечания о местных делах. Нынче вечером она вела себя как обычная сельская старая дева-англичанка – славная, деловитая, интересующаяся лишь своим непосредственным окружением и больше ничем. Я подумал: «Да я спятил, совершенно спятил. Чего здесь бояться?» Даже Белла нынче вечером казалась просто при-дурковатой старухой-крестьянкой… Да таких, как она, сотни! – вырождающихся женщин, которых не коснулось образование, неспособных видеть дальше собственного носа. Когда я вспоминал свой разговор с миссис Дейн-Колтроп, он казался мне нереальным. Мы с ней так себя накрутили, что вообразили бог знает что. Сама мысль о том, что Джинджер – Джинджер с выкрашенными волосами, живущей под чужим именем, – грозит опасность от того, что могут сделать эти три совершенно обыкновенные женщины, была абсолютно нелепой! Ужин подошел к концу. – Кофе не будет, – извинилась Тирза. – Нам ни к чему перевозбуждаться. – Она встала. – Сибил? – Да, – отозвалась Сибил. Ее лицо приобрело выражение, которое она явно считала экстатическим и не от мира сего. – Я должна приготовиться… Белла принялась убирать со стола. Я пошел туда, где была прикреплена вывеска старой гостиницы. Тирза последовала за мной. – При таком освещении вы ее толком не разглядите, – сказала она. Так и было. В бледном размытом изображении на темной, покрытой копотью панели едва можно было опознать лошадь. Холл освещали слабые электрические лампочки в абажурах из толстого пергамента. – Та рыжеволосая девушка… Как ее звали? Джинджер, что ли… Которая гостила у Роды. Она сказала, что отчистит и отреставрирует вывеску, – сказала Тирза. – Сомневаюсь, что она вспомнит об этих своих словах. – И небрежно добавила: – Она работает в какой-то лондонской галерее… Было странно слышать, как о Джинджер говорят так безразлично и небрежно. Уставившись на картину, я сказал: – Это могло бы быть интересным. – Конечно, это не первоклассная живопись, – сказала Тирза. – Просто мазня. Но она очень подходит к данному месту… И ей куда больше трехсот лет. – Готово. Мы резко обернулись. Нас манила Белла, появившаяся из полумрака. – Пора приступать, – сказала Тирза – все так же отрывисто и деловито. Я последовал за ней на улицу, и она повела меня в амбар-пристройку. Как я уже упоминал, из дома войти в амбар было нельзя. Стояла облачная темная ночь, звезд не было. И вот из густой темноты мы попали в длинное освещенное помещение. Вечером амбар преобразился. Днем он казался симпатичной библиотекой, теперь же стал чем-то большим. Тут стояли лампы, но они не были зажжены. Свет лился неизвестно откуда, наполняя помещение нерезким, но холодным сиянием. В центре амбара виднелось нечто вроде высокой кровати или тахты, застеленной пурпурным покрывалом, расшитым каббалистическими знаками. В дальнем конце стояла маленькая бронзовая жаровня, рядом с ней – большой медный таз, судя по его виду, старинный. У противоположной стены, почти касаясь ее, стояло тяжелое кресло с дубовой спинкой. Тирза указала мне на него: – Сядьте там. Я послушно сел. Теперь ее поведение изменилось. Странно, но я не мог точно определить, в чем заключаются изменения. В поведении Тирзы не было ничего от фальшивого оккультизма Сибил. Скорее это походило на то, что занавес повседневной, нормальной, банальной жизни был отдернут. И за ним оказалась женщина, какой Тирза была на самом деле, чьи манеры напоминали манеры хирурга, приближающегося к операционному столу, чтобы провести трудную и опасную операцию. Впечатление усилилось, когда она подошла к стенному шкафу и достала оттуда нечто вроде длинного рабочего халата. В нем на мгновение отразился свет, и мне показалось, что он сшит из ткани, сплетенной из металлической нити. Тирза натянула то, что очень напоминало длинные тончайшие кольчужные перчатки, – однажды мне показывали бронежилет из похожей ткани. – Следует принять меры предосторожности, – сказала она. Фраза прозвучала слегка зловеще. Потом Тирза обратилась ко мне глубоким выразительным голосом: – Я должна настоятельно потребовать, мистер Истербрук, чтобы вы хранили полную неподвижность. Ни при каких обстоятельствах вы не должны покидать это кресло. Для вас это будет небезопасно. Это не детская игра. Я имею дело с силами, опасными для тех, кто не знает, как с ними обращаться! Помолчав, она спросила: – Вы привезли то, что должны были привезти? Без единого слова я вытащил из кармана коричневую замшевую перчатку и протянул ей. Взяв перчатку, Тирза прошла к металлической, прикрытой колпаком лампе на длинной ножке. Она включила ее и поместила перчатку туда, где пятно света имело самый нездоровый оттенок, превративший густо-коричневый цвет замши в безликий серый. Потом выключила лампу и одобрительно кивнула. – Подходит как нельзя лучше, – проговорила она. – Физические эманации владелицы крайне сильны.