В кабинете Оли пока не было. Пахло хвоей — накануне она принесла ветки с рынка, где продавали ёлки, повесила на них мишуру, и вдруг Герман почувствовал праздник. Он вспомнил детство, этот запах, ощущение волшебства. Хмыкая над самим собой, детектив открыл сейф: пакетик с духами стоял на месте. «Ох, дуралей», — подумал Герман и включил компьютер. В последний день уходящего года дел не было. Так, отсидеть на работе до обеда и можно идти домой, салатик резать. А хватит духа пригласить, так вместе с Олей. В ленте новостей промелькнул заголовок: «Работа Скотланд-Ярда парализована». Герман кликнул на «читать дальше»: Вчера в Лондоне произошло чрезвычайное происшествие. Некий мужчина пролил возле здания Скотланд-Ярда духи «Шанель № 5». Свидетелей произошедшего нет. В духах содержался газ, похожий по своему составу на так называемый «веселящий газ». В данный момент его проверяют эксперты. Все сотрудники Скотланд-Ярда деморализованы, — сообщают британские СМИ. — Они пьют водку, скупили всю закуску в русском магазине Распутин, поют Подмосковные вечера и отказываются выполнять свои служебные обязанности. Официальные лица уже объявили, что считают случившееся явной провокацией со стороны России. В кабинет вошла Оля. — Ух ты, Герман, а кому ты такой подарочек купил? — она кивнула на фирменный пакетик с духами. — Тебе, Оль, на память о расследовании, — Герман с опаской протянул ей подарок. — Ух ты! — опять воскликнула Оленька и тут же открыла коробку. — Никогда не нюхала «Шанель № 5»! В тот вечер они нарезали Оливье, запекли курицу, открыли шампанское. — Да здравствует королева! — провозгласил тост Герман. — Как минимум до следующего Рождества! — засмеялась Оля. — Ведь англичанки обычно умирают под Рождество. А Герман посмотрел на тарелку, на которую он к Олиному удивлению положил пару сэндвичей с огурцом, трижды про себя сказал «тьфу, тьфу, тьфу» и мысленно передал привет Холмсу. Ресторан повышенной готовности Денек радовал: январское солнце не просто светило, а и грело, небо слепило глаза безоблачной синевой, чайки горделиво прохаживались по ограде набережной… Кроме того, в списке плюсов у Германа в тот день стояло следующее: крайне малое количество туристов, полное отсутствие преступлений, на которые его следовало бы вызывать в подмогу дежурному, и, конечно, судмедэксперт Оленька, сидевшая напротив. — Герман, а я вот, прости, хотела спросить, — прервала молчание Оля, — ты стал следователем по велению души или это у тебя наследственное? Я своим решением стать судмедэкспертом шокировала родню! — она поставила чашку с капучино на стол и с любопытством уставилась на коллегу. — Можно сказать, что наследственное. Отец служил в милиции, здесь же, в нашем городке. Дедушка был военным. Его с бабулей помотало по стране. В итоге его сюда перевели. А занимался он всякими кляузами и жалобами. Работенка та еще! Компьютеров не было в помине, и дедушка писал от руки ответы на многочисленные письма, которые поступали в его ведомство. — Так все плохо было? — удивленно спросила Оля. — Нет, — засмеялся Герман. — Но, представь, со всего Союза писали обиженные. Кто про что — бывали весьма курьезные случаи. А отвечать будь любезен всем! Иногда деду приходилось собственное расследование затевать: выяснять, все ли верно в жалобе изложено, чтобы не наказать невиновных. Прадеда после революции позвали служить новой власти. Он был знающим юристом — такие всегда ценятся. Так что, вполне можно сказать, что я потомственный. После армии мне предложили поступать в школу милиции без экзаменов. Отец дал добро, сказав, что особо выбора у меня нет: либо в милицию идти, либо в бандюки податься. Такое время было. Оля призадумалась на минуту и продолжила «допрос»: — А про более давних родственников ты не в курсе? Я про прадедушку со стороны отца ничего не знаю. Никаких следов. И дальше все обрывается. — Мне больше повезло, — кивнул Герман. — Слышал даже о своем прапрадеде. Скажу честно, история выглядит немного неправдоподобно. Боюсь, с годами она обросла не существовавшими подробностями. Однако точно известно, что прапрадед был шеф-поваром одного из лучших московских ресторанов! — Ого! — изумилась Оля. — А что в этой истории неправдоподобного? — тут она расхохоталась. — То, что ты готовить совсем не умеешь? Так прапрадед — это слишком далекая родня. Все гены ушли на способности разгадывать преступления! Герман хмыкнул: верно, кулинар из него тот еще. — Нет, Оль, дело не в этом. Прапрадед, хоть и работал шеф-поваром, умудрился попасть в любопытную ситуацию. Представь, однажды ему пришлось применить навыки детектива. Кстати, с прапрабабушкой он познакомился в Париже. Интересно, что звали прапрадеда Германом. У нас через одного по отцовской линии этим именем называли: меня, деда и прапрадеда. Слушай, а ведь прапрабабушка была твоей тезкой! — Ой, Герман, а ты ту историю помнишь? Правда-правда, жутко интересно послушать! Получается, раз твой прапрадед раскрыл преступление, его гены ты тоже унаследовал! — Наверное, начну все-таки с его знакомства с прапрабабушкой Олей. Ведь вторая история является продолжением первой… Короче, поехал мой прапрадед на Всемирную выставку в Париже. В тот год там построили огромный ресторанный павильон и объявили среди ресторанов эдакий марафон. Вроде, он назывался «Ресторанные гонки»… *** Поезд, окутанный облаком пара, мчался в сторону Парижа. Два вагона было отведено государю-императору с его семьей и свитой, третий вагон — под ресторан для государя, четвертый — столовая для прислуги, в пятом располагалась кухня, а еще три вагона занимали работники ресторана. На выставку везли шеф-повара, его помощников по кухне, официантов и, конечно, мэтра, которому поручалось следить за порядком и принимать гостей. За время пути следовало не только умудряться кормить государя и иже с ним, но и готовиться к ресторанной гонке. Герман Игнатьевич Радецкий нервничал. Сначала на его голову свалились гонки. А ведь сначала он тихо-мирно собирался угощать чаем с бубликами посетителей выставки, вечерами прогуливаясь по любимому Парижу. Потом напасть обрушилась куда более серьезная. Дело в том, что государева повара свалила с ног жесточайшая простуда, и вместо Жан-Жака Крутона в поезд взяли ресторан Германа Игнатьевича с ним, естественно, во главе. В итоге, всю дорогу пришлось одновременно решать две задачи: готовиться к соревнованиям и готовить государю. А государь-то не один! С ним семейство, помощники, охрана и слуги. Занервничаешь тут. С виду про Германа Игнатьевича сразу и не скажешь, что повар: росту богатырского, подтянут, в плечах широк. На кухне, правда, как и все шеф-повара, громогласен и характером крут. Несмотря на относительную молодость — а стукнуло Герману Игнатьевичу тридцать пять — подчиненные его уважали и даже любили. Карьера шеф-повара одного из лучших московских ресторанов складывалась стремительно. Сначала он, вопреки воле матушки и батюшки, отправился в Париж учиться высокому кулинарному искусству. Вся родня считала, что потомственный военный должен продолжать дело отцов и дедов. Поварешкой махать — то не солидно, а в какой-то степени и оскорбительно. В доме родителей издавна главной на кухне была Степанида. Если кто из ее помощников шалил или еще как бесчинствовал, она упирала мощные руки в не менее мощные бока, затем медленно вытирала их о фартук, вечно замызганный кровью очередной жертвы ее кулинарных изысков, брала скалку… В тот момент проштрафившемуся следовало бежать со всех ног, потому что скалкой Степанида охаживала пребольно. В Париже Герман учился и работал несколько лет. Начинал с самых низов — посуду драил на кухне. Но приглядывался, принюхивался и постоянно пробовал новые блюда. В конце концов, его взяли на должность соусье в знаменитый «Ле Фуке». Количество книжечек, в которые Герман записывал рецепты, возросло в несколько раз. Однако, по возвращению, на родине не спешили признать его успехи. Но в один прекрасный день, когда Герман, служивший от отчаяния официантом, обслуживал богатого посетителя, тот взял и пригласил его помочь провести прием. Помещик Каперс-Чуховской имел в Москве дом, но наведывался в город редко. Ему хотелось позвать гостей, устроить пышный прием, поразив столичных знакомцев. На следующий день Герман пришел в особняк Каперс-Чуховского. — Пошли, брат, покажу тебе свои владения. Заодно кухню посмотрим и комнату, где накрывать стол будем, — похлопав Германа по плечу, предложил хозяин. — Повара я уже нашел, помощников он приведет. Тебя же попрошу сервировать всякую посудину по высшему классу, а как гости придут, подавать все на стол в нужной очередности. Я, брат, привык ложкой орудовать, а вот эти всякие выкрутасы с разными приборами терпеть не могу. Готовит и подает мне Марфа. Сама такая же темень, как и я. Зато борщи и рассольники варит… — тут Каперс-Чуховской вздохнул и еще раз от души хлопнул Германа по плечу. — Однако сейчас не до борщей. Надо мне народ созвать балованный всякими французскими излишествами. Короче, не подведи! Совершенно неожиданно подвел помещика новый повар. На день приема ему назначили готовить важному чину из военного ведомства, а таким людям отказывать нельзя — это тебе не деревенщине помочь пыль в глаза столичной аристократии пустить. — И что мне теперь делать прикажете?! — заламывал руки Каперс-Чуховской, с ужасом погладывая на Германа, который педантично раскладывал многочисленные вилки, ножи и ложки самых разных размеров и форм, заказанных им согласно собственному усмотрению. Столовые приборы были настоящего серебра с инкрустированными на ручках инициалами «КЧ». — Могу я приготовить ужин, — тихо встрял Герман в паузу между страдальческими выкриками. — Только помощники мне понадобятся. Больно народу вы много наприглашали. — Ты? Готовить? Герман кратко пересказал историю своего обучения, а также назвал количество рецептов, коими овладел. Короче говоря, прием он провел с парижским шиком. А Каперс-Чуховской загорелся желанием открыть в своем имении настоящий французский ресторан, куда шеф-поваром, конечно, пригласил Германа. Кто только не съезжался в дальний саратовский уезд! В итоге, к великому сожалению помещика, Германа сманили в лучший московский ресторан, во главе которого он и ехал в Париж на Всемирную выставку. Пора было проверить, все ли готово к ужину. Герман Игнатьевич лично инспектировал работу своих помощников, потому как государь-император с семейством — это вам не ресторация Каперс-Чуховского, со всем к нему уважением. Шеф-повар подошел к столу: — Сукно подстелил? — спросил он, проводя ладонью по белоснежной поверхности скатерти. — Обижаете, Герман Игнатьевич, все как велели делаем. — Смотри, у тебя большая ваза с цветами закрывает малую с фруктами! Соблюдение правильности в симметрии превыше всего в сервировке стола! Так, а где розовые рюмки под рейнвейн? — Простите! Запамятовал! — официант побежал к буфету с посудой, а Герман Игнатьевич самолично переставил вазы. Государев стол обслуживало три официанта: один носил кушанья из кухни и ставил их на приборный стол, второй брал блюдо с приборного стола и обносил сидящих за столом, третий обносил соусами и другими сопутствующими блюдам принадлежностями. Кроме того, в вагоне-ресторане присутствовал специальный человек для перемены тарелок и приборов, а также столовый дворецкий, заранее оговаривавший с Германом Игнатьевичем вина, которые ему следовало подавать согласно составленному заранее меню. В тот день Герман планировал для государева стола следующее: «Закуски: корюшка маринованная, тартинки из дичи. Салат: французский с настурцией, андивий с прованским соусом». Далее: «Сосиски и пудинг свиные по-немецки (дабы угодить государевой супруге), холодный паштет из пулярды на раковинах, котлеты бараньи по-провански, навага натуральная, филей из курицы под бешемелью на пюре из артишоков, брокколи с пармезаном по-итальянски». На десерт планировалось подать: «Тарталеты с мармеладом абрикосовым и меринга со сливками по-французски»[1]… Глава 1 Ох, слыхал Герман Игнатьевич, что понастроили французы к выставке разного, однако, такого размаха не ожидал. Государев поезд с ресторанной делегацией подъехал к перрону нового вокзала Орсе со стеклянною крышей и огромными часами на центральном фасаде. Он возвышался в самом центре города, совсем неподалеку от Лувра. Встречали государя на огромном автомобиле Бенца, по слухам развивавшем скорость аж до восемнадцати верст в час! Рестораторов, правда, посадили в машины попроще — в паровые кареты, вмещавшие до десяти человек, и при том довольно просторные. Клаксоны оглушили Германа Игнатьевича. Он крутил головой по сторонам, не узнавая французской столицы. Официанты замерли, боясь пошевелиться. — Вот мы, ребятушки, попали! — хлопнул по колену Герман. — Гонка нам, судя по всему, предстоит нелегкая. Тут мало кулинарией поразить инородцев. Хотя и это не просто — поговаривают, из самих заморских Штатов сюда ресторан пожаловал. Но что не соврали мне, так про новые машины и устройства. — То ж не про кухню, Герман Игнатьевич? — спросил самый молодой из его помощников по кухне. — Что на кухне-то за машины? Плита да поварешка. Все немного расслабились от таких слов и засмеялись: и правда, какие устройства на кухне, кроме поварского умения. Пар, оно, конечно, завсегда использовали. Но несколько с иными целями. — Посмотрим, — внимательно глядя на улицы города, пробормотал шеф-повар. — К нам здесь должен присоединиться специальный человек из петербургского инженерного корпуса. Современный ученый. Что-то нам подготовил для гонки. Вскоре карета, изрыгая пар и гудя клаксоном, подъехала к ресторанному павильону. Неподалеку возвышалось странное высоченное строение, походившее на железнодорожный мост, только не перекинутый через реку, а воспаривший к небу. — Вход на выставку, — гордо произнес встречавший русских француз. — Это творение нашего инженера Гюстава Эйфеля! — Какая уродливая штука, — проворчал один из поваров. — Это вы зря, — шепнул главный устроитель русского павильона господин Бобрыкин. — Возле башни мосье Эйфеля расположился наш павильон с установкой, которая гонит водку. Все по последнему слову техники. Все на глазах у изумленной публики: приборы по ректификации спирта, ароматические добавки, розлив по бутылочкам. Заметьте, господа, по маленьким сувенирным бутылочкам, чтоб народ пробовал и оценивал. Тут же и закусочки — огурчики малосольные, черный хлебушек с салом, селедочка… Икорки им черной привезли. Они, правда, нехристи, плюются. Возьмут в рот, покривятся и выплевывают. Думают, что незаметно, а мы все видим, — он махнул рукой. — А и ладно! — А это что ж?! — воскликнул кто-то из официантов и быстро перекрестился. — Голова от статуи, — рассмеялся устроитель. — Мы сначала тоже испугались. Оказалось, всю не успели сделать — больно здорова. Подарок Соединенным Штатам. Пока вот только голова и рука с факелом готовы. Особенно поздно вечером мимо ходить страшно, впрочем, потом привыкаешь. — Давайте о деле, — встрял и сам ошалевший от Парижских новшеств Герман Игнатьевич, — что там у нас с ресторанной гонкой? — Пойдемте в павильон, — предложил Бобрыкин. — Там расположимся, и я все расскажу в подробностях. Ресторанный павильон, казалось, не имел конца и края. Огромный стеклянный эллипс сверкал на солнце так, что глаза слепило. Внутри следовало вставать на странные ступеньки, которые сами везли к нужной галерее.