– Ты что имеешь в виду? – с любопытством спросил Дэвид. Цветик явно растерялась: – О… я думала… Я что-то перепутала. Я имела в виду «Белого коня». И все такое прочее. – Белого коня? Какого именно белого коня? Цветик покраснела и опустила глазки. – Я вела себя глупо. Просто кто-то об этом упомянул… Но я, наверное, все не так поняла. – Отведай-ка это чудесное мороженое с фруктами, – добродушно предложил Дэвид. II Один из самых странных аспектов жизни – это когда при тебе о чем-нибудь упомянули, а потом и суток не пройдет, как ты натыкаешься на упоминание о том же самом. С примером такой странности я столкнулся на следующее утро. Зазвонил телефон, и я снял трубку. – Флаксман семьдесят три – восемьсот сорок один. Послышался судорожный вздох, а потом чей-то голос с вызовом выпалил на едином дыхании: – Я все обдумала, и я приеду! Я, чувствуя себя довольно дико, перебрал в уме возможные варианты. – Великолепно, – сказал я, пытаясь выгадать время. – А это?.. – В конце концов, – продолжал голос, – молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды. – Вы уверены, что не ошиблись номером? – Конечно. Вы же Марк Истербрук? – Понял! – воскликнул я. – Миссис Оливер! – О, – удивленно произнес голос. – Так вы меня не узнали? Я как-то об этом не подумала. Я насчет праздника Роды. Я поеду и буду надписывать там книжки, если ей так хочется. – Чрезвычайно мило с вашей стороны. Конечно, вас там пригласят в гости. – Вечеринок ведь не будет? – со страхом спросила миссис Оливер. – Вы же знаете, как это бывает, – продолжала она. – Ко мне подходят люди и спрашивают, пишу ли я что-нибудь сейчас, как будто не видят, что ничего я не пишу, а пью имбирный эль или томатный сок. И говорят, как они любят мои книги, – конечно, это приятно, но я никогда не знаю, как правильно на такое отвечать. Если скажешь: «Я очень рада» – это все равно что сказать: «Рада с вами познакомиться», такая банальность… Как думаете, они не захотят, чтобы я отправилась выпивать в «Розовую лошадь»? – В «Розовую лошадь»? – Э-э, в «Белый конь». Я имею в виду паб. В пабах мне делается худо. Я могу всего лишь выпить чуточку пива, и все равно у меня начинает ужасно бурчать в животе. – А что вообще такое «Белый конь»? – Просто там есть паб с таким названием, разве нет? А может, я имела в виду «Розовую лошадь»? А может, он не там, а где-нибудь еще… Или я его просто вообразила… Я могу вообразить массу всякого разного. – Как успехи с какаду? – осведомился я. – Какаду? – Судя по голосу, миссис Оливер совершенно растерялась. – И с мячом для крикета? – Ну знаете ли! – с достоинством сказала писательница. – Похоже, вы или спятили, или у вас похмелье, или уж не знаю что еще. Розовые кони, какаду, крикетные шары… И она бросила трубку. Я все еще раздумывал об этом втором упоминании о «Белом коне», когда телефон зазвонил снова. На сей раз мистер Сомс Уайт, известный адвокат, напомнил, что, согласно завещанию моей крестной, леди Хескет-Дюбуа, я имею право выбрать три ее картины. – Конечно, там нет ничего особенно ценного, – сказал мистер Сомс Уайт своим обычным меланхоличным тоном капитулирующего человека. – Но, насколько я понимаю, вы в свое время восхищались некоторыми картинами покойной. – У нее были прелестные акварели на индийские темы, – сказал я. – О да, – подтвердил мистер Сомс Уайт. – Но законность завещания теперь установлена, и один из душеприказчиков, коим являюсь я, подготавливает распродажу имущества в ее лондонском доме. Если б вы в ближайшее время смогли заглянуть на Элсмир-сквер… – Уже еду, – сказал я. Похоже, утро выдалось неблагоприятным для работы. III С тремя выбранными акварелями под мышкой я вышел из дома сорок девять по Элсмир-сквер – и тут же столкнулся с каким-то человеком, поднимавшимся по ступеням. Я извинился, получил ответные извинения и уже собирался остановить проезжавшее мимо такси, как вдруг меня осенило. Я круто обернулся и окликнул: – Эй… Вы, случайно, не Корриган? – Так и есть… А вы… Марк Истербрук! Мы с Джимом Корриганом были друзьями в наши оксфордские дни, но прошло, наверное, не меньше пятнадцати лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. – Так и подумал – кто-то знакомый… Только не сразу понял кто, – сказал Корриган. – Время от времени читаю твои статьи… И должен сказать, просто наслаждаюсь ими. – А ты как? Ушел в научную работу, как собирался? Корриган вздохнул: – Едва ли. Это дорогостоящее занятие – если хочешь вести независимую жизнь и сам себя обеспечивать. И если у тебя нет ручного миллионера или поддающегося внушению треста. – Ты же занимался печеночными сосальщиками? – Ну и память у тебя!.. Нет, с ними я покончил. Свойства желез внутренней секреции – вот чем я интересуюсь сегодня. Ты ведь даже не слышал о них! Мандариановые гланды, имеют связь с селезенкой. С виду от них вообще никакой пользы! Он говорил с энтузиазмом настоящего ученого. – Так в чем же тогда великий замысел? – Ну, – виновато признался Корриган, – у меня есть теория, что они могут влиять на поведение человека. Грубо говоря, выполнять роль тормозной жидкости. Нет жидкости – тормоза не работают. Недостаток таких секретов может – всего лишь теоретически – превратить человека в преступника. Я присвистнул. – А как же первородный грех? – Вот именно! – сказал доктор Корриган. – Священникам это не понравилось бы, верно? К сожалению, я никого не смог заинтересовать своей теорией. И теперь я полицейский врач в северо-восточном отделении. Очень интересная работа. Встречаешь множество разных криминальных типов… Не стану утомлять тебя профессиональными разговорами. Если только… Не хочешь ли со мной пообедать? – Конечно. Но ведь ты, кажется, шел туда? – Я кивнул на дом за спиной Корригана. – Да как сказать, – сказал Корриган. – Вообще-то, я собирался явиться туда без спроса. – Там никого нет, кроме сторожа. – Так я и подумал. Но я хотел выяснить кое-что о покойной леди Хескет-Дюбуа, если повезет. – Осмелюсь заявить, я могу рассказать тебе о ней больше сторожа. Она была моей крестной. – Да ну? Вот так удача! Куда пойдем обедать? Тут неподалеку, на Лаундс-сквер, есть маленькое заведение – не роскошное, но там готовят бесподобные супы из морепродуктов. Мы устроились в этом маленьком ресторанчике, и бледный парень в брюках французского моряка принес нам дымящуюся супницу. – Объедение! – сказал я, попробовав суп. – А теперь скажи-ка, Корриган, что бы ты хотел узнать насчет старушки? И, между прочим, зачем? – Это довольно длинная история, – ответил мой друг. – Сперва расскажи, какой она была, та старая леди. Я призадумался: – Старомодной. Викторианского типа. Вдовой экс-губернатора какого-то малоизвестного островка. Она была богата и любила комфорт. На зиму уезжала за границу, в Эшторил[24] и тому подобные места. Дома у нее было ужасно – сплошная викторианская мебель и самое худшее, самое витиевато украшенное викторианское серебро. Детей у нее не было, но она держала двух хорошо выдрессированных пуделей, которых просто обожала. Она была упрямой и своевольной. Консервативной. Доброй, но властной. Человеком твердо укоренившихся привычек. Что еще ты хочешь про нее узнать?